— Что же вы тогда делаете? — спросил Ауум, жестом останавливая Элисс, которая уже была готова разразиться очередной гневной речью. — Как вы сражаетесь за свою свободу?
Коэль пожал плечами.
— Мы ждем вас, ТайГетен. Только вы можете нас спасти.
Еще никогда Ауум не чувствовал себя таким пристыженным. Собираясь с мыслями, он понурил голову, а потом выпрямился, чтобы обвести взглядом всю бригаду рабов.
— Ваша честь и ваша сила обезоружили меня. Вы — причина того, почему ТайГетен день и ночь борются за то, чтобы избавить Калайус от присутствия людей. Ни один эльф не сложит оружия, пока с захватчиками не будет покончено. Ваша задача — дожить до этого времени. Наш долг — освободить вас. Вы заручились уважением ТайГетен. Я даю вам слово, что мы будем бороться за вашу свободу до тех пор, пока Шорт не заберет нас к себе.
— Но сегодня у нас есть возможность помочь вам. Малаар, Элисс, разводите костры и готовьте горячую еду. Обыщите баржи или добудьте мясо для наших друзей на охоте. Коэль, пройдемся со мной. Мне нужно поговорить с тобой.
Во время прогулки Коэль говорил, а Ауум смиренно слушал.
— В самом начале у нас была только надежда. Мы уповали на то, что людей одолеет скука и они потеряют бдительность. Мы надеялись, что нас освободят ТайГетен. Особенно учитывая, что наказание за сопротивление было очень суровым. Истормун — вот кто настоящий ублюдок. Мы ждали, что он подохнет, потому что было совершенно ясно — без него вся операция пойдет прахом. Но он не умирал, а лишь еще больше становился похожим на скелет. И преисполнялся злобы. Я не знаю, что он собою представляет, но он — не человек. Я бы посоветовал вам убить его, потому что это решило бы все проблемы, но он неприкасаем. Он слишком силен и могуществен, даже для ТайГетен.
— В некотором смысле люди очень умны, хотя им помогают сами эльфы. Cascargs. Предатели. Те, кто доносит на своих соплеменников. Несмотря на то что они загнали нас в угол, то есть тех, кого еще не убили, они по-прежнему обыскивают каждое здание, выискивая потайные убежища.
— Они изолировали те кланы, которые им не нужны — иксийцев, гиалан, орранов, сефан — и убили их. Нам удалось спасти кое-кого, но их оказалось слишком мало. Мы были совершенно беспомощны.
— Я помню крики и плач. А тебе известно, что я не помню, сколько это продолжалось? Нас перегоняли с места на место, словно стадо свиней. Они разделяли нас, понимаешь? Это было очень умно с их стороны. Они решали, какую работу мы способны выполнять. Потому что от этого зависело, будем ли мы жить дальше… точнее, существовать.
— Я ненавижу каждую жилочку в их телах; я призываю Шорта обрушить на них свой гнев. Но мне ничего не остается, кроме как воздать должное их организованности и попыткам разобщить нас, какими бы ущербными они ни казались. Смешно, если подумать. Они ведь так и не поняли, что мы сами постарались разделиться, причем без их помощи, верно?
— Каждая группа эльфов получила свою собственную тюрьму. Они намеренно смешали кланы, чтобы не допустить объединения представителей одного клана, и приложили все усилия к тому, чтобы мы не виделись друг с другом, не говоря уже о том, чтобы общаться. Сначала мы должны были расчистить место. Мы знаем, что одних определили в старый квартал Солт, а других — в Муравейник. Третьим повезло, и они остались в Грансе. Нам пришлось сравнять с землей старые верфи, потому что они располагались слишком близко к пристаням и баржам, поднимавшимся вверх по реке туда, где валили лес.
— В этом есть смысл, чего нельзя отрицать. Мы больше не бываем в других частях города, разве что нас гонят в Парк Покаяния на казнь. Полагаю, раньше вы называли его Парком Туала. Что ж, по крайней мере, его они содержат в должном порядке. Они остановили свой выбор на самом жутком из древних способов казни. Кажется, это — один из ваших. Он называется «кеджак». Как только они распинают жертву и вспарывают ей живот, то начинают делать ставки, кто из зверей первым доберется до ее внутренностей и сколько продержится несчастный после начала пиршества.
— А вокруг стоит такая тишина. Иногда нас собирается там до десяти тысяч, но сквозь стук дождя слышны лишь крики жертвы да насмешки кое-кого из людей. Ты можешь подумать, что мы храним молчание из уважения, но на самом деле, тем из нас, кто осмеливается открыть рот, вырывают язык, поэтому наше нежелание разговаривать вполне понятно, не правда ли?
— Тем не менее, свои способы общения у нас все-таки имеются. Сигналы, которые мы подаем головой или руками, люди распознавать так и не научились. Не замечают они, похоже, и меток, которые мы оставляем прямо на земле или на стенах наших бараков. Мы не знаем, много ли узнают по ним другие кланы, но нам удается собирать крохи сведений. Аппос свидетель, времени у нас вдосталь.
— Не знаю, принесло ли это общение нам какую-либо пользу. Теперь мы знаем, что все пребываем в одинаковых условиях… уборная, спальный барак, кухня под открытым небом и бамбуковая ограда. Один-единственный вход, он же выход. Ограда пронизана охранными заклинаниями. При попытке приблизиться к забору взвывает сигнал тревоги, либо раздается взрыв.
— Но, тем не менее…
— Мы живем на территории старой верфи, потому что валим лес. Да простят нас Аппос, Биит и Инисс. Другие бригады готовят бревна к транспортировке; строят то, что требуется Истормуну; обрабатывают поля; работают в доках… словом, занимаются всем, чем угодно. Тяжелым ручным трудом.
— А есть еще бригада, которая обслуживает людей. Иногда из наших кланов забирают того или иного эльфа. Раньше мы думали, что их попросту убивают, но теперь мы знаем правду.
В просеке лесорубы уже сворачивали лагерь, пока на кострах готовилась еда. На баржах подняли паруса, чтобы поймать попутный ветер. Ветер донес запах жареного мяса. Коэль подозвал к себе рабочих. Ауум смотрел, как они подходят к нему: в основном здесь собрались аппосийцы, биитане и орраны, но среди них он узнал и нескольких иксийцев. Усталость, моральная и физическая, ощущалась в каждом их шаге, когда они, спотыкаясь, брели по неровной земле. У всех на лицах было написано одно и то же выражение: с мужеством отчаяния они шли навстречу своей судьбе, и сердце Ауума преисполнилось гордости.
— То, чем я занимаюсь каждый день, я делаю ради вас, — начал он. — Сила эльфийской расы заключается в нашем духе и нашей вере. И за сто пятьдесят лет людям не удалось сломить нас. Но за это же время вы научились любить эльфов из других кланов.
— Я горжусь тем, что встретил вас и разговаривал с вами. И теперь каждого из вас я буду вспоминать в своих молитвах. Вашим мужеством и вашей решимостью я буду вдохновлять всех свободных эльфов, которых встречу на своем пути. Ваша история станет известна всему лесу.
— Но, хотя душа моя полна желания освободить вас, я призываю вас оставаться сильными. Не теряйте веру, даже если пройдут годы, прежде чем вы обретете свободу. Мы можем победить людей в честном бою, но у нас нет защиты от их магии. Но когда мы создадим ее, то очистим Калайус от людей.
— А теперь все, кто пожелает, могут говорить свободно.
Воцарилась неловкая тишина, но вот один из эльфов поднял руку. Его примеру последовали другие. Ауум наугад выбрал первого попавшегося. Им оказался туали с ввалившимися глазами и бледным от лихорадки лицом.
— Кто напал на хозяев?
Все поднятые руки разом опустились. Ауум скорбно улыбнулся. За время плена они пропустили возникновение новой разновидности эльфов.
— Вы знали их как Молчащих Жрецов, но даже тогда видели их крайне редко. А сейчас они называют себя Обращенными. Они вернулись обратно к природе и водят дружбу с пантерами.
— Сегодняшняя атака стала ответом на нападение людей на Аринденет. Там погибло много достойных эльфов, которые учились и готовились к тому, чтобы освободить вас. Но Обращенные не подчиняются ТайГетен. Смысл своего существования они видят в том, чтобы очистить лес от скверны и вернуть его в первоначальное состояние.
— Люди для них — опасная болезнь, зараза, которую следует выжечь каленым железом. И хотя они никогда не причинят вреда ни одному эльфу, они остаются глухи к последствиям своих действий. Они понимают, чего мы пытаемся добиться и почему мы выжидаем и накапливаем силы, но люди переступили черту, напав на великий храм Инисса, и мы не можем остановить Обращенных.
По бригаде рабочих пробежал шепоток. Обуревавшие их чувства были просты и понятны, хотя Ауум не разобрал ни слова. На помощь ему пришел Коэль.
— Слишком много людей понимают эльфийский, поэтому мы разработали собственный язык. В конце концов, у нас была для этого масса времени.
Ауум улыбнулся.
— Воля к победе сильнее желания капитулировать. Что их беспокоит?
Коэль пожал плечами.
— Они хотят знать, нанесут ли Обращенные новый удар.
Архонт ТайГетен вздохнул.
— У меня нет причин полагать, что они удовлетворятся содеянным.
Услышав его слова, толпа дружно затаила дыхание, и голос Коэля прозвучал глухо и мрачно.
— Ты должен остановить их. Мы рассказали тебе о том, что произойдет в противном случае. В результате одного только этого нападения умрут две сотни эльфов. Людям все равно, сколько нас погибнет; они лишь увеличат приток человеческой рабочей силы. А Обращенные добьются лишь того, что на Калайус прибудет еще больше людей. Не дай им погубить то, ради чего мы жили и страдали. Мы хотим умереть свободными.
Ауум покачал головой.
— Я не могу поверить в то, что люди уничтожат всех рабов только ради того, чтобы заменить их соотечественниками. Это противоречит здравому смыслу.
— Ты не знаешь их, — возразил Коэль. — А мы знаем. Наши жизни ничего не значат для них. Стоит кому-либо из нас заболеть или состариться, став непригодным для работы, как нас отводят в подземные казематы храма Шорта, где мы и умираем. Для них мы не больше чем животные. И они начнут убивать нас, если сочтут, что это подвигнет вас начать войну на уничтожение.
Ауум на мгновение прикрыл глаза, вознося краткую молитву, после чего взглянул налево, где стоял Малаар.
— Куда они ушли? — спросил он.
— Следы разделились, но все они ведут на север и в какой-то точке, очевидно, сойдутся вновь. Они никогда не ходят стаей, если только не охотятся.
— Да благословит Инисс наши руки и ноги, пусть они будут быстрыми. — Ауум обернулся к Коэлю. — Выше по течению есть другие бригады лесорубов?
— Нет. Мы дальше всех поднялись на север по Иксу.
— Значит, они выслеживают тех, кто собирает растения. Коэль, пусть твои люди поедят вволю, а потом отправляйтесь, и да пребудет с вами благословение и молитва ТайГетен. Догоните того человека, которого отпустили Обращенные. Заберите с собой и все бревна. Быть может, такой поступок облегчит вашу участь. А я клянусь, что сделаю все, чтобы остановить Обращенных, а если меня постигнет неудача, то я приду в ваш лагерь и сам освобожу вас.
— Да благословит тебя Аппос, Ауум, тебя и всех вас, — ответил Коэль. Он покрутил в воздухе указательным пальцем, и его люди поднялись со своих мест и побежали к баржам. — Мы постараемся рассказать остальным о том, что здесь произошло, и попросим их не терять веру.
— Я надеюсь на тебя. — Ауум обнял Коэля. — Люди умрут. Вы станете свободными. Но сначала поешьте, прошу вас.
Коэль улыбнулся.
— Мы поедим в дороге.
Ауум смотрел, как Коэль поднялся на борт головной баржи и приказал поднять парус. Вскоре флотилия отчалила от берега, увозя с собой срубленные деревья Биита, которые грозно и недовольно ворочались в сетях, когда плот медленно двинулся в обратный путь к Исанденету.
К Аууму подошла Элисс. Малаар гасил костры.
— Это было смелое обещание, мой архонт Ауум.
— И я выполню его, — ответил Ауум. — Тай, мы выступаем.
Глава 6
Силой воли эльфов очень легко воспользоваться к своей выгоде. Они, похоже, не отдают себе отчета в том, что их исключительное стремление дожить до того мифического дня, когда они станут свободными, играет мне на руку, и мне от них нужно именно это.
Дневники Истормуна, лорда Калайуса
Серрин отдыхал под сенью зеленого покрова, слушая, как слезы Гиал ласково стучат по широким листьям у него над головой, отыскивая дорогу вниз, к земле, чтобы благословить подлесок и все создания, живущие в нем. Вокруг него собрались его братья и сестры, и он возглавил молитвенную службу. Обращенные эльфы встали на колени вокруг огромного ствола баньяна, а пантеры держались рядом, охраняя и оберегая их.
Закончив молитву, Серрин прислонился спиной к дереву, наслаждаясь вкусом человеческой крови на губах и кончиках пальцев. Это был вкус первого удара, нанесенного по людям за более чем столетний период, сладостный вкус победы и разрыва кандалов, надетых на них ТайГетен.
Серрин причмокнул губами от удовольствия. Широкий лист над его головой, словно воронка, собирал дождевую воду и непрерывным потоком направлял ее на землю. Серрин вытянул шею и поймал губами струйку, чувствуя, как ее свежесть разбавляет привкус крови на языке. Его пантера сидела рядом, принюхиваясь. Ее усы подрагивали, выискивая в воздухе чужие запахи.
Серрин вдыхал ароматы, которые она сочла безопасными. Повсюду была разлита сладость дождя, укрывая собой, словно одеялом, тысячи подданных Туала, затаившихся поблизости. Но к сочному запаху земли и свежести жизненных сил и соков примешивался резкий запах человека.
Серрин погладил свою напарницу по голове.