Потом пришлось решать проблему волос. Мама наконец заметила, что волос стало меньше. Я объяснила, что летом цепляется ужасно колючий репейник, волосы запутываются, вот и пришлось состричь колтуны, а потом подровнять. Мама скривилась, но промолчала и позвала Виолу на помощь. Вдвоём они целый час расчёсывали и укладывали, а разговоры вели, как будто меня не было в комнате. Как можно тратить столько времени на причёску? Хотя мы все понимали – это вполне заслуженное наказание за то, что срезала волосы.
Потом они намазали меня «Лучшим питательным средством для укладки волос Пибоди (Гарантируем блестящие локоны)» и оставили на целый час сушиться на солнышке с этой жирной серной гадостью на голове. Неужели все настоящие леди должны через такое пройти?
Дедушка проникся жалостью к моему бедственному положению и принёс одну из своих книг. «Необычайная флора и фауна антиподов» помогла вынести пытку. На картинке детёныш кенгуру высовывается у мамы из сумки. (Вопрос для Дневника: Почему у людей нет сумок на животе? Это удобнее, чем таскать младенцев на руках. Я попыталась вообразить маму с Джей Би в сумке. Ответ: Он не поместится под корсетом.) Вот бы увидеть кенгуру! Или утконоса – странное млекопитающее, похожее сразу и на выдру, и на утку.
С тех пор как в Остине, в бродячем цирке мне посчастливилось увидеть бегемота, мои мечты не устремлялись так далеко. Я оценивала свои шансы, и слабая надежда разгоралась в груди. Так я и сидела на солнце, воняя как гигантская серная спичка.
В конце концов они засунули меня в сидячую ванну и начали по очереди лить на меня воду из ведёр. Они вымыли мне голову и накрутили волосы на тряпочки. Получилось, будто вся голова в перевязках. Я всё ещё пахла серой и выглядела как жертва войны или как призрак из преисподней.
Джим Боуи расплакался при виде меня, пришлось посадить его на колени и долго убеждать, что я не ранена. Сал Росс обзывал меня вороньим пугалом, пока я его не поймала. Ламар хихикал, даже Гарри улыбался. Что может быть приятнее, чем служить источником развлечения для своих братьев?
С торчащими во все стороны тряпочками в волосах плохо спалось. Утром я встала злая и невыспавшаяся. Мама решила, что имеет смысл закончить причёску уже в Локхарте, так что пришлось вынести ещё одно унижение. Я поехала в гофрированном чепце, полностью закрывающем волосы. Голова казалась огромной, уродливой. Я была похожа на Тодди Гейтса, Лулиного слабоумного брата – у бедняги была водянка мозга. (Вопрос для Дневника: Откуда в мозгах у Тодди взялась вода? Может быть, миссис Гейтс слишком много пила, когда ждала сына?) Я помолилась, чтоб нам не встретить никого из знакомых, а потом пожалела, что беспокою Бога такими пустяками, отрывая от серьёзных дел. Чем ближе мы подъезжали к Локхарту, тем больше я волновалась, хоть Гарри и уверял, что выступление – это пара пустяков.
Лошади ещё даже не остановились, а я уже выпрыгнула из повозки и, пока никто не видел, побежала к задней двери. Мама и Виола шли следом с корзиночкой, в которой лежали шпильки, ленты и щипцы для завивки. Меня усадили на табурет и принялись выдёргивать из волос тряпочки. Всё оказалось не так страшно, как я боялась, потому что неподалёку мучили ещё нескольких девочек и даже малыша Джорджи. Миссис Оглетри нарядила сына в зелёный бархатный костюмчик с батистовым воротничком, как у маленького лорда Фаунтлероя. Джорджи нетерпеливо вертелся на табуретке, разметав крутые белокурые локоны.
Лула вся тряслась и прижимала к груди жестяное ведёрко. Похоже, её могло стошнить в любой момент. Близнецы Хейзел и Ханна Дэнси были совершенно одинакового зелёного цвета. При виде чужих мучений я немного приободрилась. В комнату влетела мисс Браун в новом жёлтом платье, которое ей совершенно не шло. Она хлопнула в ладоши.
– Дети! Мамочки! Прошу внимания,
[2].
Внезапно наступила тишина. Ни писка, ни скрипа, ни шороха. Даже Джорджи не слышно. Я поняла, что мисс Браун держит в страхе всех учеников, не только меня. Спорим, она колотит линейкой нас всех. Ну, может быть, кроме Гарри. Значит, не я одна такое чудовище. Это радует.
– Через десять минут строимся, – продолжала мисс Браун. – Сначала младшие, потом старшие. Дисциплинированно, повторяю – дисциплинированно проходим за мной в зал. Садимся на стулья в глубине сцены и ждём своей очереди. Не болтать! Не ёрзать! Не толкаться! Всем ясно?
Все молча закивали.
– Когда вас вызовут, не забудьте поклониться или сделать реверанс. Десять минут!
Она вышла, привычным движением подтянув шлейф платья. Мама и Виола вновь остервенело набросились на меня со щётками и щипцами. Они рвали и тянули мои волосы. Потом отступили назад, чтобы полюбоваться своей работой.
– Ты просто картинка! – воскликнула мама. – Прямо не узнать! Сама посмотри.
Мама протянула мне зеркало.
Я тоже себя не узнаю. На голове – замысловатое сооружение из волос. Надо лбом возвышается крутой валик, на макушке волосы собраны в корону, на висках по три завитых пряди, а сзади целый водопад кудрей. Это великолепие увенчано самым большим в мире розовым атласным ободком. Мама с Виолой в восторге от своей работы. Они не удосужились узнать моё мнение, и я не стану говорить, что выгляжу… ужасающе.
– Какая же ты хорошенькая! – говорит мама.
Моя рука сама собой потянулась к причёске.
– Не смей! – кричит Виола. – Испортишь!
Она собирает орудия пытки, пока мама беседует с миссис Гейтс.
Я подошла к Луле.
– Привет, ты как?
Лула глянула на меня и молча кивнула. Говорить явно не может. Я с завистью отметила, что подруга благополучно избежала радикальных изменений причёски. Её светлые, серебристые волосы заплетены в две аккуратные косички. Я хотела ободрить её, развеселить. Подтолкнула локтем и прошептала:
– Лула, глянь, что со мной сделали. Хуже не придумаешь.
Она только губы стиснула и судорожно втянула носом воздух. Похоже, совсем разучилась разговаривать.
– Лула! Не бойся! Ты это играла тысячу раз. Сделай глубокий вздох. Если не поможет, всегда остаётся ведёрко.
Я огляделась. Гарри перед зеркалом наносил на волосы лавандовую помаду и старательно причёсывался. Никогда не замечала, чтобы он так прихорашивался. Как самый старший ученик он должен был выступать последним. Всё равно ему придётся сидеть на сцене и слушать музыку, пока не наступит его очередь.
Мисс Браун вернулась. Мы выслушали последние материнские наставления, и мамы поспешили в зал. Виола успела шепнуть: «Не смей трогать причёску!» Мы молча построились. Никто не болтал, не толкался, не переминался с ноги на ногу. Гарри подмигнул мне из конца строя. Лула стояла прямо передо мной и дрожала всем телом, даже косички тряслись.
– Лула! – прикрикнула мисс Браун. – Поставь ведро на место.
Лула не шелохнулась.
– Кэлпурния, забери у неё ведро!
Я легонько стукнула подругу по плечу.
– Поставь ведро, Лула. Пора.
Она умоляюще на меня посмотрела. Пришлось самой забрать ведёрко. Руки у Лулы были совсем влажные.
Мисс Браун скомандовала:
– Пора! Держаться прямо, не горбиться, подбородок вверх!
Она распахнула двери в зал, мы двинулись за ней. Шум получился, как от ливня по жестяной крыше. Раздались аплодисменты, Лула вздрагивала как испуганный олень – вот-вот бросится бежать. Я произвела всесторонний анализ и быстренько прикинула, чем мне грозит её бегство, но старая добрая Лула взяла себя в руки и осталась в строю.
Внезапно мисс Браун, величаво шествующая впереди, стала выше. Почему? Как? Что случилось? А, она дошла до лестницы, ведущей на сцену. Там, кажется, двенадцать ступенек.
Ступеньки! Совсем про них забыла. Сотни и сотни ступеней. Я видела их и раньше, но мне до них дела не было. Я совершенно к ним не подготовилась. Колени подгибаются, меня бросает то в жар, то в холод. А Лула плавно скользит впереди меня без видимых усилий. Я в ужасе спешу за ней и лишь каким-то чудом преодолеваю лестницу не споткнувшись. Я притормаживаю перед ослепительными огнями рампы. Дальше – пропасть. Мы рассаживаемся, буря аплодисментов постепенно стихает.
Мисс Браун выходит вперёд, делает реверанс перед публикой. Произносит маленькую речь. Такой замечательный момент, возможность донести Культуру до округа Колдуэлл, о да, юным умам и пальцам, несомненно, полезно прикоснуться к Великим Композиторам, а она сама надеется, что родители оценят её старания по формированию у их детей вкуса к Высокому, хотя все мы по-прежнему живём почти на самой границе Дикого Запада. Вот она уже села на своё место под громкие аплодисменты, и концерт начался. Один за другим выходим мы вперёд – кто с дерзкой верой в свои силы, кто еле живой от ужаса.
Надо ли говорить, что случилось дальше? Это было избиение младенцев. Джорджи упал с вращающейся табуретки, не сыграв ни одной ноты, заревел во весь голос, и мама унесла его со сцены на руках. Лула играла безупречно, но её стошнило, как только она закончила. У Хейзел Дэнси нога соскользнула с педали, и зал огласило низкое раскатистое р-р-р-р-р-р. Гарри играл прекрасно, но по непонятной причине всё время не сводил глаз с одного из углов зала. Я играла как заведённая, пальцы деревянные, про реверанс забыла, мисс Браун даже на меня шикнула. Я смутно помню этот день. Его лучше стереть из памяти. Одно я помню отчётливо – на обратном пути я поклялась себе, что больше в концертах не участвую. Я объявила об этом маме и папе, и они, видимо, что-то поняли. На следующий год, несмотря на все уговоры мисс Браун, мы с Лулой просто раздавали программки. Моей подруге навсегда запретили выступать.
Глава 7
Гарри заводит подружку
Домашние расы часто носят до некоторой степени характер уродств…они часто очень резко различаются в одной какой-нибудь части…
Вскоре после концерта над нашим домом нависла опасность.
Я смутно подозревала, что однажды Гарри захочет жениться и зажить своей семьёй. Но я рассчитывала, что у меня в запасе не один десяток лет. Ведь у Гарри есть семья – это мы, особенно я. Его любимица.
Через пару дней после ужасного концерта в Локхарте брат начал как-то странно себя вести. Сидит, уставившись в пространство, молчит как идиот, прямо стукнуть хочется. Не отвечает на вопросы, как будто его тут нет. Я не знала, что и подумать. Нет, это не мой любимый, умный Гарри. Это его бледная тень.
Я не выдержала, спросила прямо:
– Гарри!
– А?
– Что с тобой? Ты не заболел? Что случилось?
Он только улыбнулся.
– Тебе надо к доктору!
– Да не волнуйся ты так. Всё в порядке. Я великолепно себя чувствую.
– Тогда почему ты себя так ведёшь?
Он таинственно улыбнулся и достал из кармана захватанную визитку. На новый манер, с фотографией. (Верх пошлости, по мнению мамы.) Это была Она. Молодая женщина (далеко не девочка) с большими выпуклыми глазами, поджатыми губками, стройной длиной шеей и массой пушистых волос – вылитый одуванчик, дунешь – и облетит.
– Ну разве не лапочка? – произнес Гарри с чувством.
Никогда не слышала у него такого противного голоса. Ненавижу! И её ненавижу! Я тебя раскусила! Ведьма, горбатая гарпия, пожирательница любимых братьев. Разрушительница семейного счастья. И моего счастья. Я не могла оторваться от фотографии.
– Лапочка? – переспросила я, дрожа от возмущения.
Брата похищали прямо у меня на глазах, я должна была остановить это безобразие. Мысли метались во всех направлениях, как необученные солдаты в первом бою. Требовалось время, чтобы привести их в порядок. Перед атакой надо включить мозги.
– Где ты её встретил, Гарри? – спросила я как бы между прочим.
Его глаза погасли, он запнулся. Я задела больное место, но не поняла сразу, почему это так важно.
– Понимаешь, я просто остановился перекусить в Прейри Ли, и меня пригласили на службу.
Ага. В Прейри Ли – две церкви. Баптистская – это ещё ничего. Независимая церковь – куда хуже: за то, как они проводят службу, их прозвали Прыгунами. Многие, в том числе и папа с мамой, убеждённые методисты, считали местных Прыгунов сборищем негодяев и всякой швали. (Дедушка заявлял, что за свою долгую жизнь наслушался достаточно проповедей и теперь предпочитает проводить воскресные утра на природе. Преподобный Баркер, очень ценивший дедову компанию, не обращал на это внимания, а маме это было явно не по вкусу.) Хотя кого-то из Прыгунов пару раз даже приглашали к нам домой, мама склонна была считать всех их чохом, справедливо или нет, такими же выходящими за общепринятые рамки, как укротители змей, кающиеся грешники, бесноватые и остальные доморощенные сектанты.
Вот оно! Я, как великий генерал, подтянула войска. Оружие приведено в боевую готовность, территория разведана, цели намечены. Я представляла грядущее сражение во всех подробностях. Я – генерал Томас Джонатан Джексон по прозвищу Каменная Стена. Я – генерал Ли собственной персоной!
– Это была баптистская церковь? – нежно спросила я.
– Нет, – ответил Гарри после паузы. – Независимая церковь Прейри Ли.
Можно расслабиться. Победа у нас в кармане.
– Но Гарри… – Я вся – сестринское участие. – Так она из Прыгунов?
– Ну и что? – упрямо возразил брат. – И не называй их так, они – Независимые.
– Ты родителям уже рассказывал?
– Пока нет.
Он занервничал. Удар попал в цель. Гарри снова склонился над фотографией – лицезрение возлюбленной явно придавало ему сил.
– Сколько ей лет? – пошла я в наступление. – Она кажется совсем взрослой.
– Не говори глупостей! – возмутился Гарри. – Она всего пять лет как выезжает.
Я прибавила пять к восемнадцати – обычному возрасту выхода в свет.
– Ей двадцать три! – воскликнула я в ужасе, а втайне ликуя. – Она же старая дева! А тебе всего семнадцать.
– Какая разница! – Гарри вырвал карточку у меня из рук и гордо удалился.
За ужином он упомянул, что собирается запрячь Улисса в двуколку и съездить прогуляться.
– Почему не верхом? – удивился папа. – Зачем тебе двуколка?
– Он давно не ходил в упряжи, это пойдёт ему на пользу.
Пришло время для следующего залпа.
– Навестишь её? – громко спросила я.
Все за столом сочли, что вопрос интересный. Наступила тишина. Все, кроме дедушки, оторвались от еды и уставились на Гарри, даже малыши. Хотя они, конечно, не поняли, о чём речь. Мама глянула на меня, потом на Гарри. Дедушка невозмутимо жевал свой бифштекс.
Гари покраснел. Взгляд, брошенный на меня, без слов говорил: «С тобой я разберусь позже». Никогда он раньше так на меня не смотрел. Почти с ненавистью. Меня пронзил страх. Кожу как иголками закололо.
– Кого её? – спросила мама.
Дедушкин нож с противным звуком проехался по тарелке. Он вытер усы большой льняной салфеткой, заправленной за воротник, и мягко произнёс, обращаясь к своей единственной невестке:
– Господи, Маргарет, «кто она», а не «кого её». Так правильнее, пора бы знать.
Он внимательно поглядел на маму.
– Кстати, Маргарет, сколько тебе лет? Полагаю, около тридцати? Достаточно взрослая, чтобы говорить правильно.
С этими словами дедушка продолжил ужин. Мама, которой стукнуло сорок один, не обратила на эту речь никакого внимания.
– Гарри! – мама сверлила взглядом старшего сына.
Иголки под кожей слились в зудящее розовое пятно. Будущее нашей семьи повисло на волоске.
– Это девушка… юная леди… гостит в Прейри Ли, я просто хотел её покатать. Совсем недолго.
– Так-так, – мамин голос стал ледяным. – Объясни толком, кто эта юная леди. Мы её знаем? Из какой она семьи?
– Её зовут Минерва Гудекер, она из Остина. Сейчас гостит в Прейри Ли у дяди и тёти.
– Кто они?
– Преподобный Гудекер и миссис Гудекер.
– Ты имеешь в виду преподобного Гудекера из Независимой церкви в Прейри Ли?
Волосок с треском лопнул.
Гарри покраснел ещё гуще. Он выскочил из-за стола и рванул к двери.
– Ну да, – бросил он на ходу. – Значит, всё нормально? Я ненадолго.
Голос какой-то неестественно бодренький.
– О чём, собственно, речь? – спросил папа.