Она бы поняла! Вот зуб на выброс! И помогла!
И никуда не денется их родственность душ и готовность лететь на выручку друг другу, и, само собой, никуда не денутся из прошлой и настоящей жизни Никитка и общие родственники, все останется. Только любовь их переродилась из сексуальной любви мужчины и женщины, мужа и жены в другую, в любовь очень близких, родных людей. Ну, ему-то еще хотелось ее, и сильно, а вот ей уже нет, это Захар тоже прочувствовал. Если они очень постараются, то сохранят этот дар родства и близости душевной, не оплевав взаимными упреками, претензиями при расставании, выяснением, кому и почему больней и хуже и кто кого предал.
И требуется приложить максимум сил душевных, на какие способен, чтобы это произошло именно так! Тогда и у Никитки останутся оба родителя любимых, и они друг у друга останутся, совсем в иной ипостаси, но, может, гораздо более значимой, ценной, по крайней мере для них двоих.
Захар понял, что не хочет и не позволит себе потерять Ирку как друга, как уважаемую им женщину, как мать своего ребенка, как члена его семьи, и есть только одна возможность для этого – отпустить ее и помочь.
Все меняется в нашей жизни, а взаимоотношения между людьми меняются стремительней, чем любые обстоятельства. И необходимо очень стараться, чтобы не растерять самое лучшее во взаимных отношениях. А еще он спросил себя: «Я люблю Ирину? – и ответил, честно: – Да, но в гораздо большей степени как человека, чем как женщину! Она права: наша с ней жизнь больше напоминает встречи любовников, редкие и оттого горячие, чем семью!»
Но, боже мой, как же это трудно!! Мужику вот так, взять и отпустить родную жену, переступив через гордость, ревность, раскаленным прутом прожигающую мозг!
Конечно, он ревновал! Было бы странно, если бы наоборот!
Но привыкший решать за всех и брать на себя ответственность, он уже принял решение. Черта характера, с которой не приходилось сталкиваться его жене. Она не видела его в работе или когда он, преодолевая себя, вылезал из страшной болезни, и понятия не имела, какие волевые, железные стороны характера ему приходится проявлять чуть ли не каждый день. По сути, она вообще его мало знала.
Так получилось. Никто не виноват.
– Так, Ирина, давай звони ему, пусть приезжает! Втроем поговорим! – распорядился он таким тоном, что Ирка и не подумала возражать.
Ночь глубокая; и они, и мужик жили в центре города. Это вам не столицы, пробок по ночам нет, но приглашенный прибыл через полчаса, хотя езды было минут десять от силы.
Захар сам открыл дверь, остановив жестом метнувшуюся было на звонок Ирину, и первым протянул руку:
– Захар.
Мужик, переступив порог, ответил на рукопожатие:
– Алексей.
– Проходи, – пригласил Захар.
Как все нормальные мужики, Алексей Павлович приехал не с пустыми руками, понимая, что не для простого разговора пригласили посреди ночи. Посудил-порядил, заехал в магазин и прикупил водочки дорогой, пельмешек ручной лепки, соку томатного, для Иринки вина хорошего, семужки и так, всякого по мелочи на закуску.
– Ир, – дипломатично обходя тон прямых указаний, попросил Захар, – пельмешки под разговор и закуску сейчас самое то, да и картошка у нас остыла давно. Сделаешь?
Мягко, не раздражая влюбленного Алексея нарочитой демонстрацией мужа, распоряжающегося в своем доме и своей женой. Недаром Захар Дубров сделал такую внушительную карьеру и имел непререкаемый авторитет и глубокое уважение, начальником был грамотным, в людях и ситуациях разбиравшимся до мелочей. И четко знавшим, когда ругать, когда пряником подманивать!
Конечно, Алексей этот нервничал: непонятно зачем посреди ночи Ирина пригласила его, ничего не объяснив толком, расплывчатой фразой:
– Захар вернулся, просит тебя сейчас приехать, поговорить.
И чем это «поговорить» может обернуться, от мордобоя, претензий: «Чтобы я тебя рядом с женой не видел…», далее по соответствующему тексту и до ментовского протокола: «После совместного распивания сильно алкогольных напитков…»
Ну а вы что бы предполагали?
Захар проникся начальной формой уважения к мужику – не струхнул, приехал, добавил еще баллов уважения за «не пустые руки» и сдержанность поведения. И сделал для себя некоторые первичные выводы.
Захару необходимо было удостовериться, что мужик стоящий, и за Ирку бороться будет, и не отступится, и любит всерьез.
Иринка засуетилась: посуду обновить, пельмени сварить, мужики расположились за столом друг напротив друга.
– Ну что, Алексей Павлович, – дружески предложил Захар, – давай за знакомство.
Ровным, в меру почтительным тоном, без каких-либо иных интонаций, предложил.
– Давай, Захар Игнатьевич, – согласился визави.
Не проканало, значит, поименное представление и рукопожатие. Рановато. Оно и понятно, мужики столкнулись серьезные, собственники по натуре, каждый свою самость и право на собственность отстаивает, а то как же!
Захар разлил по стопочкам, махнули, глядя в глаза друг другу, крякнули, закусили. Ирина шуршала по хозяйству, старалась, в несколько минут стол преобразила, как нетронутый сверкал, свеженакрытый.
Оба мужика заценили ее старания, но каждый по-своему, Захар не без гордости: вон у меня какая хозяйка, Алексей не без радости: для меня старается!
Охохошеньки, эти извечные мужские игры, соревнования!
И оба прощелкали, как считали мысли и удовлетворения по этому поводу другого.
«Ладно, – урезонивая себя, подумал Захар. – Не туда я!» – и приступил к главной и основной повестке собрания:
– Давай, Алексей Павлович, без лишнего марлезону обойдемся. Ирина сказала, ты ее замуж зовешь?
Алексея Павловича прямой вопрос не смутил, понимал, что не в шахматы играть пригласили, он посмотрел вострым, внимательным глазом на Захара и чинно, весомо согласился:
– Зову.
– А почему, Алексей Павлович? – приступил к дознанию Захар.
– Люблю я ее, Захар Игнатьевич, сильно люблю. Если б не любил, не звал бы! – с достоинством ответил подследственный.
Ирина замерла у плиты, позабыв обо всем, переводила взгляд с одного мужика на другого, не зная, как реагировать, прижала перепуганно двумя руками к груди кухонное полотенце.
– А жену, с которой ты так шустро развелся, ты любил? – поинтересовался «следователь» Дубров.
– По любви женился, да только не сложилось у нас.
– А если, Алексей Павлович, ты Ирину с панталыку собьешь, голову ей заморочишь любовью своей и ухаживанием красивым, уведешь из семьи, а потом у вас тоже «не сложится» или ты молодую, сисястую да ногастую провстречаешь, ты и ее так же оперативно бросишь? – не миндальничал Захар.
– Давай-ка выпьем, Захар Игнатьевич, и я постараюсь объяснить, как смогу.
– Ну, давай, – согласился добродушный хозяин. – Ир, ты чего замерла? Садись выпей с нами.
Ирка не ответила, только головой покачала, отказываясь. И правильно – мужской разговор.
Выпили, не закусили – не до того.
– Куришь? – предложил Захар сигарету.
– Нет, но закурю, – ответил согласием Алексей Павлович.
Да, не просто это! Ой как не просто, такие вот переломы проходить и людьми оставаться!
Закурили, помолчали. Алексей неожиданно сказал:
– Знаешь, я водочки еще одну тяпну!
– Давай, – понял Захар.
Налил по правилам и ему, и себе, чокнулись, Захар пригубил немного, ну а как же! Надо же мужика поддержать, ему ответ держать и не перед кем-то, а перед мужем любимой женщины! Тот выпил махом, сильно затянулся от сигареты, помолчал, даже отвернулся, в окно посмотрел, слова подыскивая, и, как ни трудно ему было, повернул голову, посмотрел Захару в глаза.
– Я ведь поздно женился, в тридцать пять, я вас с Ириной постарше буду, мне уж сорок три года. А жена на десять лет младше. Я тогда первую фирму создал, вкалывал… незнамо как! Ничего не видел вокруг, только работа. С ней познакомился в компании на даче, племянница друга. И так она меня зацепила, не то оттого, что света белого не видел из-за работы, не то потому, что и не помнил, когда последний раз с женщиной был, из-за нее же, работы. Но зацепила всерьез. Веселая такая, хохотала, танцевала без остановки. Решил сразу: женюсь! На рассюсю, ухаживания всякие ни сил, ни времени! И женился. И что, куда и для чего? У меня становление дела, фирма, отбиваться от наездов всевозможных еле успеваю и дело делать при этом. Я раньше часа ночи домой не приезжаю, а в семь утра уезжаю, а ей гулять хочется, ездить по курортам, дискотеки, подруги. Так на, вот деньги – веселись! Тогда мне казалось так правильно, и вроде все устаканилось – у меня дело, у нее своя жизнь. И тут ей втемяшилась идея в голову, что надо переезжать в Москву. Какая Москва?! Дело у меня здесь, да все здесь, а ее как приворожило: «В Москву, я эту глухомань переросла, делать мне здесь нечего, а в столице ты другой бизнес сделаешь!» И ругались, скандалили. Устал я. Предложил ей родить ребенка, а там посмотрим. Она в истерику: «Какой ребенок, я еще молодая». А что молодая, к тому времени уж под тридцатник ей было. И понеслось вразнос, скандалы, истерики каждый день. А у меня как раз такой обвал на фирме, что только держись! Достало меня до печенок, я и решил, хрен с тобой, вот тебе денег, поезжай в Москву, покупай квартиру, обживайся, у меня там много дел теперь, так что часто приезжать буду. Отправил. А тут такое вокруг, ё-моё! Отстрелы, переделы, наезды. Собрались мы с друзьями и решили: надо вместе держаться, по одному сожрут и перестреляют к чертовой матери! Соединили три фирмы в одну, с одинаковой долей паев, отбились. И развиваться стали, и поперли понемногу. Вот тогда-то я немного очухался. Она в Москве, я здесь безвылазно. Я ей – возвращайся. Да ты что! Такая истерика! Я и плюнул. Да к черту! Не до скандалов бесконечных. Любовницы, конечно, были, одна сменяла другую. А мне все безразлично, веришь? А тут Иринка! Я знать не знал, кто у нас там на магазинах стоит. Магазины – это ж так, мелочи, мы же совсем другими делами занимаемся. Я Ирину на повышение толкнул, но по заслугам, умница редкая! Вот ей и пришлось чаще в офисе головном появляться. Давай, Захар Игнатьевич?
Захар кивнул, поддержал предложение, разлил. Выпили, закусили пельмешками горячими, которые Иринка на стол поставила, горкой на большом блюде.
– Я когда Ирину первый раз увидел… – продолжил исповедь Алексей, – она приехала ко мне и главбуху обсудить свои предложения по работе. Ни черта не помню, что говорила, смотрел на нее и уплывал куда-то! Я понимаю, каково тебе это слышать, Захар Игнатьич, но ты правды потребовал, так что извини. Я потом два дня ходил как чумной. Магазины одежды, о чем вы?! Я этих подразделений и не касаюсь даже, замы отвечают. Вызвал бухгалтера, спросил, толковые ли предложения. Тот аж слюной брызгал, превозносил и хвалил, я заместителю: все идеи принять и реализовать! А через день ее к себе в кабинет пригласил официально, похвалить за работу. Говорю что-то, не помню, а сам во все глаза смотрю на нее! На следующий день в Москву улетел, разводиться с женой своей номинальной. Я ее не виню, сам дурак, женился неизвестно для чего, толком женщину не зная и не понимая совсем. Ты не думай, Захар Игнатьевич, я не козел от бизнеса и не сволочь денежная, жизнь ей обеспечил и квартиру в Москве оставил, пусть живет, как ей нравится. Прилетел назад и сразу из аэропорта к Ирине, признался и предложение сделал.
Он замолчал. Все молчали, втроем. Долго.
Ну, ё-моё, через пень-колоду! Как в таких ситуациях поступать? Что говорить, делать, решать? Вот кто-нибудь знает наверняка?
Как остаться людьми, наступив на горло собственной самости, обиде, и ничего не угробить, не опошлить! А?!
– Ирин, сядь! – сухим горлом, на сей раз сурово, приказал Захар.
Она метнулась, села рядом с ним, но смотрела в стол, опустив голову, пойди угадай, что думала. Захар молча разлил по трем маленьким стопочкам, поднял рюмку, призывая остальных, молча чокнулись, молча выпили и не закусили, не до жевания в такие моменты.
Все трое понимали, что ему, Захару, только ему сейчас решать и вердикты выносить, как обычно, как он привык. И от его решения зависела жизнь четырех людей, включая видевшего десятый сон, спящего Никитку. Он прекрасно отдавал себе отчет, что, если упрется и потребует от Ирины порвать с Алексеем всяческие отношения, остаться в семье с ним и Никитой, она послушается и останется. И они постараются жить дальше и смогут неплохо жить, но… Но он потеряет навсегда и ее любовь, и ее уважение, и дружбу, и что-то мутное и больное поселится в их семье, и через пару-тройку лет они начнут тихо друг друга ненавидеть – он за то, что она изменила ему душой, она за то, что он не дал ей возможности стать счастливой с другим!
Твою мать! Все нормально! Как обычно – все только ему, вся мера ответственности за себя и за других!
Ничего, справился!
– Ирка, – выталкивая слова через сухое горло, с болью спросил он. – Вот теперь, после всего, что он рассказал, ответь, ты его любишь?
Ирина заплакала. Тихо, беззвучно, слеза сорвалась с ресницы и шлепнулась на скатерть, расплывшись мокрым кружком на ткани. Она подняла голову, посмотрела на Алексея, в глазах которого стояла мука мученическая и желание кинуться ее утешать, перевела взгляд на Захара и не смогла прочитать в его взгляде ничего, кроме решимости.
– Да, – тихо призналась Ирина.
– Замуж за него пойдешь? – продолжил личную экзекуцию Захар.
– Да, – еще тише, сквозь слезы ответила она.
Ирка тихо плакала, Алексей разрывался от желания обнять, успокоить и Захару навалять за то, что мучает ее, но держался, только желваки на скулах ходили, Захар видел его состояние, но ему было тяжелее всех. Он налил только себе, выпил, закусил на этот раз подостывшими пельменями.
Решил.
– Смотри, Палыч, – глядя прямо в глаза сопернику, предупредил он, – береги ее! Люби, балуй, на руках носи! А если обидишь, мало тебе не покажется, обещаю! Ирина мой родной, любимый человек, я за нее и сына кого угодно загрызу!
– Ты что, Захар Игнатьевич, Ирину отпустишь ко мне? – не поверил, обалдел Алексей.
– Так любовь у вас, что ж теперь поперек идти? Из родных людей врагов себе сотворить? – сипел высохшим горлом Захар.
Ирина разрыдалась, обняла Захара и уткнулась ему в плечо.
– Ир, не плачь, дай лучше воды или соку, в горле пересохло.
Она подскочила, торопливо доставала стакан, сок из холодильника, выронила стакан, со звоном разбившийся на мелкие осколки о плитку пола. Ирка замерла, глядя на эти осколки.
– На счастье, – усмехнулся Захар. – Давай я сам.
Они с Алексеем спровадили Иринку спать, а сами засели на кухне, гутарить не по-простому. А утром проснувшийся Никитка влетел в кухню и все окончательно расставил по местам.
– Папа! – И обниматься.
Пообнимались, посмотрели друг на друга. Возраст у пацана подростковый, не расцелуешься, пообнимались еще.
– О, дядя Леша! – так же радостно воскликнул Никита, заметив гостя.
Захар подарки ребенку выложил, порасспросил про жизнь, учебу в общих, основных чертах. Вошла Ирина, оценила мудрым взглядом ситуацию, Никитку по-быстрому в школу, сама собираться:
– Мне на работу надо.
А мужики уж никакие… Она их по разным комнатам развела, спать уложила. На работу съездила, задания подчиненным раздала и назад, домой, щи опохмельные мужикам варить.
Мужики оценили лечебное действие на организм кулинарного шедевра для болящих русским национальным утренним заболеванием. Они уже ни о чем не говорили значимом, так, перекидывались о работе, немного стесняясь вчерашних откровений и не совсем веря принятым под водочку ночным решениям. Да и решение решением, но ведь не сегодня Ирка чемодан соберет и на выход, обрубив концы, а как это сделать и когда, еще вопрос.
Утро, оно, как водится, мудренее.
Мужчины сдержанно попрощались, и, закрыв за Алексеем Павловичем дверь, Захар распорядился:
– Давай, Ирин, возьми отпуск на недельку, поедем втроем к деду Захарию. Мне отдохнуть надо, устал я что-то совсем. И обдумать проблему на трезвую, остывшую голову.
Она не противоречила и не спорила, об отпуске договорилась. С Никиткиными учителями в школе тоже.
Уехали.
Дед-то сразу смекнул: не так что-то у молодых. Спали-то они порознь и общались трудно, напряженно, смекнуть-то смекнул, но молчал до поры.
А Захар приходил в себя. Парился часами в бане, в лес ходил, рыбачил, и все молчком да сторонкой ото всех – одиночничал.
Никитка порывался каждый раз с батей, да дед Захарий придерживал – не сейчас, дай отцу подумать, пусть отойдет, отболит, что мучает.
А мучило тяжко!
Он все думал, что не так сделал? И не знал ответа! А то принимался Иринку обвинять, то оправдывал, то себя ругал, винил. И шебуршил в ране свежей. Расковыривал. Понимал, что отпустил уже ее, что ж держать, только мучить друг друга!
А как же он?!
Как ему теперь жить? В чем? В какой новой реальности?
Перегорал болью, обидой, обвинениями, оправданиями, слезами внутренними. Так бы точно долго еще маялся и дров бы наверняка наломал, если б не дед.
Вернулся как-то Захар с рыбалки, тихо вошел в дом и услышал разговор деда Захария с Ириной.
– Трудно ему сейчас, ой как трудно. А как мужику-то не трудно будет! Справится он, Захарка сильный, ты и полсилы его не ведаешь. А себя не вини, любовь, она всегда как беда. А уж коль случилось, радуйся, живи! Захарка молодец, и тебя в любовь не пошлую отдает, и вашу, людскую любовь-уважение сохранить старается. Цени это, как алмаз. Ты для нас родная дочь, а у родных счастью положено быть. Не забывай.
– Да как же забыть! – плакала Ирина. – Вы семья моя, самые родные!
– Вот и хорошо. А что там только в жизни не случается и-и-ить! Людьми надоть оставаться и любить друг дружку, беречь, помогать и охранять.
А у Захара, слушающего их разговор, как просветление настало! Чего он тут мается, изводится, отрывать больно? Ну, раз решил – отрывай! Все просто – «людьми надо оставаться!».
Остались людьми.
На свадьбу их он не пошел. Они звали. Приглашали, настойчиво, искренне. Но на работе предложили ему небольшую командировку, месяца на два, он сразу согласился, рано ему на общих мероприятиях встречаться с Ириной и Алексеем, не отболело еще. А им – совет да любовь! Даст бог, и у него что сложится. Но телеграмму поздравительную все ж таки с дороги послал.