— Конечно, нет, — почти шёпотом сказал Северинов, — я, может, и подонок, но только пугаю. Не собираюсь я ничего делать его матери. Помогу в любом случае. Он меня ненавидит…
— Хм. Как–то грустно у тебя сейчас получилось. А ты бы хотел? Чтобы он влюбился?
— Всё. Закончим эту тему. Как вы вчера? Ещё с Анжелкой говорил?
— Влас, — не поддержал новый сюжет Дэн, — ты привязался к нему?
— Я справлюсь. Закончили тему. Может, посмотришь черновик договора оферты для РЖД? Я с собой взял. Пойдём в кабинет…
Воскресенье заполнилось цифрами, юридическими клише, сопоставлением оферт конкурентов. Позже был заказан то ли ужин, то ли обед в знакомом ресторане. Ели на кухне втроём. Славик сосредоточенно справлялся с ножом и рыбной вилкой. Внешняя экспертиза этикетных навыков поведения объекта за столом пройдена на «хорошо». Когда же Дэн уже собрался уходить, Славик вдруг жалостливо ему сказал:
— Денис, а заберите меня с собой. Я вам пригожусь.
— Не бойся, — Дэн ободряюще похлопал парня по плечу и доверительно: — Тебе ничего здесь не угрожает. — И он ушёл. В коридоре сразу образовалась какая–то неловкая тишина. Двое стояли и тупо смотрели вслед гостю. Пауза затягивалась.
Влас наконец выдохнул (он не дышал?) и решительно направился к Славке. Тот вжался в стенку и тут же был ещё сильнее придавлен телом «садюги» (как уже давно окрестил Власа).
— Бить будешь? — тоненьким голосом спросил он.
— Буду, — ответил Северинов, прижимая мелкого к стене, чувствуя, что Дэн прав, понимая, что всё это выглядит водевильно, не по–севериновски. — Хочешь мороженого?
— Чо? — прижатый удивлён вопросом.
— Не «чо», а «что». Сколько можно говорить? У меня есть мороженое. Можно с ликёром сделать.
— Это с каким?
— Есть вишнёвый «Де Кайпер», ну и «Моцарт», ты же не попробовал…
— А я люблю с шоколадом! И с орешками!
— Значит, «Моцарт», — беседа стала напоминать сюрреалистический бред. — И орехи где–то есть.
— Ну, так гони морожку на меня! — Славик, по–видимому, решил прекратить уже это коридорное обжимание, задрал голову и открыл рот, демонстрируя, куда именно «гнать морожку». Влас, правда, не сразу понял, что имеет в виду зажатый парень. Вылупился на открытый рот завороженно, завис. И пока обеспокоенный этим зависанием подопечный не дёрнулся посильнее и не закрыл пасть, так и стоял, уставившись тому в рот стеклянным взглядом.
Потом была и «морожка». У Славика обнаружилась приятная особенность то ли забывать, то ли делать вид, что ничего не было, что не простоял на коленях всё утро. Он весело молол всякий наивный бред, рассказывал, как в детстве вместе с тем самым Стасом он делал мороженое из йогурта. Рассказывал, как в подвале, будучи подростками, они играли в «фашистов» и «партизан». Поведал, что на море был целых два раза: «На Азовском и на Азовском же…» Впрочем, Влас слушал вполуха. Тревога. Неприятное чувство опасности, нарушенного спокойствия вернулось к нему после того, как зажал парня в коридоре. Пришёл к выводу, что нужно гнать прочь дурные мысли. Нужно ощутить власть. Нужно прекратить жалеть и рефлексировать. Нужно просто идти к цели.
Нужно действовать механистически. Прямоугольно–прямолинейный план и пошаговое исполнение. И тогда не будет этих лишних, неприятных переживаний.
— Так. Сейчас корми рыб. Час можешь читать Гюго. Далее в душ. Одежду кинь в стиральную машину, найду тебе что–нибудь новое. Далее в ту комнату раздетый, — повелел Влас, прекращая посиделки. Славик прекратил крутиться на барном стульчике и дрыгать ногой.
— Блядь, — не выдержал мелкий.
— Десять, — спокойно ответил Северинов и отправился мыть посуду.
— Это для ровного счёта, — зло ответил Славка и вымелся из кухни, чтобы исполнять все распоряжения: кормить, читать, мыться, кидать, долго не выходить из ванной комнаты (ведь никто не обозначил время), долго стоять в дверях, высунув нос в коридор и прислушиваясь, забежать голым к себе и долго сидеть смиренно на кровати, медленно–медленно двигаться к той страшной комнате, с минуту стоять перед чуть приоткрытой дверью и услышать, наконец:
— Ещё с минуту проканителишься, получишь больше, чем десять!
И Славка залетел в тёмную комнату.
Влас стоял, прислонившись к стене, он был всё в тех же джинсах и в чёрной майке. В руках плётка. Голый парень, запрыгнувший в комнату, сразу почувствовал стыд и холод кожи, прикрыл свои причиндалы руками.
— К кресту, — дал краткое приказание Северинов. И Славик подошёл к иксообразной штуковине и даже сам задрал руки вверх и продел в петли, Северинову оставалось только застегнуть ремни. Он положил ладонь парню на спину: — Дрожишь? Дрожи. Ты должен считать, не забывай. Но сначала я разогрею тебя.
Откуда в руках у Власа появилась плётка с широкими полосками кожи, Славик не увидел, но почувствовал. Удары, почти обнимающие тело, неболезненные, недостаточные, покрыли теплотой спину, поясницу, ягодицы. Влас бил на выдохе, по скулам бегали желваки, тёмные глаза сузились, как бы примеряясь. Привязанный выгнулся и покачивался навстречу ударам, розовыми стала не только кожа тыла, но и щёки Славки, глаза вдруг стали закатываться, губа закушена. А когда Влас прекратил «разогрев», то из парня вырвался тихий стон. И это был стон разочарования. Потом начались настоящие удары, однохвостой плёткой с хлопушкой на конце.
Дрожь в теле у Славки куда–то пропала, изгнана этими девайсами. На смену ей пришла расслабленность, пустота, внутри выло как в колодце, а кожа загоралась огненными линиями. Он почти висел на ремнях креста, ноги подкашивались. И боль была какая–то возбуждающая, желанная. Восьмой раз Славка не посчитал. Он в полубреду осознал, что у него стояк. Он стал думать, с чего бы и что теперь с этим делать. Ничего не придумал, а за упорное, практически невиновное молчание заработал ещё два удара. Но и как их считал, не помнил… Он помнил только, что потом было опять хорошо. Щекотно на шее, горячо на спине, сладко в паху. И руки не оттягивали больно ремни, и в комнату вроде как не шёл, а парил. Или кто–то нёс? И самое приятное — мягкие руки с масляным кремом на бёдрах, на плечах, на всей поверхности спины и на ягодицах. Тело поёт торжественно и органно, руки выводят нежную мелодию. И так спокойно на душе, и только это нытьё в паху… И тут Славка вдруг отчётливо вспомнил утреннее обещание:
— А как же дрочка?.. — проныл он.
— Хорош–ш–шо… — кто–то прошипел в ухо. И дрочка реализовалась сама по себе, без усталости правой руки и без вызова особых картинок в мозгах. Почему–то перед глазами стоял торс мужчины и бугристые, хотя и неперекаченные руки. И тёмные глаза. Они совсем близко, в них утонуть, туда провалиться и лететь счастливому. От пляски в паху вдруг Славик зашёлся сбитым дыханием, прижал к себе благодетеля и громко застонал в ухо ему:
— С–с–суча–а–ара!
Весь вечер на арене рыба–клоун! Уморительные репризы, жонгляж столовыми приборами и подручными средствами! Смешные падения и неловкие кувырки! Работа с публикой и музыкальные номера! И всё это наш Клоун–рыба!
========== Номер восьмой: «Иллюзион с открыванием замков» ==========
Славка проснулся слишком рано. Уже не ночь, но ещё не утро. Серая граница нового дня. Он чувствовал себя странно — несмотря на видимую инфантильность, он всё–таки не страдал детской забывчивостью. Он прекрасно помнил, что стонал и пыхтел от удовольствия, когда Влас его «наказывал». Правда, он не помнил самого Власа. Славке почему–то казалось, что Северинов тоже стонал, что его дыхание было прерывистое, глаза шалые, руки нетерпеливые. Он даже был почти уверен, что «садюга» остался спать в его, Славкиной, кровати, хозяйски обнимая жертву. Но Власа рядом не было, даже запах его вытеснил ночной воздух из открытой форточки.
Славик медленно выполз из–под одеяла, поёжился от холода и закрыл форточку. Очень тихо, на цыпочках, голый парень вышел в коридор, но направился не в туалет: он прошёл в большую комнату с рыбами и даже не взглянул на аквариум, прокрался дальше по коридору мимо кабинета к открытой двери хозяйской спальни. Заглянул. Влас сладко спал поверх покрывала, на нерасправленной постели, в майке и в джинсах. Он лежал на боку, умилительно положив под щёку ладонь. Слава осмелился подойти ближе, благо в новой квартире не скрипели полы. Наклонился к Северинову, разглядывая сквозь утреннюю подслеповатую мглу лицо своего мучителя. Совсем не грозное, совсем не высокомерное. Сон уравнивает всех в сословности, образованности, статусности. Даже губы надуты, как у ребёнка, и чело светлое, без принципиальной морщины–залома. Голый гость осторожно приблизил нос к руке, что свободно лежала на бедре. Понюхал. Тот самый крем, что пропитал его собственную спину и задницу. Влас не только не разделся, но и не вымыл руки. А это странно: Славик был уверен, что у Северинова мания чистоты, мизофобия. А тут этот высокомерный садюга сохранил на своих руках его микробы. На прикроватной тумбе лежала кожаная ключница и визитница. Славик взял визитницу. Раскрыл, полистал, остановился на одной из карточек и даже вынул её. Агентство «БеSпроблем». Хмыкнул. Получилось громко. Из визитницы выпала пластиковая карта. Славик подобрал, рассмотрел, закусил губу. И вдруг быстро всё сложил обратно и на цыпочках выбежал из комнаты.
Он направился к запечатанной двери кабинета. Взглянул на глаз камеры. Не фурычит. Отключена. Вставил пластиковую карточку в щель электронного замка и зажмурился. Раздался мягкий глухой щелчок. И звук от Славика:
— Фух–х–х…
Он нежно подтолкнул дверь и оказался внутри «святая святых». Кинул взгляд по углам комнаты. И уже смелее прошёл внутрь, к столу. Открыл папку с документами. Опять хмыкнул. Обошёл стол, сел на кожаное кресло и выкатил один за другим ящики. Кивнул содержимому самого нижнего. Вытащил пакет и выудил оттуда какую–то брошюру. Потом всё, кроме книжечки, сложил обратно. Вылез из–за стола и прокрался к высокому шкафу, открывать дверцы не стал. Подошёл вплотную к стене и заглянул в расстояние между шкафом и стеной. Закусил губу. Потом присел и провёл руками по плинтусу, продвинулся вслед за узким коробом проводки в цвет плинтуса, упёрся лбом в стол. Вновь хмыкнул. И стремительно выбежал из комнаты, прихватив с собой маленькую книжицу. Тихонько закрыл дверь, дождался глухого щелчка. Вернулся в спальню к Власу. Вложил пластиковую карту–ключ в визитницу, как было. Ещё несколько секунд постоял над спящим телом. Не удержался: провёл пальцем по лбу. Лицо дрогнуло, и Славика сдуло в одно мгновение. Он вновь лежал у себя в постели и пытался заснуть. До чёртового подъёма, отягощённого обязательной пробежкой, оставалось чуть больше часа.
***
Влас не изменял себе: ни в утренней пробежке, ни в богатом на клетчатку завтраке, ни в жёстком распорядке дня. Он никогда не терял ключей, никогда не забывал нигде телефон, никогда не оставлял без присмотра ценности. И с презрительностью смотрел на незадачливого Георга, который славился своей неорганизованностью. Дениса он уважал больше. Тот был профессионал, неболтун и, что важно, не боялся говорить Северинову правду в глаза. Единственное, что раздражало в Дэне — это та растерянность, что побеждала его в отношениях с женщинами. С Анжелой конкретно. Влас считал Анжелу тупой, хоть и не блондинкой, а значит, не достойной друга. Тем более недостойной, чтобы она им крутила и изменяла ему.
Влас же придерживался раз и навсегда установленных правил. И даже беспутный Славик не мог сломать эти правила. И несмотря на то, что Влас чувствовал, что этот провинциальный парень вызывает в нём какие–то новые ощущения, он боролся с собой. Он даже решил не провоцировать Славку на ошибки, чтобы не подсесть на работу девайсами. Чтобы не мучиться от тупиковых отношений, что рождались, когда он наглаживал стройное тело после порки, чтобы не давиться от невозможности тупо трахнуть расслабленного нижнего. Нет! Даже думать так не нужно! Все отношения нужно загнать в схему, в педантичные требования, в алгоритмичность общения.
И получалось. Да и Славка, по–видимому, опасался наказаний. На пробежку вскакивал по первому требованию, ложкой по тарелке не стучал, не матерился, на алкогольный бар не посягал, вещи не разбрасывал, а вечером уже не возгудал, когда Влас приказывал сесть на пол, на колени, сидеть рядом, уставившись в пол. Правда, уже в четверг Славик провинился. Очень серьёзно.
Было два часа дня, Влас вернулся с обеда, когда поступил сигнал от охраны дома. Охранник сообщал, что сработала сигнализация в его квартире. И не противопожарная, а сигнализация дверей в кабинет. Благо, что на вторую половину дня у Северинова не было назначено встреч с нужными людьми, только рутина. Это позволило ему сорваться домой, не предупредив отца.
Славка забрался под свою кровать — спрятался от взбешённого хозяина, в ужасе слушая противный писк сигнала, что шёл от кабинета. Северинов сначала отключил этот писк, выпроводил охранников, расписавшись в учётном журнале вызовов. Осмотрел электронный замок, выругался шёпотом и только после этого отправился на поиски мелкого преступника. Нашёл сразу, ибо чутьё у Власа на Славика — нюх на виноватость.
В безупречном костюме Влас улёгся на пол, на живот, по–другому никак было Славика не разглядеть.
— Ну, вылезай.
— Не–а, мне и тут хорошо.
— Не будь ребёнком. Вылезай.
— Зачем?
— А зачем ты полез в кабинет?
— Меня мучила эта… дилемма.
— Кто тебя мучил? — засмеялся Влас.
— Невозможность туда зайти! — независимо ответил Славик из тёмного угла. — Я везде всё уже знаю! То, что у тебя под кроватью лежит Хемингуэй. Книжка такая! То, что на антресолях есть прикольный тренажёр. То, что у тебя три! Три одинаковых кроссовков… Нахрена?
— Во–первых, не одинаковых, они для разных сезонов и разных тренировок, во–вторых, не «кроссовков», а «кроссовок», в-третьих, кроссовок всё же три пары, а не три штуки.
— Пофик! Ещё в нижнем ящике шкафчика есть фондюшница, я теперь знаю, чо это. Там инструкция прилагалась. Почему бы нам что–нибудь не сфондють? А на лоджии стоит велик. Кру–у–уть! Какой–то навороченный. И ещё там обоина отклеилась, на лоджии, я подклеил.
— Чем?
— Хм, я уже всё вынюхал и нашёл в маленькой комнате, где у тебя бардачина, полпачки обойного клея. А в той идиотской комнате я среди всяких уродских извращенских штук нашёл мягонькую кисточку. Ей и поклеил. А ещё в этой комнате на одной стене панель двигается и зеркало за неё прячется… Вот! Это для чего зеркало–то?
— Для остроты ощущений. А маленькая комната — это подсобное помещение. Ты не юли, зачем полез в кабинет?
— От любопытства.
— Я ж тебе сказал, что там сигнализация.
— А вдруг бы мне удалось её обмануть.
— Так. Хватит там сидеть. Вылезай.
— Я вылезу, а ты меня побьёшь. Нашёл лоха! Считай, что я попросил политического убежища у кровати. И мне не отказали.
— Сдохнешь от голода или от скуки.
— Я терпеливый!
— Да уж… Ладно, сиди там. — И Влас встал с пола, отряхнул невидимую пыль и отправился мыть руки.
— А ты ведь сейчас на работу пойдёшь? — с надеждой вслед ему крикнул Славка. — Там, поди, клиенты заждались?
Северинов не стал отвечать. Он решил просто подождать, зная темперамент своего воспитанника. Но тот оказался очень стойким. Сидел под кроватью как крот, носа на белый свет не выставлял. Наверное, на пару часов окопался. Тогда Влас на носочках прошёл в коридор мимо Славкиной комнаты, надел туфли и… типа бесшумно вышел из квартиры. Щелчок входной двери нельзя сделать тише–громче. Его по–любому слышно. И тут Славик активизировался. Буквально подполз к опасному периметру кровати, вытащил нос, прислушался и быстро–быстро заработал руками и коленями, вылез из укрытия и вчистил в туалет. Видимо, приспичило парню. А вот на обратном пути, как только он открыл дверь сей гигиенической комнаты, тут же был схвачен. Успел только охнуть и шёпотом удивиться:
— Ты ж ушёл? Обманул, козёл!
— А ты же не думаешь, что я оставлю тебя без наказания? — И появившийся из ниоткуда Влас потащил упиравшегося всеми конечностями в ту самую комнату. Хотя ведь не хотел, думал прекратить… Но охота оказалась сильнее.
— Ты! Оставь меня! Откудова сила–то такая? Блин! — это Славик возмущался, пыхтя на все лады, пытаясь вывернуться из захвата, пытаясь зазвездить Северинову в глаз — не доставал, в живот — не получалось, в пах — не догадался.
— Это я с–с–спортом занимаюсь… Чёрт! Тяжёлый! Всё, хватит дёргаться! Всё равно ведь дотащу! — несмотря на «спорт», тоже пыхтел Северинов. На выходе из большой комнаты Славке удалось упереться ногами в дверной косяк, Влас перестарался, так как слишком резко развернулся с вихляющим грузом да и свалился с ним на пол. Груз было вырвался и на четвереньках впилил прочь, но был схвачен за ногу, и теперь Северинов поволок Славку по гладкому полу: дело пошло быстрее, хотя наказуемому удалось ухватиться за ножку полустула–полукресла в стиле модерн. Но стул был слишком лёгкий, поехал вслед за Славкой. Получилась кавалькада: локомотив, Славка и шикарный стул с витой спинкой. Правда, стул пришлось оставить в коридоре, так как он, перевернувшись, застрял в проёме, а Влас ногой почти встал на запястье бедолаги Славика и заставил его разжать пальцы. Хлоп — и дверь страшной комнаты отрезала обоих от здравого мира, где можно договориться, схитрить, разжалобить.