— Простите, джентльмены, но я подумал, возможно, вы захотите, чтобы я откупорил бутылку.
Это он и сделал, причем мастерски, после чего вышел. Гасси проводил его взглядом.
— Он тут недавно, да?
— Всего несколько дней, Майк мне говорил. Коулману пришлось срочно уехать.
— Вроде свое дело знает.
— Да, очень толковый малый.
— Хорошие дворецкие в наше время редкость.
— Днем с огнем не сыщешь.
— Хотя кому сейчас по средствам держать дворецкого! Только таким богатеям, как Майк. У меня вот приходящая домработница.
— И у меня. По воскресеньям она не ходит.
— И что, супруга заставляет вас мыть посуду?
— Только вытирать. Мытье она мне не доверяет.
— Тяжелая у нас жизнь, генерал.
— Да уж, нелегкая.
— Не знаю, как бы я сводил концы с концами, если бы не жалованье попечителя. Вот почему я не могу спокойно смотреть на эту бутылку. Месяцев шесть шампанского не нюхал. Может, начнем?
— Не дожидаясь Майка?
— А что? Если он велел принести бутылку, значит, хотел, чтобы мы ее выпили.
— Вы совершенно правы, Огастес. Хьюго не стал бы томить нас ожиданием. Эх, какой человек ушел!
— Да, нам всегда будет его не хватать. Как сказал кто-то: «Он человек был, человек во всем. Ему подобных нам уже не встретить».[45] Так что, начнем… А, Майк. Мы тут гадаем, что вас задержало.
— Простите, что запоздал. Пришлось заехать в банк, взять некоторые бумаги. Разве Эпплби вам не сказал?
— Ах да, теперь припоминаю. Мы только что обсуждали, что он, видимо, очень толковый малый.
— Как открывал шампанское! — добавил Гасси. — Прямо мастер!
— Уже открыл? — сказал Майк. — Так что же вы не пьете? А, вижу, пьете.
— Решили обмыть сразу, — сказал генерал. — Я всегда говорю: собрался праздновать — не тяни. Ну, Майк, выкладывайте свои хорошие новости.
— Не знаю, можно ли назвать их хорошими, Гасси. Чтобы не тратить лишних слов, сразу перейду к главному и скажу, что со дня на день в банке будет ревизия. Она обнаружит недостачу примерно на сто тысяч фунтов, — сказал Майк, и Джил свалилась с кипы журналов. Трое мужчин в комнате должны были явственно различить грохот.
Глава VI
1
Они ничего не заметили: грохот утонул в тех звуках, которые разом издали Гасси и генерал. Что-то подобное можно было бы услышать, если бы два увесистых пешехода одновременно наступили на двух связанных хвостами котов. Мгновение оба сидели, в немом ужасе вытаращив глаза, потом разом рефлек-торно потянулись к бутылке. Гасси, более молодой и проворный, ухватил ее первым, налил себе бокал, выпил и обрел дар речи.
— Это шутка?
Майк помотал головой.
— Увы, нет. Наверное, я мог бы сообщить новость более мягко, но таковы факты.
Генерал, который пыхтел, как автомобиль, взбирающийся на слишком крутой подъем, совладал наконец с голосовыми связками.
— Этого не может быть! «Банк Бонда» всегда был надежен, как Английский банк.
— До недавнего времени, — поправил Майк.
Генерал пригвоздил его взглядом, который так часто нагонял страх на провинившихся адъютантов. Природа подарила ему исключительно кустистые брови; когда они сходились, сильные люди трепетали. Сейчас он свел их, устремив на Майка испепеляющий взгляд.
— Майк! Вы хотите сказать, что мухлевали с деньгами банка?
— Да, увы.
— Господи.
— Я оказался в трудной ситуации. Единственное, что оставалось — рискнуть. Основательно подумавши, я так и сделал. К сожалению, итог неутешителен: мы все в очень тяжелом положении.
— Мы? Не понимаю вас, — сказал генерал. — Мы с Огастесом не участвовали в ваших подлых делишках.
— Конечно, — вступил Гасси. — Я немедленно подаю в отставку.
— Я тоже, — добавил генерал.
— Мы не собираемся ни в чем участвовать.
— Ни в коем разе.
— Если вы заварили кашу, мы не имеет к этому ни малейшего касательства.
— Вот именно.
Майк предполагал, что разговор получится тягостным, и его ожидания полностью сбылись. Он не испытывал приязни к попечителям, назначенным покойным дядюшкой, но сейчас вполне им сочувствовал.
— Боюсь, — сказал он, — что сейчас поздно уходить в отставку.
— Поздно?!
— В качестве попечителей вы должны были наблюдать за банковскими активами. Вам это было скучно, и вы завели опасную привычку подписывать бумаги, не читая.
Наступила тишина. Попечители мучительно сознавали всю правдивость услышанного. Оба всегда думали только о вознаграждении, а не о тех обязанностях, за которые оно причиталось.
— Так что теперь вы оба глубоко втянуты в то, что назвали моими подлыми делишками.
Снова наступила долгая тишина. Гасси заговорил первым.
— Бонд, — сказал он, — вы — бессовестный негодяй.
— Никогда бы не подумал, — подхватил генерал. — Мы вам верили, верили безраздельно.
— А вы все время вели двойную игру, — сказал Гасси.
— Старый Хьюго перевернулся бы в могиле, — добавил генерал.
Майк криво улыбнулся. Они приближались к сути дела.
— Сомневаюсь, — сказал он. — Не думаю, что дядя сильно бы удивился. Понимаете, всю эту кашу заварил он. Я лишь унаследовал череду подлогов.
— Что?!
— Я выразился вполне ясно.
У генерала начались перебои с дыханием, так что задавать вопрос пришлось Гасси.
— Вы хотите нас убедить, что старый Хьюго был мошенником?
— Высокого полета. Как вы помните, он все делал с размахом. Когда я вступил в права наследства, то обнаружил, что дела банка, мягко говоря, запутаны. Видимо, дядя Хьюго на протяжении многих лет запускал руку в кассу.
Лучшие друзья не назвали бы Гасси интеллектуалом, однако порой не нужен интеллект, чтобы осознать очевидное.
— Так вот на какие деньги он строил больницы и библиотеки!
— Да.
— Чтоб мне провалиться!
— Боюсь, нам всем скоро захочется провалиться. Дядя об этом позаботился.
Генерал преодолел дыхательные затруднения и заговорил — правда, не обычным решительным тоном, а глухо и сбивчиво:
— Старик Хьюго! Поверить не могу! Самый популярный человек в стране! Мы возвели его на пьедестал! До хрипоты распевали на банкетах: «Наш друг — отличный малый». На похоронах все плакали. Вот о ком бы никогда не подумал… Зачем он это делал?
— Думаю, что могу объяснить, зачем, — сказал Майк. — Ради того, что назвал Гасси. Больницы, библиотеки. Популярность вскружила ему голову. Все на него молились, и он хотел сохранить эту любовь, а чтобы ее сохранить, надо было по-прежнему осыпать Веллингфорд своими щедротами. Думаю, начинал он честно, со своих собственных денег, а когда они кончились, надо было либо отказаться от роли ангела-хранителя, либо залезать в чужие. Обычная история. У меня был однокашник, которого все обожали, — в школьной лавчонке он проявлял чудеса щедрости. «Чего тебе купить, Джонс? — спрашивал он. — А тебе, Смит? Робинсон, хочешь еще сандвич с джемом?» Денег словно вовсе не считал. Только некоторое время спустя выяснилось, что он вот уже несколько недель лазает у одноклассников по карманам. Вероятно, он тоже начинал с собственных денег, а когда они кончились, не смог расстаться с образом всеобщего любимца.
— Вот скотина!
— Ничего подобного, Гасси. Вполне славный малый. Мы все его любили, даже после того, как узнали правду. Сейчас он в парламенте.
— Неудивительно!
— Да, и так же, думаю, рассуждал дядя Хьюго. Он грабил одних, чтобы облагодетельствовать других. Благодеяния достались Веллингфорду, роль ограбленных — вам.
Оба слушателя дернулись, как будто обоих разом прихватил ревматизм. Первым раздался хриплый голос генерала.
— Нам?!
— У вас обоих счета в доверительном управлении.
— Не хотите же вы сказать, что Хьюго обокрал нас… своих компаньонов… друзей… своих ближайших товарищей?
— Часть документов, которые вы не удосужились прочитать, относились к вашим деньгам. Подписав их, вы автоматически перешли в разряд ограбленных.
— Чудовищно! Невероятно!
— В страшном сне не привидится! — сказал Гасси. — Попадал я в переделки, но в такие — не случалось. Значит, когда вы принимали банк, в нем была недостача?
— Да.
— И вы не сказали ни слова!
— Как я мог? После похорон? Весь город в трауре, все говорят, что таких уже не будет… какая щедрая душа… какой отзывчивый филантроп. И что, я должен был встать и сказать: «Ошибаетесь, ребята. Человек, которого вы так превозносите, был обманщик и плут»? Немыслимо. А потом, когда управляешь банком, не будешь кричать на каждом углу, что в нем двести тысяч фунтов недостача.
—
2
Джил вылезла из шкафа. Как известно, женщины могут отбросить частности и сосредоточиться на главном. Вот и Джил сейчас была исполнена ликования. Так вот что омрачало их отношения! Не перемена в сердце Майка — он всего лишь переживал, что разорен, как будто на такие пустяки стоит обращать внимание. Когда Майк, распрощавшись с двумя самыми несчастными попечителями в истории банковского дела, вернулся в кабинет, она, без предварительных неофициальных переговоров, бросилась ему на шею с криком: «О, Майк, Майк, Майк!» — и прижалась так, словно они вдвоем пережили кораблекрушение и благополучно выбрались на необитаемый остров.
Первое чувство Майка — что о чем-то подобном он мечтал с начала знакомства — длилось всего миг. Совесть шептала, что именно этого он мучительно избегал последние недели. Разумеется, он был на седьмом небе, но как раз туда таким неудачникам вход строжайше заказан.
— Нет! — сказал он. — Нам нельзя.
— Майк!
— Нет!
— Но, Майк!
— Нет!
Джил рассмеялась счастливым смехом.
— Ты будешь и дальше притворяться, будто не любишь меня? Помнишь то утро, когда мы были здесь, и пришел Коулман сказать, что к тебе посетитель?
— Я не забыл.
— Не станешь же ты отрицать, что, если бы не приперся болван-дворецкий, ты бы сделал мне предложение?
— Не стану.
— Так может, ты боишься, что я — как это говорят? — не разделяю твоих чувств? Думаю, такие сомнения должны бы давно рассеяться. Однако на всякий случай внесу полную ясность. Майк, хочешь ли ты, чтобы я стала твоей женой? И не смей потупиться, покраснеть и сказать, что лучше нам остаться добрыми-предобрыми друзьями, потому что добрых-предобрых друзей из нас как раз не получится. И не говори, будто мы не можем пожениться, потому что твой банк вот-вот рухнет! Какое нам до этого дело?
Майк вздрогнул едва ли не энергичнее своих недавних собеседников, которые при упоминании этой темы вздрогнули с исключительной силой.
— Ты знаешь?
— Конечно. Я сидела в шкафу и объясню тебе, почему. Потому что хотела узнать, из-за чего ты ходишь чернее тучи и ведешь себя так, будто мы дальние знакомые, а тебе хотелось бы еще увеличить дистанцию. Почему ты мне не сказал? Не поверю, будто ты думал, что я от тебя отвернусь. Я люблю тебя, а не твои деньги. Ну и что, если у тебя нет ни пенни? Как-нибудь проживем.
Лицо Майка свела судорога.
— Джил, — с усилием проговорил он, — сядь, пожалуйста. Я должен кое-что тебе объяснить. Суть не в том, что у меня нет ни пенни. Все гораздо хуже.
— Что такое?
— Не знаю, как сказать помягче. Через несколько месяцев я почти наверняка буду в тюрьме.
— Майк! — завопила Джил. — Не может быть!
— Не вижу другого исхода. Ты слышала, что я сказал этим двоим. О том, как пытался вытащить банк из ямы. Одни мои операции были успешными, другие провалились. Вот за провалы и сажают в тюрьму. Я рисковал, а банкирам не позволено играть в азартные игры на деньги вкладчиков. Если игра успешна, она сходит с рук. Если нет, то зовется мошенничеством. Я уже слышу, как прокурор спрашивает: «Должны ли мы понимать, мистер Бонд, что вы использовали вверенные вам средства для биржевых спекуляций?». И что я смогу ответить? «Да, сэр, верно, сэр, но, честное слово, сэр, я делал это из лучших побуждений». Присяжные даже в комнату для совещаний выходить не будут. Видит Бог, как мне больно это говорить, но ты не можешь выйти за человека, который вот-вот окажется за решеткой.
— Могу!
— Нет, милая, я тебе не позволю.
Целую минуту Джил молчала. Потом проговорила сдавлено:
— Так надежды нет?
— Я не вижу. Вчера сюда заезжал крупный финансист, я надеялся одолжить нужную сумму, но ничего не вышло. Если какой-нибудь добрый взломщик не возьмет на себя труд обчистить банк до ревизии, мне конец.
Джил опешила.
— Не понимаю. Как это поможет?
— Это бы разрешило все затруднения. Если кто-то проник в банк и вынес крупную сумму денег, как ревизоры узнают, сколько там было? Они полностью растеряются, наверное, даже бросят аудит и пойдут торговать сеном и соломой. Однако за последние сто сорок лет ничего подобного не случалось, так что надежда слабая. Я просто размечтался. Ладно, мне, наверное, пора возвращаться на соляные копи, — сказал он, вставая, — хотя прока от этого теперь чуть. Увидимся, когда вернусь, Джил, милая, и постарайся не очень огорчаться. Наверняка есть какие-то пути, до которых я еще не додумался. Надо просто рыть землю носом и не складывать лапки. Главное, что ты меня любишь, все остальное ерунда. Как я могу называть себя неудачником, если это знаю?