Он пришел осмотреть больного и настоял на немедленной госпитализации. Омрана это известие шокировало.
— Может, его лучше оставить в номере, а вы будете его навещать? — обратился испуганный отец к доктору в последней попытке повлиять на ситуацию.
— Я не могу самостоятельно поставить диагноз. В больнице сделают необходимые анализы, проведут полное обследование, а наш отель не располагает всей необходимой аппаратурой. Поймите, у нас скорее центр оказания первой медицинской помощи, лечение мы не проводим.
Омран молча кивнул и пошел вслед за носилками, на которых лежал Кайс — неестественно бледный, несмотря на смуглую кожу, лицо покрыто мелким бисером пота, глаза плотно закрыты, губы пересохли. Его сына, всегда такого сильного, мужественного, непобедимого, сейчас несли абсолютно беспомощного на носилках.
По пути в больницу автомобиль Омрана следовал за машиной «скорой помощи». Потом ему пришлось долго ждать в приемной. Много раз он с горечью убеждался, сколь мало значит для собственных детей. Они пользовались деньгами, привилегиями без тени благодарности, принимая роскошную жизнь как должное. Отец оставался для них средством получения денег, а после его смерти — громадного наследства. И только Кайс искренне заботился о нем. Омран прожил долгую жизнь и, к счастью, научился отличать лесть от похвалы, ложь от истины, чистосердечие от корысти. Младший сын пошел в мать. Марию никогда не прельщали деньги. Она возненавидела мужа, похитившего ее, оторвавшего от привычной жизни, не оценила его великодушия, отвергала подарки. Омран никогда не уступил бы женщине — не позволяли религиозные убеждения. А Мария была слишком упряма, свободолюбива и непокорна. Он поддался гневу, жестоко поступил с ней. Но тогда доводы разума волновали его меньше всего. В результате до последних дней ее жизни между ними разворачивалась холодная война. Кайс очень трепетно относился к матери, тяжело переносил разлад родителей, и Омран постоянно пребывал в страхе, что сын вспомнит об этом, отвернется от отца. Он в последнее время часто задумывался о прошлом, сожалея, что примирение так и не состоялось.
Наконец из палаты вышел врач и неохотно направился к посетителю.
— Состояние больного стабильное. У него сильный жар, но мы назначили курс антибиотиков. Думаю, скоро наступит улучшение.
— Благодарю вас, — тихо ответил Омран. — Скажите, могу я навестить сына?
— Лучше, если ваш визит продлится по возможности недолго. Больному нужен покой.
Дни потянулись один за другим. Отец сидел у постели Кайса практически неотлучно. После некоторых препирательств его перевели в палату, оборудованную дополнительной кроватью, где мог спать Омран. Личная охрана доставляла все необходимое. Таким образом он мог позволить себе постоянно находиться возле сына. Дела временно передал Исхану, воспринявшему эту новость с нескрываемой радостью. Кайс никак не приходил в себя. Когда действие очередного лекарства заканчивалось, у него опять появлялся жар, и врачам приходилось вновь прибегать к помощи таблеток и инъекций. Они лишь разводили руками, честно признаваясь, что не могут поставить диагноз. Омран смутно догадывался об истинных причинах недуга, поразившего сына, но отказывался верить в это.
На исходе четвертого дня, когда безутешный отец смиренно молился, Кайс глубоко вздохнул, хотя раньше его дыхание было ровным. Омран поднялся с пола и неожиданно встретился взглядом с сыном. Его глаза горели лихорадочным огнем, едва ли он понимал, что происходит. О Аллах, так смотрят люди, прощающиеся с несправедливым миром, потерявшие всякое желание жить, разочаровавшиеся и отчаявшиеся! Омран пришел в ужас от собственного открытия. Он хотел сказать какие-то ласковые, ободряющие слова, но не смог произнести ни звука. Взгляд Кайса прожигал душу словно каленым железом. Гнетущее молчание усиливало напряженность момента. Как такое могло случиться? Чтобы молодой, здоровый мужчина потерял всякий интерес к жизни, добровольно сдался на милость странного недуга, который сам же вызвал. Омран протянул руку к сыну, однако тот не шевельнулся, но глаз не отвел. Их молчаливый поединок продолжался, кажется, целую вечность. Чувство вины, подобно волне, накатывающей на берег, захлестнуло душу старика. Мир перед глазами заволокло пеленой, и он не сразу догадался, что плачет. Омран всегда считал слезы проявлением слабости, малодушия, поэтому удивился своей сентиментальности. Дело в том, что на склоне лет человек заново переосмысливает содеянное, пересматривает свои поступки, действия, свое отношение к людям. Это логично и характерно практически для всех. Ты оглядываешься назад, чтобы подвести своеобразный итог, поставить себе оценку. Но так как жизнь продолжается, еще можно внести коррективы, осознать свои ошибки. Каждый день он двигался по этому пути и сейчас сделал еще один шаг на дороге раскаяния. Когда Омран вновь посмотрел на сына, тот мирно спал. Он решил последовать его примеру.
— Я не ожидал подобной реакции организма, — разбудил старика встревоженный голос.
У кровати Кайса стояли его лечащий врач и медсестра. Они увидели, что Омран проснулся, и врач заговорил громче, отвечая на немой вопрос обеспокоенного отца.
— Состояние вашего сына внезапно ухудшилось.
— Но почему? Вы говорили, что он идет на поправку…
— Мы сами не знаем ответа на этот вопрос. Мне придется назначить ему другие, сильнодействующие препараты.
— Хватит пичкать его этой химией! — разозлился Омран. — Вы ничего не смыслите в медицине, раз не в силах справиться с обычной лихорадкой.
— Должен вам напомнить, наша больница имеет статус одной из лучших в мире.
— Меня не волнуют статусы этого учреждения, а также ваши звания. Я требую пригласить другого специалиста!
— Как скажете, — спокойно согласился врач. — Сейчас кого-нибудь вызовут. Только он вряд ли предложит другой способ лечения или сумеет поставить точный диагноз.
— Думаю, вас это не должно более волновать.
За посетителями закрылась дверь. У Омрана зашумело в ушах. Проклятое давление. Он заставил себя лечь на кровать. В последнее время здоровье часто напоминало о себе, сказывался почтенный возраст. Нужно немного полежать с закрытыми глазами — и все пройдет.
Вдруг Кайс тихо застонал. Омран буквально подскочил со своего места. Руки больного судорожно заметались, сжимая простыню, тело сначала напряглось, потом обмякло, голова завертелась из стороны в сторону. Несмотря на ощутимую слабость, Омран добрался до стула и сел возле Кайса. Тот что-то бормотал, совсем тихо, хрипло. Отец не вслушивался, считая это лишь последствием высокой температуры. Но вот сын позвал громче и отчетливее:
— Не уходи, Камилла!
— Тише, тише, ты в безопасности, — пытался успокоить его Омран.
Но Кайс не слышал, он находился в другом месте и вел разговор не с ним.
— Я люблю тебя… Ты не можешь… После всего… Останься, не уходи! Камилла! Подожди, Камилла! Слышишь, я люблю тебя!
Эти фразы, переполненные неподдельным страданием, сводили Омрана с ума. Он слушал и успокаивающе гладил Кайса по голове, словно маленького ребенка. Врач, где же врач? Пусть делает что угодно, лишь бы сын перестал метаться и звать эту женщину. Неужели в случившемся виноват его отцовский эгоизм, разлучивший двух любящих людей? Он хотел, чтобы Кайс навсегда остался рядом, но не такой ценой. Желание Омрана исполнилось, только перед ним теперь лежит изможденный, больной человек, в котором с трудом угадывается прежний — сильный и несгибаемый.
— Что здесь происходит? — ворвался в палату новый врач.
— Помогите, моему сыну очень плохо! Он безостановочно бредит.
— Пожалуйста, отойдите, не мешайте.
Комната быстро наполнилась людьми, которые столпились у кровати Кайса, полностью загородив его от отца. Омран вышел в коридор. Вдруг ноги его подкосились, и он рухнул на колени, воздев руки вверх.
— О Аллах, милостивый и всемогущий, спаси моего любимого сына! — взмолился старик. — Ты все видишь и судишь по справедливости, ты знаешь: Кайс не брал греха на душу. Так не допусти, чтобы он расплачивался за меня. Я повинен и готов принять любую кару, только не наказывай его…
Омран не помнил, сколько простоял на коленях в коридоре, вновь и вновь повторяя молитву. Его вернули к действительности охранники, которые отлучались по поручению хозяина. Они отвели старика назад в палату. Врач сделал ему укол снотворного.
— Отец. — Голос Кайса звучал, как наяву.
Омран повернулся на другой бок, все еще находясь во власти сна.
— Отец, очнись, — снова прозвучал призыв.
Он приоткрыл один глаз и увидел сына, смотревшего на него вполне осмысленно. Сон мгновенно пропал. Все еще не веря в свершившееся чудо, Омран бросился к постели больного. Но Кайс действительно пришел в себя и выглядел заметно лучше.
— Аллах услышал мои молитвы, — повторял счастливый отец, — и вернул тебя к жизни!
— Я был болен? — спросил сын.
— Теперь это не имеет значения. Ты поправишься.
— Сколько дней прошло? Какое сегодня число?
— Подожди, я должен позвать врача. Ты, наверное, голоден?
— Отец, я прошу тебя ничего не скрывать от меня, — настаивал Кайс. — Где Камилла? Она уже вернулась? Мне нужно знать.
— Нет, она осталась в Лондоне.
— Я знал, чувствовал в ее голосе решимость иного плана.
Омран не мог больше сдерживаться.
— Я виноват в вашем расставании. Мой обман заставил девушку уехать.
— Какой обман? При чем здесь ты?
— Я обещал Аллаху, если он избавит тебя от недуга, покаяться во всем. Она уехала, желая спасти тебя. Я соврал, что Исхан захочет отомстить тебе и дело непременно закончится убийством одного из вас.
— Зачем, отец? Зачем ты так поступил со мной? Ты же видел, как я люблю Камиллу!
— Именно поэтому. Ради Любви ты был готов на все, тем более покинуть свою родину, оставить меня. Кайс, я боялся навсегда потерять тебя! Нет другого человека, который понимал бы меня так же хорошо, как ты, и которого заботили бы не только мои деньги.
Заметив, что сын хочет возразить, Омран сделал предупреждающий жест.
— Нет, позволь мне объясниться до конца. Мы никогда не говорили с тобой откровенно, существовала негласная граница, за которую ни ты, ни я старались не выходить. Но до чего же тяжело носить груз невысказанных слов! Я хочу поведать тебе о пройденном пути.
Будущее почтительно отступило, пропуская прошлое вперед, и старик как наяву увидел события давно ушедших дней. Он начал свой рассказ громко, с выражением, словно выступал перед толпой слушателей:
— Я родился в пустыне среди бескрайних песков, под палящими лучами солнца. У моего отца, помимо меня, уже было пятеро старших сыновей, позже родились еще четверо. И это не считая восьми дочерей. Отец до конца своих дней вел кочевую жизнь, он не мог осесть на одном месте, а мы следовали за ним. Душа кочевника досталась ему от предков, которые одну пустыню считали своим истинным домом. Моя мать, хоть и была первой женой, волновалась лишь о судьбе двух старших сыновей, наиболее вероятных наследников. Я не чувствовал родительского внимания лет с шести. К счастью, меня окружали такие же брошенные братья и сестры, с которыми я рос. Когда мне исполнилось пятнадцать, отца укусила ядовитая змея, и через несколько дней он умер. Если бы не его упрямое неприятие города, цивилизации, в больнице могли бы спасти ему жизнь. Но отец предпочел навсегда остаться в пустыне. Мой старший брат стал всем распоряжаться. Он забрал себе верблюдов, слуг, товары. Сестер наспех выдал замуж за первых попавшихся дикарей, а нам велел отправляться искать своего счастья. Мать пыталась образумить его, тщетно уговаривала оставить хотя бы родных братьев.
Я хорошо помню день, когда меня отвезли в город и устроили работать в лавку торговца, с которым отец давным-давно вел дела. Хозяин оказался человеком приветливым, справедливым, в определенной степени прогрессивным. Он давал мне свои книги, помогал разбираться в окружающем мире. Поэтому спустя четыре года я покидал его дом с оттенком грусти и преисполненный благодарности. Я устроился на небольшую должность при отеле. В мои обязанности входило исполнять мелкие поручения постояльцев, прислуживать им на пляже. Я честно трудился и вскоре получил повышение, стал официантом в ресторане отеля. Год за годом я поднимался все выше, пока не был назначен управляющим той самой гостиницы. Мне исполнилось тридцать два года. Наконец-то появилась возможность навестить брата, мать, других родственников. Я доказал, что смог занять достойное место в жизни без помощи семьи, своими силами. Но на самом деле в глубине моей души жила надежда на возвращение, на возобновление кровных уз. За эти годы я изредка писал матери, она отвечала тоже нечасто. К счастью, пустыня небезгранична, найти в ней горстку людей представлялось не слишком сложным делом. Я нанял проводников и отправился в путь. Мы обнаружили с десяток бывших слуг отца, которые рассказали о страшном пожаре, случившемся полтора года назад. Они отстали от основной группы, а когда с опозданием прибыли на стоянку, увидели лишь груду пепла. Все погибли, причины остались невыясненными. Я пытался разузнать о судьбе остальных своих братьев, но что могли знать простые люди, не имевшие доступа к хозяину. Говорили, что двое младших братьев кочевали со старшим, а остальных, как меня, устроили в городе.
Больше всего я жалею о несостоявшейся встрече с матерью. Не осталось даже могилы, на которую я мог бы прийти помолиться, спросить совета, обрести душевный покой. Чтобы заглушить боль утраты, я решил жениться. Ты знаешь, что мать Исхана приходилась дочерью хозяину отеля. Но корысти в моем поступке было не так уж много. Она вызывала во мне теплые чувства, казалась приятной и кроткой. Я мечтал о собственном доме, любящей, понимающей жене. Поначалу мы жили очень счастливо. Через два года после свадьбы родился Исхан. Отец Джамили одолжил мне денег, на которые я купил свой первый отель, давно не приносивший прибыли прежним владельцам. Однако мне удалось сделать его популярным, очень скоро мой бизнес стал процветать. Я приобрел еще одну гостиницу, затем ресторан, расплатился с долгами. Но чем лучше шли дела, тем быстрее таял хрупкий мир в моей семье. Не скрою, деньги и власть вскружили мне голову. Я был окружен лучшими женщинами, каждая из которых обещала подарить мне райское блаженство. Джамиля жаловалась отцу, но тот не мог оказать на меня влияния. Даже рождение Лабиба не остановило моего падения в пропасть разврата.
Впервые я заметил твою мать среди постояльцев отеля. Она показалась мне ангелом, спустившимся с небес. Европейские женщины часто останавливались у нас, но ни одна не привлекала к себе такого внимания. Только Мария, зрелая замужняя женщина, не оставила меня равнодушным. Но ее гордость, упрямство были соизмеримы с ее красотой. Мои ухаживания отвергались, цветы и подарки отсылались, она проходила мимо с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая презрение. Она, кажется, по-настоящему любила своего мужа. Но тогда меня не волновали чужие чувства. Я не привык к подобному обращению. Ты же знаешь, у нас женщина не принимает решения в вопросе замужества. Мне и в голову не пришло спросить совета у старших, мудрых людей.
Похищение твоей матери стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Джамили. Она потребовала развода, и семейный совет удовлетворил ее просьбу. Поскольку у меня не было другой законной жены и родственников, которые занялись бы воспитанием детей, сыновья временно присоединились к другой семье. Я не задумывался над этим, потому что одна Мария занимала все мои мысли. Ее отказы только разжигали желание обладать ею. Ты знаешь печальный финал этой истории. Я не успел попросить прощения у твоей матери за ужасные поступки, продиктованные слепой страстью. Как я страдал от осознания того, что она никогда не полюбит меня! Когда родился ты, я воспрянул духом. Ты получил свое имя в честь несгибаемой твердости Марии. Как только я взял тебя на руки в первый раз, так сразу подумал — вот мой сын Кайс, рожденный женщиной с каменным сердцем. Под влиянием задетой гордости я пытался отомстить ей всеми возможными способами. Но в то же время ты сделал то, что мне никак не удавалось: соединил нас пусть невидимыми, но крепкими узами. Мария только под угрозой разлуки с тобой вышла за меня замуж.