От этого у меня нестерпимо пекло внутри. Я повернулся к сестрам. Мы собрались у меня — впервые за много дней нам надо было поговорить лично. Я не спеша рассматривал Фурий.
Элегантная блондинка Тиган сняла шарф, шляпу и солнечные очки, в которых сидела за рулем такси. Марта, с черными как ночь волосами, расчетливая, холодная, положила мотоциклетный шлем на пол рядом с пистолетом и, расстегнув молнии, стягивала краги. Белокожая Петра, младшая и самая привлекательная, была лучшей актрисой и самой импульсивной из сестер. Она оглядывала себя в зеркало на дверце шкафа, оценивая, как сидит за ней шикарное серое коктейльное платье и не нужно ли поправить тщательно уложенные короткие рыжие волосы.
При виде таких знакомых сестер даже не верилось, что мы не всегда были вместе, а жили своей жизнью, ничем не выдавая нашей связи.
Почему же они по-прежнему со мной, спустя семнадцать лет? В 1997 году Гаагский трибунал заочно вынес им обвинение за убийство более шестидесяти боснийцев. После ареста в прошлом году Ратко Младича, генерала, командовавшего отрядами сербов-убийц в Боснии, охота за моими Фуриями стала еще интенсивнее.
Я знаю. Я слежу за этим. От этого зависит моя мечта.
Сестры так давно живут под угрозой разоблачения, что она проникла в их ДНК, но от этого постоянного, на клеточном уровне ощущения опасности их преданность мне мыслями, телом, духом и чувствами стала еще фанатичнее. Мои мечты о реванше за столько лет стали их мечтами, а желание увидеть воплощение планов таким же раскаленно-жгучим, как мое.
Все эти годы я не только защищал их, но и обучал, оплатил небольшие пластические операции, натренировал, сделав превосходными снайперами, мастерами рукопашного боя, виртуозными мошенницами и воровками. Последние два умения сторицей возместили мне все расходы, но это отдельная история. Достаточно сказать, что они не только знают то, что знаю я, но и превзошли в запрещенных играх всех, кроме меня.
Искушенные спросят, не новый ли я Чарльз Мэнсон, безумный пророк семидесятых, который подбирал женщин с трудной судьбой и говорил им, что они апостолы, посланные на Землю с миссией убивать и приблизить Армагеддон. Но сравнивать меня с Мэнсоном, а моих Фурий с бестолковыми девицами в высшей степени неправильно. Это все равно что пытаться сравнить людей с небожителями. Мы куда сильнее, совершеннее и смертоноснее, чем Мэнсон видел в своих наркотических притонах.
Тиган налила стакан водки, сделала несколько больших глотков и сказала:
— Я не могла предположить, что тот человек оттолкнет Лансера в сторону.
— Питер Найт из лондонского «Прайвит», — сказал я и щелчком отправил по стеклянному столу фотографию из Интернета: Найт с бокалом в руке рядом со своей матерью на открытии очередной модной линии одежды.
Тиган кивнула:
— Да, он. Я хорошо его разглядела — физиономия-то по всему ветровому стеклу распласталась.
Марта взяла фотографию, нахмурилась и подняла на меня агатово-черные глаза.
— Он был в баре с Гилдером. Я уверена. Он стрелял в меня, когда я убила охранника Гилдера.
Я поднял бровь. «Прайвит»? Найт? Сегодня они дважды чуть не сорвали мои планы. Что это — судьба, совпадение или предупреждение свыше?
— Он опасен, — сказала Марта, самая дальновидная из трех. Ход ее мыслей очень часто совпадал с моим.
— Согласен, — отозвался я, взглянув на часы на стене. — Тебе пора ехать на прием, Петра, — сказал я ее рыжеволосой сестре, прихорашивавшейся перед зеркалом. — Увидимся позже. Четко следуй плану.
— Я не дура, Кронос. — Петра вскинула на меня изумрудно-зеленые глаза — цветные линзы были куплены специально для сегодняшнего вечера.
— Нет, — подтвердил я. — Но ты бываешь запальчивой, у тебя склонность к экспромтам, а сегодня твоя задача требует ответственного подхода к каждой мелочи и точного выполнения намеченного.
— Я помню план, — холодно отозвалась она и вышла.
Марта не сводила с меня взгляда.
— Как быть с Найтом? — спросила она, еще раз доказав, что безжалостность — одно из ее достоинств.
— Вы до завтрашнего вечера не задействованы. Посмотрите пока, что за птица мистер Найт.
— И что нам искать? — спросила Тиган, поставив стакан на стол.
— Его слабости, сестра, его уязвимые места. Все, что нам пригодится.
ГЛАВА 28
Почти в восемь Найт совершенно без сил добрался домой, в отреставрированный особнячок красного кирпича, который мать купила ему несколько лет назад. Он был измучен до крайности: его пытались сбить машиной, в него стреляли, ему пришлось сообщить матери о смерти любимого, не говоря уже о трех допросах, учиненных Поттерсфилд.
Старший инспектор лондонской полиции появилась на Олдвич в прескверном настроении. Ее ожидали не только два трупа — результат перестрелки, но до нее дошли слухи, что в «Сан» получили письмо от убийцы Маршалла, и Поттерсфилд негодовала, поскольку эксперты «Прайвит» работали с материалом до Скотленд-Ярда.
— Тебя надо арестовать за то, что ты препятствуешь правосудию! — рявкнула она.
Найт поднял руки.
— Это решение нашего клиента, Карен Поуп, корреспондентки «Сан».
— Где она?
Найт огляделся. Поуп уже ушла.
— У нее срок сдачи статьи подходит. Вам передадут все улики после того, как выйдет очерк.
— Ты позволил важному свидетелю покинуть место преступления?
— Я работаю в «Прайвит», а не в полиции. И Поуп мне не подчиняется, у нее своя голова на плечах.
Инспектор Скотленд-Ярда посмотрела на него в упор.
— По-моему, я уже слышала это раньше от тебя, Питер, и последствия были… смертельными.
Найт вспыхнул. В горле стало горячо.
— Мы не об этом говорим. Спрашивай о Гилдере и Масколо.
Поттерсфилд, еле сдерживаясь, распорядилась:
— Выкладывай все, что знаешь.
Найт выложил все о встречах с Дерингом и Фаррел и подробно описал, что произошло в «Лобби-баре».
Когда он закончил, инспектор спросила:
— Ты поверил Гилдеру?
— Перед смертью вроде не лгут, — пожал плечами Найт.
Поднимаясь сейчас к своей входной двери, Найт снова думал о признании Гилдера. Ему вспомнились Деринг и Фаррел — неужели они причастны к убийствам? Кто поручится, что Деринг не маньяк, тайная пружина происходящего, вбивавший себе в голову сорвать Олимпийские игры? И кто уверенно поручится, что убийцей в черной коже и мотоциклетном шлеме была не Селена Фаррел? На старой фотографии она с автоматом.
Может, инстинкт натолкнул Поуп на верную догадку, и Деринг — это Кронос или его сообщник? Куратор музея проговорился, что знал Фаррел в «другой жизни» — на Балканах в девяностые.
Новый голос в голове Найта потребовал, чтобы он меньше думал о злодеях и больше о жертвах. Как там его мать? От нее целый день не было вестей.
Сейчас он дойдет до телефона и сразу позвонит ей. Но не успел Найт вставить ключ в замок, как услышал душераздирающий крик своей дочери Изабел:
— Нет! Нет!
ГЛАВА 29
Когда Найт открыл дверь и вбежал в холл, крик Изабел сменился пронзительным визгом:
— Нет, Люки, нет!
Сверху донесся безумный визгливый смех и топот маленьких ног. В гостиной все выглядело так, словно по дому промчался снежный торнадо — в воздухе висела белая пыль, мебель покрывал тонкий белый налет. Трехлетняя Изабел тоже стояла обсыпанная чем-то с головы до ног. При виде отца она расплакалась:
— Папа, Люки, он… он…
Хрупкая Изабел с ревом побежала к отцу, который нагнулся, чтобы взять ее на руки. Заскрежетав зубами от боли в левом боку, Найт все же подхватил дочку на руки. От детской присыпки свербело в носу. От слез на щечках и ресницах Изабел образовалась белая кашица, но даже такой она была прелестна, как ее покойная мать, со светло-каштановыми кудряшками и большими темно-синими глазами, которые пронзали отцовское сердце, даже когда не были влажными от слез.
— Все в порядке, милая, — утешающе сказал Найт. — Папа дома.
Плач перешел в икоту.
— Люки… Он высыпал на меня пудру для попы.
— Это я вижу, Белла, — кивнул Найт. — А зачем?
— Он считает, пудра для попы смешная.
Найт посадил дочь на здоровую руку и пошел через кухню по лестнице на второй этаж, слыша, как наверху кудахчущим смехом заходится его сын.
На верхней площадке, у самой двери в детскую, Найт услышал женский крик:
— Ай-й-й! Ах ты, паршивец маленький!
Сынишка Найта выбежал из детской в подгузниках, с ног до головы покрытый тальком. Он держал в руках большую коробку детской присыпки и смеялся от радости, пока не увидел отца, прищурившись смотревшего на него.
Люк замер на месте и попятился, замахав ручонками на Найта, словно перед ним возник призрак, который можно разогнать.
— Нет, папа!
— Люк! — крикнул Найт.
Усыпанная тальком Пегги, нянька, появилась в дверях за спиной малыша, преградив ему путь. Она крепко держалась за запястье, а ее лицо исказила боль.
— Я ухожу! — выплюнула она, как ядовитую слюну. — Это сумасшедшие, а не дети. — Трясущейся рукой она показала на Люка: — А этот гадящий в штаны, кусачий нехристь! Я его на унитаз сажаю, а он меня укусил! Кожу прокусил до крови! Я ухожу, а вы будьте любезны оплатить счет от врача!
ГЛАВА 30
— Но вы не можете уйти, — протестовал Найт.
— Еще как могу! — бросила Пегги, с опаской обходя Люка. Отодвинув Найта, она затопала вниз по ступенькам. — Дети накормлены, но не вымыты, а Люк обкакал памперс в третий раз за день. Удачи вам, Питер.
Подхватив свои вещи, она вышла, хлопнув дверью.
Изабел снова начала всхлипывать.
— Пегги ушла из-за Люка!
Не выдержав, Найт посмотрел на сына и закричал в бессильной ярости:
— Четвертая за год, Люк! Четвертая! Всего три недели выдержала!
У Люка сморщилось лицо, и он заплакал.
— Люки больше не будет! Больше не будет!
За секунду его сын из неукротимой стихии, способной ураганом мчаться по квартире, превратился в маленького мальчика, такого жалкого, что у Найта стиснуло горло. Снова вздрогнув от боли в боку, он нагнулся и протянул руку сыну. Малыш побежал к нему и обхватил отца ручонками так сильно, что Найт едва не вскрикнул.
— Папа, Люки тебя любит, — заявил мальчик.
Чувствуя запах обгаженных подгузников, Найт сдул тальк со щек сына и расцеловал его.
— Папа тоже любит тебя.
Дочку он поцеловал в щеку так крепко, что она засмеялась.
— Люку приказ — переодеться и помыться. Изабел, ты тоже иди под душ.
Через несколько минут дети брызгались и играли в большой душевой кабине Найта. Люк поднял губку и шлепнул сестру по голове.
— Папа! — воскликнула Изабел.
— Дай сдачи, — посоветовал Найт.
Он взглянул на часы. Девятый час. Ни одно из агентств, откуда он приглашал нянь, уже не работает. Найт набрал номер матери.
Она ответила на третьем звонке, и по голосу он понял, что Аманда измучена до крайности.
— Питер, скажи, что этот кошмар мне приснился и скоро я проснусь!
— Мне очень жаль, Аманда.
Она несколько секунд рыдала, зажимая рот, но справилась с собой и сказала:
— Мне сейчас хуже, чем когда умер твой отец. Наверное, тебе пришлось так же, когда не стало Кейт.
У Найта в груди стало пусто и страшно.
— До сих пор так, мам.
Высморкавшись, Аманда попросила:
— Расскажи, что ты узнал. Что удалось выяснить?
Найт понимал, что мать не успокоится, пока не вытянет из него все, поэтому наскоро, в общих чертах рассказал ей о событиях дня. Аманда ахнула и начала бурно протестовать, когда он упомянул о письме Кроноса, обвиняющего Дентона Маршалла, и всхлипнула, услышав о предсмертном признании Гилдера, свидетельствовавшем о невиновности ее покойного жениха.
— Я знал, что это неправда, — сказал Найт. — Дентон был честным, прекрасным человеком с золотым сердцем.
— Да!.. — Аманда захлебывалась от рыданий.
— Везде, где я сегодня побывал, люди говорили о его щедрости и кристальной честности.
— Расскажи, — потребовала Аманда. — Пожалуйста, Питер, мне необходимо это послушать.
Найт рассказал, в какое отчаяние пришел Майкл Лансер, узнав о смерти сэра Маршалла, о том, как он назвал финансиста своим другом, наставником и одним из стратегических лидеров Лондонской олимпиады.
— Даже Джеймс Деринг из Британского музея, помнишь его телепередачу, — продолжал Найт, — сказал, что без поддержки Дентона не состоялись бы ни шоу, ни новая экспозиция на тему античных Олимпиад. Он обещал выразить благодарность Дентону на открытии выставки.
— Джеймс Деринг так сказал?
— Да, — ответил Найт.
И тут Аманда взорвалась:
— Наглый лжец!
— Что?
— Дентон действительно дал Дерингу часть денег на запуск телепроекта, — сказала Аманда, — но категорически возражал против выставки. У них даже ссора произошла по этому поводу. Дентон говорил мне, что экспозиция нарочито подчеркивает превосходство древних Олимпиад над современными.
— Верно, — подтвердил Найт. — Мне тоже так показалось.
— Дентон отказался дать Дерингу еще хотя бы пенни, и они расстались… нехорошо.
«Деринг говорил мне совсем другое», — подумал Найт и спросил:
— Когда это было?
— Два, может, три месяца назад, сразу после нашего возвращения с Крита… — У Аманды задрожал голос. — Мы не знали, но поездка на Крит стала нашим медовым месяцем, Питер. Я всегда так считала. — И она разрыдалась.
— Мама, с тобой кто-нибудь есть?
— Нет, — ответила она. — Питер, ты можешь приехать?
Найт готов был провалиться сквозь землю.
— Аманда, я очень хочу приехать, но от нас только что ушла очередная нянька.
— Что, опять? — не поверила мать.
— Собралась и ушла полчаса назад. Мне предстоит работать с утра до ночи всю Олимпиаду, я не знаю, что делать. Обращался уже во все агентства города и боюсь, они больше никого не пришлют.
Аманда надолго замолчала.
— Мама?
— Я слушаю, — сказала Аманда почти спокойно — впервые после смерти Дентона Маршалла. — Давай-ка я этим займусь.
— Нет, ты не в том состоянии…
— Я рада отвлечься. Мне надо чем-то заняться, помимо работы и переживаний, Питер, или я сойду с ума, запью или наглотаюсь снотворного, а мне претит любой из этих вариантов.
ГЛАВА 31
В это время в Британском музее, в холле на втором этаже, откуда арка вела к экспозиции, посвященной Олимпиадам древности, доктор Джеймс Деринг готов был пуститься в пляс, не веря своей удаче. Торжествующий, сияющий, он вышел к гостям — лондонской элите, сильным мира сего, удостоившим своим посещением открытие выставки.
Вечер складывался поразительно хорошо. Да что там, блестяще!
В самом деле, на куратора музея так и сыпались похвалы. Критики назвали выставку дерзкой и убедительной, новым прочтением древних Олимпиад и злободневным комментарием к состоянию современных Игр.
Более того, самые восторженные из богатых посетителей заявили, что хотят спонсировать телешоу Деринга и купить рекламное время в «Секретах прошлого».
Что понимал этот покойный дурак Маршалл, язвительно подумал Деринг. Ничего абсолютно.
Чувствуя себя оправданным, наслаждаясь сознанием хорошо проделанной работы, которая оказалась успешнее, чем он ожидал, Деринг пошел к бару и заказал еще водку-мартини, чтобы отпраздновать выставку — и остальное.
Ему было что отпраздновать, помимо выставки.
За коктейлем, обмениваясь сочувственными фразами об ужасной смерти сэра Маршалла с одним из крупных меценатов, покровительствовавших музею, Деринг нетерпеливо вглядывался в толпу многочисленных гостей церемонии.
Ну где же она?
Вскоре телеведущий заметил пикантную кошечку с медными волосами, не касавшимися обнаженных бледных плеч. Великолепное серое коктейльное платье подчеркивало яркость неистовых зеленых глаз. У Деринга была слабость к рыжим и зеленоглазым.
Она чем-то напоминала его сестру — манерой наклонять голову набок, когда ей что-то нравилось, вот как сейчас, когда она держит бокал шампанского с длинной ножкой и флиртует с мужчиной намного старше себя. Мужчина показался Дерингу смутно знакомым. Кто он?