После обеда пару часов присматривала Дина Варгафтик, на следующий день с утра пришлось Клаве Ивановне, поскольку все женщины были на смене. До конца недели по очереди заходили опять Аня Котляр, Дина Варгафтик, Тося Хомицкая и Оля Чеперуха, а Гизелла Ланда два раза забирала Зиночку к себе домой и давала уроки по музыке.
Чтобы не допустить путаницы, на будущую неделю составили строгий график, но уже в понедельник утром, когда была очередь Оли Чеперухи, дежурство сорвалось по непредвиденным обстоятельствам: как раз в это время у Кати начались схватки, и надо было срочно отвезти в роддом.
Во второй половине дня Тося смогла уделить минут двадцать, не больше, Зиночка осталась без присмотра, убежала на улицу, и старуха чуть не умерла от страха, пока Марина не вернулась со службы и сама не пошла искать.
В пятницу картина опять повторилась, свекровь потребовала, чтобы Марина пожаловалась Дегтярю, который у них главный, а если не примет меры, пусть на самого Дегтяря жалобу напишет.
— Мама, — сказала Марина, — ну чего бы я молола чепуху: не знаете — помолчите. Люди за голое спасибо делают.
На третью неделю от графика осталась одна бумажка, Марина поставила в известность Клаву Ивановну, а та, вместо того, чтобы отнестись с сочувствием и принять меры, вспомнила, как росли дети в первые годы Советской власти, когда родители целый день проводили на фабрике. Марина разозлилась: у матери дитя гоняет, как беспризорное, по улице, а Малая разводит ей болтологию!
— Закрой свой грязный рот! — приказала Клава Ивановна.
— А вот и не закрою! — ответила Марина и опять повторила: хватит разводить болтологию и махать перед носом красными флажками.
Иона Овсеич, когда узнал, что график сорван, а все мероприятие поставлено под угрозу, осудил в первую очередь мадам Малую, которая не нашла ничего умнее, чем сравнивать Советскую власть сегодня, когда мы имеем конкретную программу строительства коммунизма, и тридцать лет назад.
По предложению товарища Дегтяря, актив решил заслушать отчет женсовета о проделанной работе, особо о помощи семье офицера Советской Армии майора Бирюка.
Как и можно было предвидеть заранее, председатель женсовета товарищ Котляр не проанализировала причины срыва, не наметила и даже не продумала мер по его ликвидации. Жалкие потуги объяснений, которые она пыталась выставить — мол, женщины чересчур заняты на производстве и по домашнему хозяйству, — могли бы иметь маломальский резон, если бы речь шла об одной отдельно взятой женщине, а не о коллективе в целом, работоспособном и здоровом. Заслушав отчет женсовета, актив постановил: строго предупредить товарища Котляр и потребовать коренной перестройки всей работы, а товарища Малую обязать оказывать необходимое содействие и, одновременно, усилить контроль и проверку исполнения.
Марина Бирюк просила уточнить, в чем должно состоять необходимое содействие от Малой, поскольку та лишь крутит одним местом, как невеста на смотринах, а дела нет ни на грош.
Клава Ивановна возмутилась: что здесь происходит, почему никто не заткнет рот этой женщине, которая вообще без году неделя живет в нашем доме!
— А вы не кричите, не испугались, — грубо ответила Марина. — Можете помочь — помогайте, а не можете — так сидите у себя в хате и молчите в тряпочку.
Дворничка Феня Лебедева качала головой и цыкала на Бирючку, чтобы придержала свой язык, Иона Овсеич наблюдал молча, как будто изучает, и чем больше люди выскажутся, тем лучше.
— Товарищи, — Ляля Орлова подняла руку и получила разрешение, — мне тяжело и больно слушать, какой тон гражданка Бирюк позволяет себе с нашей Клавой Ивановной. В конце концов, ей никто не обязан и сколько бы ни сделали, пусть скажет спасибо.
— Нет, уважаемая Орлова! — наконец сказал свое слово товарищ Дегтярь, — Нет! Коль скоро мы приняли решение, надо выполнять со всей ответственностью по законам нашей морали, и здесь жена майора Бирюк, которая желает приносить пользу непосредственно на производстве, а не сидеть дома, права по всем статьям, и товарищу Малой нет никакого резона играть с ней в прятки. А сколько лет семья Бирюк живет в нашем доме, это не имеет значения, ибо никто не давал нам права ни прямо, ни косвенно, под разным соусом, вводить ценз оседлости.
После актива у товарища Дегтяря был особый разговор с Малой, которая уже вторично за последние несколько дней держит себя так, как будто вокруг безвоздушное пространство и фактор времени не играет роли.
— Дегтярь, — голос у Клавы Ивановны дрожал от обиды и гнева, — я тебя не узнаю. Ты ведешь сильно хитрую политику, и люди могут не понять: они привыкли за всю свою жизнь, что черное — это черное, белое — это белое.
Иона Овсеич улыбнулся, улыбка была с перчиком, и привел известный факт из физики: когда круг, в котором много разных красок, сильно быстро крутят, получается один белый цвет, и увидеть простым глазом каждый цвет отдельно уже невозможно.
— Что ты хочешь этим сказать? — дернулась Клава Ивановна.
— Я хочу этим сказать, товарищ Малая, что на практике, когда жизнь с каждым днем идет все быстрее, нужен очень опытный глаз, чтобы правильно различать цвета и краски.
Значит, сказала Клава Ивановна, отсюда один вывод: Малая уже слишком старая, и в глазах у нее куриная слепота.
— Не перегибай, Малая, — рассердился Иона Овсеич, — а старайся немножко перестроиться, ибо можно отстать, а отсталых бьют. У людей каждый день должна быть перед глазами главная перспектива: они строят коммунизм, и не завтра, а сегодня, сейчас, сию минуту надо внедрять коммунизм в быт, ибо процесс долгий, потребуются годы. А личные симпатии и антипатии надо отодвинуть на второй план.
В следующую неделю Марина Бирюк не имела оснований жаловаться, наоборот, она сама благодарила Клаву Ивановну и восхищалась, какие золотые люди живут у нас во дворе. Но прошла еще неделя, в графике опять появились большие дыры, Зиночка с Алешей сами гоняли по городу, а один раз вылезли на крышу дома, стали вдвоем у карниза, люди во дворе и на улице прямо ахнули. Вечером Марина хорошо всыпала обоим, старуха кричала, что ее живьем толкают в могилу, целую неделю подряд Зиночка ходила с мамой на службу, начальство первые два-три дня смотрело сквозь пальцы, затем предупредило: здесь не ясли.
Марина обратилась к товарищу Дегтярю и напомнила про его обещание насчет детского сада для Зиночки. У себя на работе она говорила уже десять раз, но местком отвечает, что может дать ходатайство, даже два, а сделать из себя место в детском саду не может.
Хорошо, сказал Иона Овсеич, пусть Марина напишет заявление на имя председателя райисполкома, копия заведующему райнаробраза, детские сады непосредственно в его подчинении, и оставит. Как двигается дело, она получит через неделю-две официальный ответ, а Дегтярь, со своей стороны, будет регулярно подталкивать.
В выходной день, поскольку накануне Иона Овсеич был сильно занят у себя на фабрике и сразу, по горячим следам, не мог уделить внимания, Клава Ивановна, сообща с председателем женсовета Анной Котляр, давали объяснение по оказанию временной помощи семье офицера Бирюка. Точнее сказать, это было не объяснение, а беспомощный лепет, ибо, как в предыдущий раз, так и теперь, обе не нашли ничего более убедительного, чем ссылка на большую загруженность женщин своими собственными делами.
Иона Овсеич ударил кулаком по столу: что значит большая загруженность? А когда женщины с производства едут в колхоз, чтобы помочь нашим колхозникам собрать урожай, нет загруженности? А когда эвакуировали заводы и создавали заново в голой степи, не было загруженности? А в сорок первом, когда день и ночи рыли окопы и щели, не было загруженности?
Клава Ивановна и Аня Котляр, обе одновременно, как будто сговорились, ответили, что нечего сравнивать фронтовую Одессу с теперешней.
Нет, опять ударил кулаком Иона Овсеич, мы всегда на фронте: или на фронте, где прямо отдают жизнь, или на фронте мирного труда и строительства! Найдите мне хотя бы одну газету, в которой бы каждый день партия и правительство не повторяли нам про фронт!
На ближайшем заседании домкома, совместно с активом, председатель женсовета Анна Котляр просила освободить ее от занимаемой должности.
— Освободим, — сказал Иона Овсеич, — но не тогда, когда ты захочешь, а когда мы найдем нужным.
От имени и по поручению инициативной группы, член партии Степан Хомицкий внес предложение восстановить помещение форпоста, чтобы сегодня наши дети имели условия для отдыха и развлечений не хуже, а еще лучше, чем было до войны.
Иона Чеперуха высказался первый: он лично целиком за, есть даже подвода, чтобы завезти стройматериалы, но не хватает одного пустяка — самих стройматериалов.
Да, подтвердил Дегтярь, со стройматериалами сегодня имеются трудности — не потому, что стало меньше, наоборот, стало больше, но неизмеримо выросли потребности.
Учитывая конкретные условия и чтобы не гадать на кофейной гуще, пока не будем намечать точный срок.
У Катерины Чеперухи родилась двойня — Гриша и Миша, Гриша на полчаса старше. Через неделю Катю выписали из роддома, дедушка достал дрожки с фонарями, запряг своего Мальчика, хорошо почистил щеткой, смазал упряжь, она заблестела, как лаковые туфли, усадил бабушку, молодого папу и поехали. Зиновий был против этого местечкового шика — надо по-современному, либо легковой машиной, либо трамваем, — но Иона до глубины души обиделся: если сыну не нравится его профессия, пусть найдет себе другого папу. А насчет местечкового шика Зиновий сильно ошибается: в местечках заказывали шарабан, в лучшем случае, таратайку.
Катя, когда увидела фонари на дрожках, засмеялась: ой, прямо кино! Хотя было тепло и чистое небо, бабушка потребовала, чтобы подняли верх: неожиданно может подуть ветер, и на детей упадет пыль. Катя сказала, откуда при такой погоде ветер, но бабушка Оля вспомнила, как она возвращалась с Зюнчиком, тоже стояла хорошая погода, и вдруг задуло, закрутило пыль столбом, как в поле.
Жильцам и соседям экипаж понравился. Марина прямо сказала: если она еще раз будет играть свадьбу, то потребует от жениха, чтобы заказал такой экипаж.
— Марыночка, — Иона прижал руку к сердцу, — мой Мальчик и я всегда к услугам.
Оля взяла мужа под локоть, хорошо ущипнула и предупредила, что это — лишь аванс, а полный расчет впереди.
Вечером Клава Ивановна и председатель женсовета Анна Котляр занесли комплект ситцевых пеленок и три пары ползунков, сшитых из женских чулок, но так удачно, что не всякий мог догадаться. Вслед за ними, прямо с фабрики, зашел товарищ Дегтярь, поцеловался три раза с дедушкой, бабушкой и главными виновниками — папой и мамой, вынул из бокового кармана плаща бутылку портвейна тринадцать, восемнадцать градусов крепости, поставил на стол и просил подать стаканы.
— Дорогой Зиновий! — Иона Овсеич поднял стакан и держал перед собой. — Еще совсем недавно ты бегал здесь по двору в чем мать родила, играл с деревянной саблей в Чапаева и юность Максима. Как все советские дети, мальчики и девочки, ты ходил в школу. Я уже старею, но память еще слава богу, и я не помню, чтобы ты каждый год приносил домой похвальные грамоты.
Иона Чеперуха, Оля и сам Зиновий подтвердили, что грамоты были не каждый год, в отличие от неудов, или как их теперь называют, двойки.
— Дорогой Зиновий, — продолжал Иона Овсеич, — у меня еще сегодня стоит в ушах твой голос, когда ты пел на весь двор песню про доктора, которая была не из детского репертуара: «Мама, я доктора люблю, мама, за доктора хочу!» А нынче ты уже сам отец, точнее, дважды отец. Твои сыновья родились в знаменательное время: советские люди непосредственно на практике создают материально-техническую базу коммунизма, и, когда твои сыновья будут в теперешнем возрасте мамы и папы, можно, забегая немножечко вперед, представить себе, как они своими звонкими голосами будут воспевать коммунистические республики Советов! А пока, этими днями, мы приняли решение восстановить форпост — и твоим детям, как в свое время тебе, будет неплохой подарок. Лет до ста расти вам без старости, год от года расти нашей молодости.
У деда Чеперухи, когда он поставил порожний стакан, на глазах блестели слезы, семья и гости немножко потешились, а сам Иона упорно отрицал и доказывал, что всем просто померещилось.
— Дорогой тезка, — обратился товарищ Дегтярь, — никогда не надо стыдиться и прятать хорошие слезы, тем более солдату. Был такой французский писатель, по имени Стендаль. Он лично знал Наполеона и не любил его. Но один раз он увидел Наполеона в театре, как тот плакал, когда на сцене шло представление про нелегкую жизнь бедной молоденькой девушки. С тех пор, говорит Стендаль, он начал по-другому относиться к Наполеону и гораздо больше уважать его.
Иона окончательно расстроился, публично признался, что товарищ Дегтярь ему ближе, чем родной брат, принес из коридорчика свои холщовые брюки, засунул руку в штанину снизу и вынул красивую плоскую бутылку, на которой была наклеена картинка с хорошенькой девушкой в одних чулках. Товарищ Дегтярь взял бутылку в свои руки, показал Катерине, повернул другой стороной, как будто хотел осмотреть со спины, возвратил хозяину и пошутил:
— Тезка, я думаю, в старое время ты мог бы быть неплохой снохач.
Иона разлил по стаканам, ткнул пальцем в девушку с чулками и сказал:
— Овсеич, теперь ты имеешь шанс попробовать, какая она на вкус.
— Старый супник, — вмешалась Оля, — постыдись детей и внуков.
Хозяин со своей снохой выпили до дна, остальные заметно отстали. Комната наполнилась сивушным духом. Иона топнул ногами и запел пьяным голосом:
Самогоне, самогоне,
Хто тебе тепер не гоне!
То ж нехай завжди живе
Наш бессмертный Самжене!
Товарищ Дегтярь сделал Чеперухе знак остановиться и сказал, что должен сообщить хозяевам этого гостеприимного дома приятную новость: сегодня он имел разговор с товарищами из Сталинского райисполкома, и дали твердое обещание через день-два прислать комиссию.
— Дорогой Дегтярчик, — Иона расстегнул гимнастерку, — большое тебе спасибо за все хорошее, что ты для нас устраивал и продолжаешь устраивать!
— Зиновий, — обратилась Клава Ивановна, — помнишь, как ты набрасывался на товарища Дегтяря? Пусть теперь тебе будет стыдно.
Комиссия задержалась на неделю, поскольку у райсовета были десятки неотложных дел и каждый день прибавлялись новые. Наверно, задержались бы еще, если бы товарищ Дегтярь не напоминал и не подталкивал. Кроме самого Ионы Овсеича, в комиссию входили работница с его фабрики, депутат райсовета и представитель из Сталинского райжилотдела, фронтовик без одной руки. Женщина оказалась очень симпатичная, потеряла мужа на войне, теперь жила одна с сыном, комната просторная, пятнадцать метров, и откровенно посочувствовала Чеперухам, но, с другой стороны, как говорится, в тесноте, да не в обиде, комната у Чеперух сухая, светлая, коридорчик тоже что-то значит, а главное, все свои. У нее по микрорайону есть квартиры с проходными комнатами, где живут совсем посторонние, и такие сцены, что не дай бог.
Товарищ из райжилотдела, пока депутат беседовала с хозяевами, три раза измерял рулеткой длину стен. Кроме того, он отдельно замерил площадь дверных проемов: один — действующий, то есть выход из комнаты, другой — оклеенный обоями, бывший ход в соседнюю квартиру. Ширина и глубина у обоих одинаковая — метр двадцать на ноль пять. Итого один и два десятых квадратных метра. А всего — двенадцать с половиной. Вместе с коридорчиком, который не подлежит оплате, получается около двадцати метров.
— Подождите, — остановил Иона Чеперуха, — комната все годы имела десять, а стало двенадцать с половиной. Выходит, она выросла?
Товарищ из Сталинского райжилотдела пожал плечами: не надо удивляться — кто-то когда-то измерил приблизительно или просто не умел перемножить дроби, а ошибка кочевала из одной справки в другую. Теперь следует передать сведения в домоуправление, бухгалтерия учтет дополнительно два с половиной метра, и перенесут в ордер.