Как ни досадно, Дегтярь оказался прав: в форпосте стояла еще не распечатанная банка со свинцовыми белилами, восемь кило двести граммов, а никакого чека, никакой квитанции не было. Зиновий объяснил, что на эту банку нет документа, поскольку в данный момент завод Кирова не мог выделить ему из своих фондов, и пришлось взять с рук у перекупщика на Староконном базаре.
— А перекупщик, — скривился Иона Овсеич, — копию чека, конечно, тебе не выдал. В итоге же получается, государство должно верить Зиновию Чеперухе на честное слово.
А почему не верить на честное слово, возразил Зиновий: если бы он действительно опасался, так не проще ли было перелить в ведро или вообще спрятать?
В ответ на эти рассуждения товарищ Дегтярь привел убедительный пример из охотничьей жизни: некоторые хищники, в частности, лисица, имеют обычай петлять, то есть путать следы, однако, коль скоро охотник набрел на след, ей редко удается уйти от расплаты.
При чем тут лисица, при чем тут расплата, возмутился Зиновий, если он ничего не воровал и его тянет на рвоту от одной мысли, что надо прятаться. И вообще, весь сыр-бор из-за одной несчастной банки.
— Чеперуха, — сказал товарищ Дегтярь, — кодекс не занимается арифметикой, одна банка, три или десять, а делает различия на мелкие хищения и крупные хищения. Если бы каждая семья только в нашем дворе приобрела путем хищения по такой баночке краски, я думаю, понадобился бы грузовик для перевозки. Это во-первых. А во-вторых, допустим даже, ты покупал у спекулянта на Строконном базаре, разве было непонятно, что это ворованное? Или ты решил просто: плевать, что он украл у государства, главное, что это мне нужно. И выгодно. Другими словами, стал соучастником преступления.
Зиновий задумался, серые глаза потемнели и сделались, как морская вода, когда прячется солнце. Упираясь обеими руками в стол, он поднялся, подошел к дверям, вставил ключ и сказал:
— Выходи, Дегтярь, мне надо работать.
Товарищ Дегтярь продолжал сидеть на месте и ответил:
— Давайте не будем ерепениться.
Зиновий предупредил, что закроет на ключ, Ионе Овсеичу вдруг может захотеться по-маленькому, а дверь будет заперта.
— Позови сюда своего отца, — сказал товарищ Дегтярь.
Зиновий вторично предупредил, что закроет дверь, вставил ключ в замочную скважину. Иона Овсеич быстро, по-военному, поднялся, прошел боком, чтобы не задеть, сделал несколько шагов, повернулся назад и погрозил пальцем.
— Зиновий, ты вырос у меня на глазах, я фронтовик и ты фронтовик, а контакт у нас что-то не получается.
Зиновий запер дверь и легко, как человек с двумя здоровыми ногами, пошел через двор к своему форпосту.
Буквально через три минуты появилась Клава Ивановна. Все были уверены, что она хочет побыть возле детей, но в этот раз ошиблись: первым делом она увидела полупудовую банку со свинцовыми белилами, которые теперь на вес золота.
— Чеперухи, — обратилась Клава Ивановна, — откуда эта краска здесь?
Зиновий повторил объяснение, которое давал товарищу Дегтярю, Клава Ивановна внимательно слушала, кивала головой, а в самом конце удивилась: если все действительно так, как описал Чеперуха, зачем было держать на виду у всех и мозолить глаза!
— Клава Ивановна, — Зиновий прижал обе руки, одна поверх другой, к сердцу, движение, точно, как у его папы, — почему я должен прятаться, если ничего не украл?
— Дорогой Зюня, — мадам Малая сморщила губы, и сделалось хорошо видно, какая она уже старая, — теперь такое время, что надо быть каждую минуту начеку. Один, вор, украл, другой, честный, купил за свои трудовые деньги, а получается, они в общей компании. Если бы вор не мог продать, он бы не крал.
— Подождите, — остановил Зиновий, — а почему вы уверены, что он вор?
— Почему я уверена, — Клава Ивановна сделала ударение на «я», — не имеет значения, но, если узнает милиция, может сильно заколобродить.
— Сынок, — вставил свое слово старый Чеперуха, — она права, и мы не должны сердиться на Дегтяря. Наоборот, надо по-хорошему, как старые соседи, которые никогда не обманывали друг друга и не имеют что скрывать. Спрячь эту банку и будем считать, что ее нету на свете и никто не видел.
— Поздно, — сказала Клава Ивановна, — крутить пластинку обратно не будем, получится только больше шума.
После Клавы Ивановны зашла Дина Варгафтик, ей захотелось посмотреть, как идет работа, она тоже обратила внимание на банку, попробовала сдвинуть ее с места ногой, но не удалось, остановилась возле подоконника, там стоял ящик с гвоздями, и сказала: какое у людей счастье, другой раз нужен десяток гвоздей — вывихнешь себе мозги, пока найдешь, а тут целый клад.
Зиновий подошел к ящику, набрал полную жменю, подал Дине и попросил беречь свои мозги. Мадам Варгафтик объяснила, что она сказала просто так, без намека, и не имела никакой задней мысли, потом вспомнила своего Гришу, который был мастер на все руки, и громко застонала: если бы Гриша был сегодня жив, они бы сделали из своей комнаты куколку, а так остается только смотреть, как у других.
Вечером Иона с Олей взяли бутылку вишневки и зашли в гости к товарищу Дегтярю. Катерина тоже была готова идти, но муж топнул своим протезом и сказал: хватит двух подхалимов.
Вернулись примерно через час. У Ионы было неважное настроение, а бабушка Оля окончательно расстроилась. Зиновий спросил, какая причина, они объяснили, что все из-за Полины Исаевны: два дня назад она выписалась из своей больницы, а выглядит так — краше в гроб кладут. Спасибо, Аня Котляр занесла ей кусочек масла и пару яиц, иначе она могла бы сидеть и кукарекать со своим хрустальным Дегтярчиком.
Ладно, сказал Зиновий, давайте по существу: какие у него претензии к нам? Никаких претензий, ответил Иона, просто он по-соседски предупредил, чтобы впредь не повторялось, но есть опасение, что может узнать Сталинский райисполком, и тогда обязательно пришлют комиссию с ревизией.
Зиновий громко засмеялся, но смех был невеселый: зачем Сталинскому райисполкому присылать ревизию, если у людей все по закону? Другое дело настрочит какая-нибудь сексота.
Иона вздохнул: Дегтярь тоже имел такое предположение, потому что на свете есть немало завистливых людей, им всегда приятно посмотреть, как у соседа горит хата.
Проснулись дети, Катерина тихо баюкала и пела про двух богатырей, которые скоро подрастут и победят всех страшных зверей в лесу. Эти богатыри, еще когда были совсем маленькие, так хорошо и много ели, что все люди вокруг удивлялись. А один раз старший, Гриша, чихнул, и от его чиха сломалось дерево, а младший, Миша, засмеялся, и от его смеха сломалось второе дерево.
Хорошо, хлопнул по колену Зиновий, придет комиссия или не придет — это меня не колышет. Нет, заплакала бабушка Оля, ничего хорошего: комиссия даром не ходит, у каждого можно что-нибудь найти.
— Послушайте, — разозлился Зиновий, — но комиссия не ходит для того, чтобы нарушать законы! Наоборот.
Иона пожал плечами: когда надо доказать, что все по закону, тоже уходит время и нервы.
Ближе всех к правде оказался старый Чеперуха: через неделю пришла комиссия из Сталинского райсовета и предложила временно прекратить ремонт. Степан Хомицкий, которого выделили от двора, помогал учитывать израсходованный материал, поскольку большой объем работ уже выполнили и можно было судить лишь приблизительно — килограмм туда, килограмм сюда. У комиссии складывалось впечатление, что материалов израсходовано больше, чем подтверждается документами. Зиновий прямо кипел и, как испорченная пластинка, все время повторял одну песню: кроме банки свинцовых белил из-под полы здесь нет ни одного грамма краски, ни одного гвоздика.
Наведался Парфентьев, Иван Нефедыч.
— Слушай, Чеперуха, — сказал он, — перестань талдычить насчет банки, а то в исполкоме уже идет счет на канистры и бидоны.
Зиновий опять, как дурачок, повторил, что это святая правда: одна банка на полпуда — и ни грамма больше!
— Тюря, — плюнул с досады Иван Нефедыч, — тюря ты, а еще одессит!
Парфентьев, хотя не был членом комиссии, привел из райжилотдела инженера-строителя, а Зиновию подсказал, чтобы тот, со своей стороны, привел специалиста с завода Кирова. Комиссия сначала заартачилась, заявила, что не допустит, товарищ Дегтярь тоже был возмущен нашествием непрошеных гостей, но человек с завода Кирова резонно ответил: коль скоро завод помогает своему рабочему из своих фондов, он вправе проконтролировать, как используется эта помощь и нет ли злоупотреблений.
Заключение инженера-строителя и специалиста с завода не подтверждало подозрений комиссии насчет материалов, будто бы фактически израсходовано больше, чем показано документами. Иона Овсеич потребовал, в интересах установления истины, привлечь еще двух специалистов, теперь уже по выбору самой комиссии, и сравнить.
— Товарищи, — Зиновию прямо хотелось плакать от досады, так глупо уходило золотое время, — вызовите еще сто двадцать ревизоров и ОБХСС, только дайте нам работать!
Иона Овсеич улыбнулся: позволить ремонт при таких обстоятельствах — это значит открыто санкционировать.
Клава Ивановна была другого мнения и сделала встречное предложение: если действительно что-нибудь обнаружится, можно будет сразу передать форпост для окончания ремонта в руки общественности.
Комиссия, после небольшого колебания, согласилась и спустя две недели, считая с того дня, когда начали проверку, Чеперухи опять поднялись в шесть утра, чтобы поработать пару часов до смены.
Марина Бирюк открыто потешалась и повторяла каждому встречному-поперечному, что Дегтярь в этот раз съел хороший локш, как говорят у евреев. Через несколько дней у Марины успешно решилось с детским садом для Зиночки. Кто-то пустил слух, что Бирючка использовала свою работу в столовой и смазала, где надо, но Марина отвечала со своим обычным нахальством, пусть охочие пошукают то место, где она оставила смазку, и вылижут.
На 7-е ноября Зиновий получил хороший подарок от государства: новую инвалидную мотоколяску с тремя большими, как у велосипеда, колесами. Моторчик сильно тарахтел, из выхлопной трубы вылетали клубы синего дыма, но в прохладную погоду от шума и дыма делалось как-то теплее и было даже приятно.
Иона Овсеич, когда увидел первый раз, сказал Зиновию: живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей! Через пару дней, утром, Иона Овсеич сильно завозился дома, Полина Исаевна плохо себя чувствовала, надо было приготовить ей завтрак, и у ворот оказались одновременно — он и Зиновий со своей коляской, в которой вполне мог поместиться еще один человек.
— Недаром говорят, — обрадовался Иона Овсеич, — бог шельму метит! За всю жизнь я еще ни разу не опоздал на работу, а сегодня была реальная опасность. Спасибо, сосед.
По дороге Иона Овсеич поинтересовался, прислала ли уже в письменном виде свое заключение комиссия. Зиновий пожал плечами: ни в письменном, ни в устном, но это его мало волнует.
— А, — возмутился товарищ Дегтярь, — такая беззаботность, прямо беспечность! Хорошо, я сам поговорю и напомню.
Зиновий поблагодарил, но просил товарища Дегтяря, лучше не беспокоиться лишний раз: пусть идет, как идет. Иона Овсеич не ответил, а у ворот фабрики, когда прощались, сказал:
— Человек иногда думает так: я не буду замечать болезнь — и она меня не заметит. Но она тебя все-таки замечает, и приходит день, когда ты ее тоже должен заметить, только бывает слишком поздно.
Большая толпа людей заходила на фабрику, товарищ Дегтярь кивал головой налево, направо, пожимал руку или просто делал пальцами в воздухе привет. Зиновий минуту смотрел, у самых ворот люди топтались на месте и теснились, Иона Овсеич крикнул, чтобы передние пошевеливались, и на самом деле пошло живее.
Вечером четвертого декабря, как раз накануне Дня Конституции, пришел ответ из Сталинского райисполкома. Ответ был благоприятный: исполком разрешал продолжать ремонт, хотя со всей строгостью предупреждал, что в случае повторного нарушения разрешение будет аннулировано, а дело передано в компетентные инстанции.
Аппетит приходит с едой: когда все обошлось благополучно и можно было наконец свободно вздохнуть, Катерине вдруг ударило в голову, что без своего, индивидуального, туалета она никак не проживет. Свекровь, и тесть, и муж в один голос объясняли, что дворовая уборная рядом, каких-нибудь тридцать-сорок шагов, пусть Катерина представит себе, вроде у нее такая большая квартира и надо пробежать коридор, но сибирячка уцепилась за свое: подай ей отдельный туалет — и конец!
Позвали Степу Хомицкого. Он сказал, что канал есть, можно подключить, но, опять-таки, без райисполкома никто на себя не возьмет.
— Какой же выход? — спросил Иона.
Степа задумался, почесал затылок и предложил: пусть сама невестка, которой больше всех невтерпеж, побегает в райисполком, а там гальюнов на всех хватит.
— Знаете что, — обиделась Катерина, — можете не умничать.
— Он не умничает, — заступился Иона, — он просто шутит, такое тебе забандюрилось: собственная уборная.
Когда сказали Клаве Ивановне, она прямо заявила, что будет категорически против, ибо начинает сбываться предсказание Дегтяря: Чеперухи занимают форпост не временно, а хотят со всеми удобствами, они еще потребуют себе отдельную ванную и палац Воронцова.
Катерина доказывала, что по теперешним нормам в квартире полагается туалет, а в двадцатиградусный мороз люди не обязаны бегать через весь двор.
— Не бегай, — резонно отвечала Клава Ивановна, — никто тебя не заставляет: живи себе, как до сих пор, у своей свекрови — там есть, где посидеть. А во дворе, между прочим, еще десять квартир могут предъявить такие претензии, как у тебя. Что же по-твоему: давай развалим старый дом и построим на его месте новый? А где государство сразу возьмет столько денег и стройматериалов, это тебя, конечно, не касается. Главное, чтобы Катерине Чеперухе было хорошо, а остальное — трын-трава.
Товарищ Дегтярь молча наблюдал и не вмешивался. Наоборот, он сам сказал Малой: пусть Чеперухи подадут заявление в райисполком, чтобы все, наконец, воочию увидели, какой допустили промах. Клава Ивановна возразила, что Чеперухи здесь ни при чем, а крутит лишь Катерина, но Иона Овсеич ответил на это: когда один из компании проявляет инициативу, остальные могут спокойно делать вид, что они в стороне. Получается неплохой пробный шар.
Клава Ивановна пригласила к себе Зиновия и предупредила, чтобы ни в коем случае не обращался сейчас в исполком, иначе потеряет все, в этот раз Дегтярь не упустит. Степан Хомицкий, который хорошо был знаком с такими вопросами на практике, тоже дал совет воздержаться, а потом, когда Чеперухи обживут и все привыкнут, можно будет опять вернуться.
Катерина еще немного пошумела, на пороге зима, а в доме маленькие дети и целый склад пеленок, но в конце концов до нее дошло: лучше неудобства в своей квартире, чем удобства в чужой квартире.
Накануне Нового года из Сталинского райисполкома пришли проверить, имеют ли место нарушения утвержденного плана ремонта, тщательно осмотрели угол, где кран и сток для воды, предупредили Зиновия Чеперуху, под личную ответственность, чтобы не позволял себе никаких глупостей, и пожелали счастливого новоселья.
Стены оставались еще сырые, Иона вспомнил, что десять лет назад, когда переделывали из прачечной, отдельные участки обогревали и подсушивали примусами, но при теперешних перебоях с керосином этот способ не годился, и можно было рассчитывать только на чугунку. Так и сделали, трубу через окно вывели прямо во двор, но через два дня пришлось убрать. Дворничка Феня Лебедева еще в первый день предупредила, что вызовет пожарника. Иона грубо отвечал ей, что положил на эти угрозы дом, дачу и беню в придачу, Феня пожаловалась товарищу Дегтярю, от него пошла в пожарное депо и привела инспектора. Кончилось тем, что Чеперухи заплатили двадцать пять рублей штрафа, за эти деньги можно было купить на Привозе лишние полбуханки пшеничного хлеба.
Полина Исаевна упрекала мужа, что он напрасно не остановил дворничку: Чеперухи никому не причинили вреда и делали не по злой воле, а по необходимости. Иона Овсеич просил жену, пусть спокойно лежит себе и не вмешивается, ибо останавливать человека, когда он выполняет свой прямой долг, — это самое большое преступление.