– Теперь нет. Было только у Маши, но они и его нашли.
Он помолчал. Затем сказал, словно раздумывая:
– Пожалуй, нет другого выхода... Ладно. Поедем ко мне, а потом я помогу вам убраться из города.
– Но куда я поеду? У меня нет ни денег, ни одежды, – близоруко прищурилась женщина, – даже мои очки остались у Маши.
– Какое у вас зрение?
– Минус один, полтора.
– Это не так страшно, пока вы можете обойтись без очков, а там что-нибудь придумаем. Кстати, я видел вашу фотографию в очках. Там у вас лицо строже.
Она невольно улыбнулась.
– А где я буду жить?
– Найдем место. – Он вышел из автомобиля, пересел вперед, потом вдруг обернулся к женщине: – Обещаете меня слушаться?
– А что мне еще остается делать?
– Тогда садитесь за руль. Мне трудно вести машину одной рукой и еще смотреть по сторонам, чтобы нас не догнали. В случае чего сразу пригибайтесь.
– Хорошо. – Она вышла из автомобиля и, подождав, пока он пересядет на соседнее сиденье, села за руль. – Только вы на меня не смотрите, – попросила она, – я в таком виде...
– Подъедем к какому-нибудь магазину, я куплю вам платье. Скажите, какой у вас размер. И обещайте никуда не уезжать. Это в ваших интересах, поймите.
– Сорок шестой, немецкий сороковой, если американский, то двенадцатый.
– Постараюсь не запутаться. Вы знаете где-нибудь тихий валютный магазин?
– Знаю, – улыбнулась она снова, – я же москвичка.
– Тогда поедем туда, – предложил он.
Она кивнула головой. Ехали они долго, минут тридцать-сорок. Наконец у одного из магазинов она остановилась.
– Здесь. Только покупайте не очень дорогое. Просто я не могу появиться в таком виде в магазине.
Он вышел из машины, хлопнув дверью. Затем обернулся.
– Не уезжайте, – снова повторил он.
В магазине ему показали сразу несколько видов платьев, и он немного растерялся. Впервые в жизни он выбирал платье для женщины. Когда он был женат, у него не было ни времени, ни таких огромных денег, чтобы ходить в валютные супермаркеты. Да в те времена и не было таких магазинов. А в «Березку» офицеру-коммунисту заходить было нельзя. Могли просто задержать, а потом выгнать с позором из армии.
На всякий случай он выбрал два платья, добавив еще пару колготок. И вышел из магазина с большими пакетами. Машины не было...
Он горько усмехнулся. Все правильно. Почему она должна верить какому-то незнакомцу? На мгновение он даже разозлился на себя – распустил нюни, слюнтяй. Потом решил ехать домой, в Люблино, в свою однокомнатную квартиру. В этот момент она подъехала.
– Милиционер не разрешает здесь останавливаться, – быстро пояснила женщина, – и мне пришлось сделать круг.
Видимо, на его лице что-то проступило, если она сразу замолкла и посмотрела ему в глаза.
– Я не думала уезжать, – сказала Ирина.
Он молча протянул ей пакеты, усаживаясь рядом.
– Господи, зачем два? – ахнула она. – Спасибо большое, но они довольно дорогие. А это тоже платье? Нет, такое я надеть не могу. Его носят девочки, работающие в гостиницах, оно слишком вызывающее.
Он ничего не отвечал.
– А где мне переодеться? – вдруг деловито спросила женщина.
– Заедем в любой дворик, а я выйду из машины, покурю. Вы и переодевайтесь, – предложил он.
Так они и сделали. Он выкурил две сигареты, пока наконец она не позвала его. В новом платье и новых колготках она чувствовала себя значительно увереннее. Словно со старым платьем она выбросила и все ужасы прошедших дней.
– Куда теперь? – спросила она.
– В Люблино, там у меня квартира, – объяснил он.
Она, не задавая больше вопросов, тронула машину с места.
«Жигули» они оставили во дворе. А потом долго поднимались на его этаж – лифт, как обычно, не работал. В его квартире она осмотрелась.
– Плохо живете, – сказала женщина, – видимо, вы плохой убийца, я это уже поняла, платят вам совсем мало.
– Нет, – серьезно ответил он, – хороший. Просто здесь моя конспиративная квартира, я ее снимаю.
Она, кажется, поняла, что он не шутит, и замолчала. На кухне у него был привычный беспорядок.
– Может, я все уберу, – предложила женщина, – а вы идите за продуктами. Так будет лучше.
Когда он вернулся, на кухне был идеальный порядок. Он успел купить разные продукты, забежав в магазин, и успел позвонить Сурену.
– Все, – сказал он, – твой «заказ» выполнен. Готовь деньги.
– Это ты ее похитил из «Волги»? – спросил Сурен. – Я сразу понял, что такое мог придумать только ты. Отбил хлеб у мальчиков.
– Неважно, «заказ» выполнен. Когда я могу получить деньги?
– Сегодня вечером. В семь часов подъезжай к метро, как обычно. Я привезу деньги.
– Договорились.
Он поднимался с двумя сетками, не зная, что она уже допустила ошибку. Одну-единственную, утаив от него телефонный звонок Маше. Но ей просто необходимо было предупредить хоть кого-то. Чтобы не волновалась сестра и другие родные. Чтобы не беспокоилась сама Маша. Она не знала, что телефон Маши уже прослушивался. И этот телефонный звонок стал роковым для одного из них. А пока они сидели на кухне и о чем-то говорили. И он впервые в жизни подумал, что можно быть счастливым. Но в семь часов ему нужно было ехать за деньгами.
Мне не понравилась оперативность Сурена, когда он рассказал мне о нападении на «Волгу». Как быстро они все узнают. Я был прав, отсоветовав Ирине идти в ФСК. Видимо, это какое-то крупное дело, а ее нужно обязательно убрать, чтобы не стучала на милицейских офицеров.
Первый раз в жизни я ужинал спокойно с женщиной, которую не купил. Которая мне нравилась и с которой у меня ничего не было. Можете не поверить, но ничего такого я даже не хотел. Мне было так покойно, так хорошо, что она сидит рядом, кушает, смеется, о чем-то рассказывает. Ничего другого мне и не нужно. Я уже тогда решил, увезу ее в Ленинград, пусть живет у меня на даче. А с Суреном все, завязываю. Буду работать на Ковача, там и «клиенты» солиднее, и «заказы» более обеспеченные. Так мы с ней и проговорили до половины седьмого. А потом я встал и решил ехать за деньгами.
– Смотри, – говорю, – никому дверь не открывай. Хотя здесь тебя не найдут. Можешь отдохнуть спокойно.
К тому времени мы уже перешли на «ты».
– Спасибо тебе, – говорит она, – за все спасибо, – и вдруг наклоняется и тихонько так целует меня в губы. Меня словно молотом ударили. Никогда в моей жизни не было такого поцелуя. Я стою, как дурак, и смотрю на нее.
– Ну иди же, – говорит она и улыбается.
Я сразу выскочил за дверь, словно школьник, впервые в жизни целованный. И еще я скажу – все купленные бабы не стоят даже пяти долларов. Не то это, не то. Даже втроем они мне меньше удовольствия доставляли, чем этот осторожный короткий поцелуй. Вот тогда я и решил – не будет у меня больше никогда в жизни этих «бабочек». Противно и грязно. Не хочу.
К метро я подъехал без пяти семь, но, видимо, такой взволнованный был, что даже не заметил, как Сурен появился. А надо было заметить, иначе потом все бы так не сложилось. Он сел ко мне в автомобиль с чемоданчиком в руках и спрашивает:
– Все нормально прошло? Убрал ее?
– Конечно, – отвечаю, – давай деньги.
Он улыбается так гадко и вдруг достает пистолет с надетым глушителем и прямо мне в бок.
– Сука ты, – говорит, – подставка дешевая. Одну бабу убрать не смог. И своего «диспетчера» обманываешь. За такие дела яйца живьем отрезают, знаешь ведь, обманывать нельзя.
– А с чего ты взял? – спрашиваю, моя правая рука лежит на переключателе скоростей, и он ее видит, даже пошевелить не могу, не то что пистолет достать.
– Звонила твоя сучка из Люблино своей знакомой, – отвечает Сурен, – вот ее и засекли. А тебе, видимо, понравилась она. И решил сначала потешиться. Только напрасно ты меня обманул. Теперь и тебе конец, и ей. Ребята уже поехали.
Лучше бы он мне этого не говорил. Любой из них всегда меня недооценивает, считая, что я однорукий инвалид. А я левой пользуюсь не хуже, чем правой. Он-то не ожидал такого. Вот левой рукой я ему и двинул по морде, а правым локтем пистолет отодвинул, и выстрел уже в сиденье попал. А на левой у меня протез, так он сразу и отключился. Для верности я его еще раз ударил, а потом наручники Ирины на него надел и на заднее сиденье бросил.
Как я летел обратно домой, знают только гаишники. Три или четыре машины из-за меня столкнулись, еще некоторые я довольно сильно поцарапал. Но доехал до своего дома довольно быстро. Достаю пистолет. Во дворе все тихо. Поднимаюсь по лестнице. По-прежнему все тихо. И лифт, конечно, не работает. А на моей лестничной клетке дверь чуть приоткрыта. Как только я увидел это, у меня прямо сердце остановилось. Тихо подошел, дверь открываю – тишина.
Прошел дальше. А в комнате Ирина лежит. И две дырочки у нее там, где сердце. Лежит в подаренном мною платье. И на лице страха никакого нет, такое спокойное лицо, такое мягкое. Я обхватил голову руками и тихо вою, тихо так, чтобы соседи не услышали. Как волк в лесу, думаю, боль меня отпустит наконец. А она, проклятая, еще сильнее сердце сдавливает.
Даже когда руку потерял, такой боли не испытывал. Сижу я над ней и вспоминаю, что ни разу так и не поцеловал ее. Наклонился и вернул ей такой же короткий поцелуй. Первый и последний в жизни. В еще теплые губы. Что они ей такого сказали, чтобы двери открыла, я не знаю. Может, про меня что наплели. Но она им открыла и получила сразу две пули в сердце.
Поднялся я затем. Не может у нас быть близких и родных. Не может. Слишком удобная мишень, слишком мы близко к смерти ходим. Посмотрел я на нее еще раз и вышел из квартиры, закрыв дверь на все замки.
А в машине Сурен уже пытается зубами двери открыть. И взгляд такой страшный, понимает ведь, что я с ним делать буду. Я его отвез в небольшую рощу. Нож достал. Вытащил его из машины.
– Теперь я тебя по кусочкам резать буду, – сообщаю ему.
Он как только на меня посмотрел, все понял. Я потом в зеркало две недели глядеть не мог, оказывается, седой весь стал. Он сразу закричал.
– Не нужно. Все расскажу, сдам тебе ее убийц.
И действительно рассказал. Оказывается, тот подполковник – большой милицейский чиновник в министерстве, а убивал Ирину второй киллер, нанятый тем же Суреном.
И хотя «диспетчер» не должен давать адресов своих людей, но Сурен мне сразу сдал моего «коллегу». Только поэтому я не стал его мучить. Просто пристрелил и тело выбросил в кусты.
Не везет мне с «диспетчерами». Хотя Игорь был очень хороший парень. Да и Рябой был нормальный мужик, пока с Резо не связался. А вот Сурен мне всегда не нравился. Поехал я к своему «коллеге» на квартиру. И долго ждал его в подъезде дома, ох как долго. Он, конечно, дилетант был. В лифт вошел, а я забежал туда же. И потом целых три минуты в глаза ему смотрел. И он смотрел, а куда денешься, если пистолет тебе в живот упирается. Все хотел спросить у него, что сказала Ирина перед смертью, что попросила. Но не мог, не хотел, чтобы ее последние слова мне этот мерзавец передавал. Словно он был ее душеприказчиком.
А потом разрядил всю обойму в него. Спокойно так стрелял, чтобы он мучился. Хотя, если разобраться, он ничего необычного не сделал. Только свою, да и мою, работу выполнил. Убил «клиента» без мучений и ненужных издевательств. Сразу в сердце стрелял. Но от этого мне легче не было.
А потом поехал искать этого «мусора». Этого офицера, из-за которого Ирину убили. Долго искал, пока наконец нашел. Через три дня. Но эта работа мне по душе была. Хотя и бесплатная. Ирину я похоронил сам, нашел ей красивое место в лесу, а где, не скажу, я туда всегда хожу, цветы кладу, с ней беседую, и словно легче мне бывает. Словно опять мы с ней на кухне сидим и говорим о чем-то, смеемся, рассказываем.
А подполковник подтянутый такой был, уверенный в себе, красивый. Я его, как зверя, обкладывал, все момента ждал. «Жигули» свои я просто на улице оставил. Их теперь могли засечь, а мне лишние неприятности ни к чему. Потом наконец узнал, что подполковник любит со своей любовницей на дачу ездить, отдыхает там.
Выяснил я точно, когда они приедут, и приехал пораньше. Сижу в комнате, жду. Он вошел такой уверенный, такой важный. Даже не испугался. Посмотрел на меня, потом своей б.... говорит:
– Видишь, настоящий грабитель. Забрался к нам на дачу, хочет нас ограбить, – а сам улыбается.
– Нет, – отвечаю, – я не грабитель, я муж той женщины.
– Какой муж, – не понимает он, – при чем тут муж?
И девочка его занервничала, на него зло так смотрит. Я ей предложил пройти в соседнюю комнату. После того, как пистолет показал, сразу согласилась. Я комнату и запер.
Потом усы снял фальшивые. Не люблю я убивать невиновных людей, хотя эта баба мне не нравилась. Типичная стерва. Но для нее я усы нацепил, чтобы потом меня всем описывала. А подполковнику тихо так говорю:
– Я муж Ирины Борисовой, которую убили по твоему приказу.
Он побледнел и спрашивает:
– Какой муж? У нее не было мужа.
– А ты и не знал, – отвечаю, – самый настоящий. Вот я и пришел к тебе. Свиделись наконец. Она ведь тебя узнала еще тогда, когда ты в охранников стрелял. И письмо об этом я сегодня утром в ваше министерство отправил. Так что все, подполковник. Нет у тебя никаких шансов. Если я не убью, свои посадят.
Нужно сказать, он держался хорошо. Только левый глаз начал дергаться. А потом он попытался достать оружие. Я ведь снайпер. Точный выстрел в лоб, и он уже на полу и без дыхания. Я подошел к нему, его погоны оторвал и говорю уже мертвому:
– Плохой ты офицер был, подполковник, плохой. Я тебя сегодня разжаловал.
И вышел из комнаты. Потом я эти погоны Иришке на могилу отвез. И рядом закопал. Пусть знает, что этот стервец больше по земле не ходит. Может, ей легче будет. А мне уже никогда легче не станет. Один я был, один и остался.
Если разобраться, так и должно быть. Не может у меня быть ни близких, ни знакомых – ни к чему все это. Такая у меня собачья жизнь.
ГЛАВА 13
Эпизод пятый, и последний
Так трудно принимать решение. Он посмотрел на сидевших вокруг людей. Все молчали.
– Может, есть другое решение? – спросил он негромко.
– Опросы общественного мнения показывают, что они победят в любом случае. Причем с подавляющим перевесом. У вас нет никаких шансов, – честно ответил ему один из помощников.
Он нервно дернул головой. Помощник был евреем. «Давно нужно было убрать его отсюда», – вдруг подумал он. Наверняка работает сразу на обе стороны, ждет прихода к власти этих «красно-коричневых». Хотя те не очень жалуют евреев, но известно, кто делал революцию. Он нахмурился.
– Какие есть еще мнения?
Все молчали.
– Все свободны, – рассерженно сказал он, – а вы, генерал, останьтесь.
Выходили бесшумно, стараясь даже не разговаривать, словно из комнаты покойного. Все понимали, что это конец.
– Что будем делать? – спросил он. – Понимаешь, как все перевернется, если они придут к власти.
Он не сказал, кто «они», но генерал его понял. Того тревожила эта перспектива еще больше.
– Может, отменить выборы? – несмело предложил генерал.
Он отрицательно покачал головой.
– Нельзя. Весь мир следит за нами. Отменим выборы, опозоримся на весь мир. Уже поздно об этом говорить, ничего нельзя остановить.
– Может, перенести выборы?
– Я тебе говорю, нельзя, – стукнул он кулаком по столу, – если бы можно было, давно бы сделали. Без твоей подсказки.
– Думаете, они победят?
– Ты же слышал, что говорят. Все опросы общественного мнения за них. У наших сторонников нет никаких надежд. Они проиграют. И мы с тобой тоже проиграем, генерал. Первым делом придут за тобой. Меня они, может, еще пожалеют, объявят лицом неприкосновенным. А вот тебя – нет. Все мои ошибки, все грехи тебе достанутся, и тогда на пощаду не рассчитывай.
– Я знаю, – серьезно ответил генерал.
– Что думаешь делать? Бежать за границу?
– Куда? И потом, если они захотят, меня везде найдут. Да и денег у меня таких нет.
– Ладно, – махнул он рукой, – мне-то хоть не ври. Деньги небось есть, просто признаться боишься.
– Не боюсь, – угрюмо ответил генерал, – денег нет. Я работал не ради них. Вы же знаете. Я всегда верил только вам.