Клалия тоже писала в столицу. Мужу — с уверениями, что и она, и сын в безопасности, что маленький Кир здоров и весел, и что она скучает, любит и с нетерпением ожидает, когда установится весеннее тепло и можно будет безбоязненно вернуться в столицу. Свекру — излагая тревожащие Неттуэ слухи и спрашивая, не стоит ли ей пренебречь опасностями зимнего пути и советами врачей и вернуться в столицу немедленно. Даже начальнику Тайной Канцелярии, предельно вежливо интересуясь, отчего в «южной столице» не видно никакого противодействия вражеским козням и не слышно ничего о скором прибытии королевских войск. Она, разумеется, далека от государственных дел, и не по ее уму давать советы столь искушенным господам, но не кажется ли многоуважаемому графу фор Цирренту, что столь явное бездействие роняет престиж короны?
Клалия понимала, что за всей ее язвительной вежливостью фор Циррент легко заметит панику. Что ж, она и впрямь боялась. Не за себя — за сына. Рисковать здоровьем Кира, отправляясь среди зимы по опасному горному пути в столицу, или рисковать, возможно, своей и Кира свободой и жизнью, если обнаглевшие от безнаказанности одарские наемники устроят налет на летнюю резиденцию? Охрана здесь, конечно, есть, но в действенность охраны Клалия верила слабо. Помилуйте, да ей самой лишь вмешательство нелепого случая помешало убрать Ларка прямо посреди столицы! А невесть откуда взявшийся убийца, проникший не просто во дворец, а в спальню принца?! «Безрукий неудачник», — привычно мелькнула досада, но тут же испарилась бесследно. Сейчас Ларк нужен живым, так что все к лучшему. Она погорячилась тогда. Или просто многого не замечала, ослепленная материнской ревностью? Как ни злись, что ее пасынок наденет корону, он лучший командир для андарских полков. Единственный, кому по силам выиграть эту войну.
И лучше бы ему поторопиться!
ГЛАВА 3, в которой Джегейль фор Циррент собирается в путь
«Мир изменился». Эта фраза не давала Жене покоя, вертелась в голове, тянула за собой цепочку ассоциаций: с одним из любимейших фильмов, с книгами, с прежней жизнью. Мир изменился — с тех пор, как она перестала видеть магию, все вокруг и впрямь стало другим. Оказывается, многое она попросту не замечала, принимала за блики на стекле, за случайный солнечный зайчик или отсвет огня… В глаза бросались лишь по-настоящему сильные чары, вроде охранных на королевском дворце или амулетов на вражеских наемниках.
Теперь же мир стал полностью, стопроцентно обычным. Казалось, из него ушло немного света, яркости и радуг. Но Женя-то знала: все осталось по-прежнему, просто она теперь не замечает волшебства. И от этого становилось горько и обидно, как будто потеряла что-то по-настоящему ценное.
«Попала в сказку, и только и знала что бурчать, как тебе эта самая сказка даром не нужна, — грызла она себя. — Получила что хотела, радуйся теперь».
На самом деле виноват был доктор, с его любимым назначением «отдых и полный покой». Жене попросту нечем было заняться, отсюда и всякие дурные мысли. Две недели, пока ей снова не разрешили выезжать в свет, тянулись бесконечно, и до сих пор, стоило лишь подумать, как не хочется сегодня в театр, или на музыкальный вечер, или на девичью вечеринку с фантами и щебетанием о женихах, как Женя вспоминала те две недели, и собственное «не хочется» тут же казалось идиотскими капризами.
Почему-то в тот раз вся семья, включая Ланкена и старуху Солли, восприняли это самое «полный покой» как-то слишком уж полно. Женю даже в библиотеку не пускали! Или думали, что там слишком свежи окажутся воспоминания о нападении? И почему она раньше не утащила хоть какую-нибудь книгу к себе в комнату? Слишком полюбила читать в библиотеке, устроившись в кресле у окна…
Гулять даже в саду не получалось: погода резко испортилась, колючая злая метель швыряла в лицо ледяную крупу, ветер завывал стаей голодных волков — не то чтобы Женя хоть раз в жизни слышала, как воют волки, не считая мультика «Маугли», но представляла себе это примерно так. Тетушке, правда, метель ничуть не мешала выезжать на чай к приятельницам, а вот Женя скучала дома. И к ним, как назло, гости не заглядывали. Ларку наверняка было некогда, адмирал уехал из столицы, а тетушкины приятельницы скушали байку о «нервном расстройстве» впечатлительной юной барышни и прописанном доктором полном покое. Передавали сочувствия и пожелания выздоровления через тетушку, та расписывала посиделки столичных сплетниц с присущим ей метким юмором, а Женя завидовала. Сама себе ужасалась — могла ли она думать, что станет жалеть о компании пожилых сплетниц! Но и это казалось лучше тишины и одиночества.
Да что говорить, она даже визиту Реннара обрадовалась бы! Тот, по крайней мере, забавен в своей странной неприязни. Ревнует ее к Ларку, что ли? Смешной. Но, как-никак, они с Реннаром будущие родственники, рано или поздно придется найти общий язык.
От нечего делать Женя даже написала письмо тетушке Цинни, жалуясь на отчаянную скуку. «Когда граф забредет, чисто случайно, домой из своей Тайной Канцелярии, нужно будет ему показать и спросить, можно ли отправить, не разболтала ли я здесь чего-нибудь лишнего. И как здесь вообще отправляют письма».
По графу она тоже скучала. С ним можно было бы поговорить о здешней политике, обсудить давно дочитанные «Путешествия и приключения Реярда Крия», да хотя бы потренироваться в одарском и расспросить, как вообще идут дела! Хотя бы поужинать всей семьей, неторопливо, под обмен новостями и просто разговоры…
Все-таки совершенно ужасно чувствовать себя позабытой-позаброшенной, и совсем ни к чему ей этот дурацкий «полный покой», от него только хуже делается! Вот приедет доктор, она все ему выскажет! И графу тоже… пусть только приедет.
Граф фор Циррент в те суматошные, до краев наполненные разбирательствами дни после нападения тоже думал о Джегейль и прописанном ей отдыхе. Слишком много думал! Откровенно говоря, этот «полный покой» был весьма некстати. В разговорах с «племянницей» нередко рождались вполне жизнеспособные идеи, кроме того, каким-то непостижимым образом общение с ней поднимало настроение и придавало бодрости. Даже простое семейное чаепитие позволило бы отвлечься, чтобы затем окунуться в работу с новыми силами. Но Заккендаль настаивал, что на сей раз барышню нужно строго оградить от любых треволнений, и граф не взял бы на себя ответственность за нарушение врачебных предписаний. Конечно, у Джегейль не по-девичьи крепкие нервы, но и потрясение было не из слабых. Пусть отдыхает.
Она и отдыхала — и наотдыхалась так, что прыгала и вопила от радости, словно ребенок, когда Гелли впервые после «болезни» решила взять ее на посиделки с чаем в их клуб завзятых сплетниц. И с такой детской радостью окунулась в круговорот светской жизни, что граф с трудом удерживался от насмешки: «А как не нравилось! Все познается в сравнении, не так ли?»
Впрочем, этот не слишком приятный для девушки эпизод лишь уверил его в правильности собственного решения: Джегейль, совершенно очевидно, была натурой деятельной, длительный отдых таким противопоказан.
Между тем самому фор Цирренту было не до отдыха. Тревожные вести нарастали, вздымались штормовым девятым валом, грозя смести хрупкое спокойствие предвоенной столицы. О контролируемых слухах речи уже не шло: каждый тревожный шепоток мог оказаться роковой последней каплей. Уж если до того дошло, что ее высочество Клалия шлет ему, фор Цирренту, панические письма, спрашивая совета!
Пришлось, напротив, запустить в народ толику вполне достоверной информации: король бдит, принц Ларк готовит полки, а Огненный Гронтеш — флот, на юг уже отправлены разведчики и передовые дозоры. А Тайная Канцелярия ловит вражеских лазутчиков и убийц не где-то там, а прямо в столице, так что будьте, люди, внимательны, коли углядите или услышите кого подозрительного, так не теряйтесь, а сообщите, кому следует. Да не слушайте порочащих корону слухов, вполне может статься, что нашептывают их вам враги.
Конечно, граф понимал, что все его усилия — лишь капля в море: люди склонны поддаваться панике и охотней верят плохому, чем хорошему. Следовало признать, что инициатива безнадежно упущена, остается лишь минимизировать неизбежные потери. Первый раунд остался за Одаром.
— Как такое возможно?! — возмущался Ларк, когда граф досконально, чуть ли не по букве, разъяснил ему, почему миссия фор Виттенца и ди Ланцэ запоздала и потеряла актуальность. — Чем, простите, занята ваша Тайная Канцелярия, на кого охотится королевская полиция? Вы утверждаете, что вражеские агенты сделали нас у нас же дома — почему?!
— Некоторым образом это следствие ваших побед, ваше высочество, — отвечал фор Циррент. — Нет, я не снимаю ответственности ни с себя, ни с Фенно-Дераля, мы оказались не готовы к тому, что принесут новые назначения в Одаре. Вы ведь помните прошлогодние донесения? Сколько голов там полетело после нашей победы?
— Как не помнить, — Ларк самодовольно усмехнулся.
— Следует признать, что им на смену пришли умные и талантливые люди, которых не стыдно назвать достойными противниками. Мы расслабились, имея дело с бездарностями, и теперь пожинаем плоды. Готовьтесь к тому, ваше высочество, что и вам придется нелегко. Не ориентируйтесь на прошлую кампанию, в этом году все будет иначе.
Ларк несколько мгновений молчал, хмурясь, затем резко кивнул:
— Я все же надеюсь, что следующие ваши донесения окажутся менее удручающими.
— Поговорите с его величеством, — попросил граф. — Я докладывал ему, что желательно срочно сменить губернатора Южного Пригорья и послать дополнительные силы в Неттуэ, не дожидаясь весны. Полагаю, по обоим вопросам ваше мнение окажется не лишним.
— Поговорю. — Ларк прошелся по кабинету, сжимая и разжимая кулаки, остановился напротив графа, выдохнул: — Не знаю, что делать. Никодес должен знать о невидимках, вдруг они что там найдут. Но я не могу доверить такую информацию курьеру. Письма могут перехватить. Хоть самому все бросай и скачи туда.
— У меня схожая проблема, — пожаловался граф. — Как сообщить столь тревожные новости нашему послу в Тириссе, не доверяя их бумаге. Даже шифр могут разгадать. На самом деле, ваше высочество, выбор здесь невелик. Можно даже сказать, его вовсе нет. Если исключить письма, остаются очевидцы. Вы, я, Фенно-Дераль не можем покинуть столицу, адмирал Гронтеш занят флотом, Тил Бретишен недостаточно надежен, к тому же нужен здесь. Остаются Ланкен и женщины. Могу одолжить вам Ланкена, он достаточно крепок для дальней дороги и отлично знает южное побережье.
— Это выход, — кивнул принц, — благодарю. А Тирисса?
— Гелли нужна мне здесь, остается Джегейль.
— Джегейль?! Но она ведь…
— Не знает языка, почти не знает мира, в случае опасности не сможет сесть в седло, — мрачно перечислил граф. — Ничего, она легко усваивает новое, а путь в Тириссу безопасен. Зато ее знает Цинни. Племянница приезжает в гости к тетушке, что может быть невиннее.
— Так странно, граф, — Ларк покачал головой, — я начал уже забывать, что на самом деле Джегейль вам не родная. Может, выделить ей охрану?
— И привлечь ненужное внимание? Благодарю! — граф презрительно фыркнул. И, уже распрощавшись, напоследок все же сказал: — Уверяю вас, мой принц, родня она мне или нет, в данном случае не имеет ни малейшего значения.
— А что имеет?
— Ей вполне по силам это дело, вот что. Она справится.
«И ее наверняка обрадует путешествие. Ей будет интересно», — граф представил, как загорятся радостью карие с зеленью глаза, отливающие на солнце старым янтарем, и улыбнулся с затаенной нежностью. Наверняка ей надоели уже однообразные пикники, вечеринки, катания и чаепития, а отъезд можно преподнести в обществе в нужном ключе. Отличный расклад. Куда лучший, чем слать в Тириссу Ланкена, как рассчитывал он поначалу.
— Я пришлю вам Ланкена, ваше высочество, — граф поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Граф, это ужасно, я тупею и покрываюсь мхом, — Женя надеялась, что ее голос звучит достаточно по-деловому или, по крайней мере, не жалобно. — Пикники, вечеринки, катания, чаепития, охи-вздохи, ровным счетом ничего интересного. Верите, даже сплетни все как на подбор — кто на кого как посмотрел и кто сколько раз вздохнул, глядя на предмет своей страсти нежной! Я скоро беситься начну!
Честно говоря, она уверена была, что граф посоветует не капризничать и напомнит, что слухи о чужих охах-вздохах куда лучше, чем о твоих собственных, но тот лишь кивнул:
— Отлично, я рад. У меня как раз есть крайне серьезное дело, которое, кроме тебя, совсем некому поручить. Пойдем ко мне в кабинет.
Тут же вспомнился Ларк, тоже поручивший изнемогшему от «отдыха и покоя» порученцу «крайне серьезное дело» — учить ее одарскому. Что ж, даже если и ей граф припас что-нибудь наподобие, все равно это будет лучше выматывающей скуки.
— Всегда готова, — пошутила Женя, когда дверь кабинета плотно закрылась за ними, и граф махнул заряженной Тилом палочкой, обновляя защитные чары — привычка, появившаяся у него совсем недавно, после тетушкиной помолвки. — Рассказывайте.
Граф указал ей на кресло, сел сам. Он выглядел озабоченным и уставшим — то есть, намного более уставшим, чем обычно. Женя подавила вздох: говоря откровенно, таким, со складками у губ и покрасневшими от недосыпа глазами, начальник Тайной Канцелярии казался не слишком грозным и куда более человечным, но ей все же куда больше нравилась его жесткая версия. Несгибаемый, не сдающийся… впрочем, сдаваться он и не собирается, а вот выспаться кое-кому здесь не помешало бы.
И все же хватки он не потерял: заметил Женин взгляд, усмехнулся, прищурившись.
— О деле и только о деле. Не перенимай привычку Гелли к излишней заботе.
— А я что, я молчу и жду инструкций, — невольно рассмеялась Женя. Она ошиблась — о таком человеке, как граф фор Циррент, нельзя судить по осунувшемуся лицу и покрасневшим глазам. И это прекрасно.
— Нужно предупредить Цинни о невидимках. Мы здесь теперь знаем об опасности, а наш посол в Тириссе остается крайне уязвим. Даже не в том дело, что его могут прийти убивать, а он и не заметит — убивать его сейчас ни к чему. Но секретные письма, шифры, тайные переговоры…
— Поняла, — кивнула Женя. — И вы боитесь сообщать такое письмом, даже шифрованным?
— Письмо может пропасть, его могут перехватить, подменить. Самую важную почту возят курьеры, но информацию такого уровня не всякому курьеру доверишь. А ты сможешь просто рассказать все Цинни. Никаких писем, ничего подозрительного в багаже, племянница едет навестить любимую тетушку. И мне не придется доверять абсолютно секретную информацию ни бумаге, ни постороннему человеку.
— Значит, я еду к тетушке Цинни?! — Женя чуть не подскочила от радости. Дело-то действительно серьезное, не отмазка вроде той, что Ларк придумал для Реннара. Путешествие! Первое настоящее путешествие в этом мире!
Граф пристально посмотрел в глаза:
— Я должен был спросить, не боишься ли, но ты, я бы сказал, подозрительно радостная.
— А чего бояться? — изумилась Женя. — Если такая поездка слишком необычна для барышни из хорошей семьи, вы бы меня туда не послали, потому что подозрительно бы выглядело. О безопасности в пути тоже наверняка позаботитесь, по двум причинам: граф фор Циррент не оставит свою единственную племянницу без должной охраны, а начальник Тайной Канцелярии не допустит, чтобы важная информация не дошла по назначению. Эх, жаль только, что тирисского я уже не выучу. Разве что по старинке, без магии.
— То, что ты не знаешь языка, в данном случае плюс, добавит тебе невинности в глазах моих тирисских коллег. Хотя должен признать, что родство со мной и с Цинни в любом случае делает тебя подозрительной, наблюдать будут весьма пристально и, возможно, не слишком дружелюбно. Но главное — без приключений добраться до Линда, а там Цинни подскажет, как себя вести.
— Линд, — кивнула Женя, — новая столица Тириссы, от андарской границы, если ехать через Кильнерен, четыре дня по реке или шесть по суше. Могут быть приключения?