— Ну, что, Арон Моисеевич? Не будем играть с Феликсом Сергеевичем в кошки-мышки? — негромко спросил Вася и еще сильнее нажал под столом ногу Арона.
— Я бы не рисковал, Василий Петрович, — вдруг ответил Арон.
Смятение Феликса Сергеевича достигло предела. Он быстро поправил галстук и одернул на себе пиджак.
— То, что вы не поверили в историю нашего случайного знакомства с экипажем Ничипорука в ленинградском ресторане, делает вам честь! — покровительственно сказал Вася. — Всегда приятно иметь дело с профессионалом. Ну, конечно же, Феликс Сергеевич, никто просто так не поднимет в воздух огромный военный самолет, чтобы перевезти яхту каких-то зачуханных эмигрантов! И тут вас не обманула ваша интуиция!.. А уж тем более цеплять эту яхту к тяжелому боевому вертолету! Не говоря уже о снабжении этой яхты за счет вашего военного округа…
Вася встал и выложил перед Феликсом Сергеевичем спасательные жилеты с надписью «Одесский военный округ».
— Все эти буквы, цифры, конечно, недоработка местных органов, но… Еще до Босфора их не будет. И конечно же есть задание! И тут вас чутье не подвело! Мало того, Феликс… Виноват, отчество забыл.
— Сергеевич, — быстро подсказал человек в штатском.
— Так вот я и говорю: мало того, уважаемый Феликс Сергеевич, задание — архисерьезное!.. Дойти живыми до Израиля, легализоваться, продать эту яхту, купить большой дом, завести солидное дело и как можно плотнее внедриться в чужую нам пока обстановку! А там… Ясно вам, Феликс Сергеевич?
— Так точно, Василий Петрович, но…
— Сами понимаете, Феликс Сергеевич, всего сказать не могу.
— Я понимаю, но все же странно… Надо же было как-то…
— Ничего странного, — оборвал его Арон. — Значит, не надо было. Он развалился на диванчике, закинул ногу за ногу и, пристально глядя на совсем растерявшегося Феликса Сергеевича, угрожающе проговорил:
— И не вздумайте трогать Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна! Это НАШИ ЛЮДИ!
— Слушаюсь, Арон Моисеевич…
— И еще, Феликс Сергеевич. Если хоть одна живая душа, включая и ваше непосредственное начальство, узнает истинное положение вещей… — сказал Вася.
— Ох, не завидую я тебе, парень! — добавил Арон.
— Что вы! Что вы!.. Как можно… — Феликс Сергеевич был совсем раздавлен. — Мне ли не знать!..
— И кончайте волынить с Блюфштейном! — уже совсем строго сказал Василий. — Наш человек специально со скандалом уходит из армии, подает заявление на выезд, а вы его тормозите!.. Тем самым срываете легальную переброску нашего человека за границу! Вы что у себя там, с ума посходили?! Тем более, у него тетка в Америке! Когда еще представится такой случай!..
На компасе — сто девяносто три градуса.
Паруса наполнены свежим ветром, и «Опричник» мчится по водяной глади, оставляя за кормой черноморские мили…
Дело близилось к вечеру, и солнце теперь высвечивало правый борт яхты, окрашивая паруса нежно-оранжевым светом.
А пока усталый Василий стоит у штурвала, с трудом удерживая яхту в нужном направлении.
В камбузе орудует Арон. Вскрывает консервные банки, кипятит чайник на газовой плите. Готовит ужин.
— Как тебе это в голову пришло?! — кричит он из камбуза и хохочет, как сумасшедший.
— Как только он спросил — не было ли у вас задания! — крикнул ему Василий.
— Ну, портянщик!.. Ты, Васька, для меня непрочитанная книга! Что ни день — новая страница!
— Не прибедняйся, ты тоже — не подарок! — крикнул Василий и передразнил Арона: — «И не вздумайте трогать Ничипорука, Казанцева и Блюфштейна! Это НАШИ люди!..» — А что мне оставалось?.. Ты ему лапшу на уши вешаешь, а я что, пальцем деланный?..
— Арон, мы давно выяснили, чем тебя делали. Ты лучше в английском потренируйся, а то мне не очень понравилось твое произношение.
Ночью на руле стоял Арон. Вглядывался в черноту южной ночи, посматривал на компас.
Дверь в каюту была открыта. Там за столом, под небольшой лампочкой сидел Василий и заполнял большую бухгалтерскую книгу. Рядом были разложены карта, линейка, транспортир…
— Васька! Кончай аккумуляторы расходовать! — сказал ему Арон. Случись что — потом двигатель не заведем. Чего ты там корябаешь?
— Веду вахтенный журнал. Марксен велел… — Василий посмотрел на фотографию Марксена Ивановича, висевшую на переборке каюты. В Израиле, Арончик, долгими зимними вечерами мы будем читать его друг другу вслух…
— В Израиле нет зимы, — на полном серьезе возразил Арон. — Ложись спать. Тебе через полтора часа на вахту…
— Интересно, где мы сейчас? — уткнулся в карту Василий.
— А хрен его знает, — легкомысленно ответил Арон.
— Марксен говорил — суточный переход яхты — сто миль. Если от Одессы до Босфора триста двадцать шесть миль, а мы уже топаем вторые сутки… Значит…
— Этот мудила — Феликс Сергеевич — нас еще полдня продержал. Учти.
— Учел… Василий приложил линейку к карте, посчитал шевеля губами: — Где-то недалеко от Румынии… Километров сто, примерно, от Констанцы.
— Иди ты! — удивился Арон. — Значит, мы уже за границей?!
— Конечно.
Арон закрутил головой, вглядываясь в черноту ночи:
— О, бля!.. И как назло ни хрена не видно!.. Васька! Давай, махнем в Румынию! К утру будем…
Василий улегся на диванчик, натянул на себя одеяло и сказал:
— Сохрани нас, Господь, от заходов в какую-нибудь страну бывшего Соцлагеря и Экономической Взаимопомощи! Как только они узнают, откуда мы — они тут же нам яйца отрежут. Это в лучшем случае, а в худшем…
— Но мы-то тут при чем?! — закричал Арон.
— Ароша, мы с тобой почти по пятьдесят лет прожили в Стране Советов. Хотим мы этого или нет, но в какой-то степени мы за все в ответе, — и за Венгрию, и за Чехословакию, и за Афганистан, и вообще за все — уже сонно проговорил Василий и потушил свет в каюте.
КАК ЗАДУШЕВНО ПОБОЛТАТЬ НА СТОМЕТРОВОЙ ГЛУБИНЕ!
Глубоко под водой шла подводная лодка.
Ни один луч света не проникал в мрачные черноморские глубины, и силуэт лодки лишь угадывался в кромешной тьме подводного царства.
Во всех отсеках лодки, словно каторжане в рудниках, работали измученные люди. Потухшие глаза, усталые лица, залитые потом, широко раскрытые рты от недостатка воздуха. Каждый на своем месте — у своего пульта, у своего агрегата, у своего дисплея… Негромкие отрывистые команды, короткие ответы.
…В маленькой тесной каюте командира подводной лодки очень пьяный капитан второго ранга говорил не очень пьяному человеку в штатском:
— У нас, Феликс Эдмундович…
— Сергеевич, — поправил командира человек в штатском.
— Виноват… У нас, Феликс Сергеевич, на лодке строжайший, категорический сухой закон!.. Но для вас, Феликс Эдмундович…
— Сергеевич, — снова поправил Феликс Сергеевич командира.
— «Сергеевич»… «Эдмундович»… Какая разница?.. Все вы «Феликсы Эдмундовичи»! Давай, Эдмундыч, выпьем с тобой за упокой души этих… На яхте… Которых ты допрашивал… Феликс Сергеевич поднял свою рюмку, усмехнулся:
— Ну зачем «за упокой души»… Это серьезные, опытные люди…
Командир лодки рассмеялся, тоже поднял свою рюмку:
— Опытные!.. Я видел, как они в дрейф ложились, как паруса убирали…
— А может быть, так было нужно?
— Я тебя умоляю!.. Они уже покойники. Давай выпьем!
— За их успех с удовольствием! — приподнято произнес Феликс Сергеевич, посмотрел куда-то вдаль слегка увлажненными глазами и медленно выпил рюмку до дна.
Командир лодки тоже собрался было выпить, но вдруг увидел лицо Феликса Сергеевича, все еще хранившее торжественное выражение, и все понял! Он поставил рюмку на стол и ошеломленно спросил:
— Так это, что… ВАШИ ЛЮДИ?!
Феликс Сергеевич горделиво улыбнулся и красноречиво промолчал.
Командир лодки прямо зашелся от бешенства! Закричал:
— Мы каждую минуту жизнью рискуем!.. А вы!.. На наши деньги! Да если бы я знал!.. Я бы по ним еще до всплытия так жахнул, что от них даже дыма не осталось бы!!! Ползаете, сволочи, по всему свету, мутите воду, строите разные пакости, а расхлебывать нам?!
Феликс Сергеевич тихонько вынул из кармана диктофон, включил его и незаметно положил на стол под салфетку.
— Мне бы не хотелось разговаривать в таком тоне, — степенно сказал он.
— Молча-а-ать!!! — рявкнул командир лодки, схватил со стола одну из бутылок и с размаху ударил ее как раз по тому месту, где под салфеткой лежал включенный диктофон. Брызнули во все стороны осколки. — Молчать! Я здесь царь и бог, и воинский начальник!!! Я один, своей старой дерьмовой лодкой, даже не всплывая, могу в одну секунду развязать третью мировую войну!!! Я пасу такой ядерный заряд, что тебе Чернобыль покажется раем!.. Слышишь ты, Эдмундыч хуев?!
Феликс Сергеевич не на шутку испугался:
— Я не хотел сказать ничего обидного… Я ценю ваше повседневное мужество, я с глубочайшим вниманием отношусь ко всему, что вы говорите… — он незаметно заглянул под салфетку и увидел там ошметки от диктофона. — Боже меня сохрани, что либо…
— Вот именно… — уже негромко, приходя в себя, сказал капитан второго ранга и залпом выпил большую рюмку. И повторил:
— Вот именно — Боже тебя сохрани! А то я прикажу записать в вахтенный журнал, что ты погиб при исполнении служебных обязанностей и… привет, Феликс Эдмундович! Понял?..
КАК ПРОВОДИТЬ «УРОК ГУМАНИЗМА» В ОТКРЫТОМ МОРЕ
«Опричник» лениво покачивался на воде. На слабом ветру трепыхался полуспущенный стаксель. Большого паруса — грота не было и в помине. С мачты свисали обрывки каких-то веревок, и вообще яхта имела довольно потрепанный вид.
Не лучше выглядели и мореплаватели.
На физиономиях полуседая щетина почти недельной давности, провалившиеся от усталости и постоянного недосыпа глаза, оранжевые спасательные жилеты, надетые на голое тело, руки, изрезанные шкотами и тросами…
Василий сидел на крыше каюты, зашивал большой парус толстой цыганской иглой. Рядом лежал раскрытый «Справочник яхтсмена» Боба Бонда, придавленный тяжелым разводным ключом.
Сделав несколько стежков, Василий заглядывал в книгу и сам себе читал вслух:
— «…а затем с обратной стороны стежка в точку С…» Так! Сделал… Дальше? «Вытащив иглу в точке С, повторите стежок столько раз, сколько потребуется…» Василий тупо посмотрел на парус, снова заглянул в книгу и возмутился:
— А сколько требуется, ни черта не сказано!.. Ну, Боба! Написал «Справочник»!..
— Васька! — крикнул Арон из машинного отделения. — Чего ты на Бобу лаешься? Он же написал «Справочник яхтсмена», а не пособие для идиотов!
Перемазанный с ног до головы машинным маслом, грязными по локоть руками Арон перебирал в двигателе систему впрыска топлива — промывал разобранные форсунки, тонюсенькие отверстия продувал, прочищал проволочкой, протирал чистыми тряпками, которые тут же становились неузнаваемо грязными…
— Очень остроумно! — обиделся Василий. — Возьми иглу и шей сам.
— А ты будешь двигатель перебирать? Хватит того, что ты вместо солярки в топливный бак пресную воду захерачил! А я теперь мудохаюсь… Ни о чем попросить нельзя!..
— Я виноват, что ты канистры рядом поставил, да?! Виноват?!
— Смотреть надо было, раздолбай! Теперь ни воды, ни топлива!
— Я «раздолбай»?!! А кто ночью большой парус порвал? Я, что ли?!
— Он сам порвался!
— Он порвался потому, что ты во-время не взял рифы!
— Засранец! — закричал Арон. — Как я один, на руле, в темноте рифы возьму?! Ты дрыхнешь без задних ног…
Василий воздел руки к небу, трагически схватился за голову:
— О, боже мой!.. Как это космонавты по полгода вдвоем летают — ума не приложу!..
— Очень просто, — сказал Арон. — Если один космонавт говорит другому, что нужно залить в двигатель солярку, так тот льет солярку, а не пресную воду!
— Да пошел ты со своей соляркой!!! Окончательно заколебал, говнюк!.. — в ярости заорал Василий и схватил тяжелый разводной ключ…
Неизвестно, чем кончилась бы эта нервная перепалка, но вдруг послышался нарастающий вой мощных двигателей, и Арон с Василием увидели, что к ним на бешеной скорости мчится судно, похожее на современный торпедный катер.
Катер был чуть не вдвое больше «Опричника». Когда он подлетел почти вплотную, да еще и обогнул «Опричник», не снижая оборотов своих могучих двигателей, бедную деревянную яхту разболтало так, что Арон и Василий только чудом не вывалились за борт!
Двигатели катера взвыли еще сильней, вода за его кормой вспучилась белым пенным грибом, и катер остановился, как вкопанный.