— А если вы и во мне не найдете того, что ищете? — прошептала Брайони.
— То, каким образом складываются наши отношения, — сухо заметил он, — не способствует тому, чтобы мы друг друга узнали.
— Но что… — Брайони на мгновение умолкла, — нам уготовано, если мы найдем, что ищем?
Грант Гудман бесстрастно посмотрел на нее.
— Что ты имеешь в виду, Брайони? Брак?
Брайони с трудом сдерживала слезы.
— Даже для человека с моим прошлым… — Она покачала головой. — Забудьте об этом.
— Ты боишься обжечься, — серьезно сказал он. — Так, Брайони? Или тебя больше всего интересует замужество? Ты поэтому даже слышать не хочешь о том, что я предлагаю?
Брайони справилась со слезами.
— Возможно, — резко ответила она. — Жаль, вы рыбешка покрупнее, чем Ник Семпль. Вот уже двое сорвались с крючка. Ну да ладно, будут и другие.
Они молча смотрели друг на друга, но тут вдруг неожиданно раздался стук в дверь. Это был юный Роберт, который еще немного прихрамывал, но в остальном выглядел превосходно, как и подобает в его возрасте.
— Привет! — сказал он. — Я искал вас обоих. Мама с папой хотели, чтобы я извинился за то беспокойство, которое я вам доставил… я хочу сказать, я тоже хотел извиниться, — он покраснел и замолчал, вид у него был смущенный.
Грант улыбнулся ему.
— Мы все понимаем, старина. Присядь, расскажи, как поживаешь.
Роберт с готовностью повиновался.
— Ой, я как огурчик, если не считать сухожилия. Просто очень глупо себя чувствую!
— Не стоит, — сказал Грант. — Мы все совершаем ошибки, но до тех пор, пока извлекаешь из них уроки, все в порядке. Разве не так, Брайони.
— Так, — согласилась Брайони после минутного колебания и улыбнулась Роберту.
— Твои родители считают тебя заядлым футболистом.
— Я жить не могу без футбола, — просто ответил Роберт, но затем поморщился. — По крайней мере, раньше так было, но теперь я думаю, не стать ли мне горным спасателем. Очень это трудно, мисс Ричардс? Я бы хотел работать у вас. — И посмотрел на Брайони с неосознанной страстью и восхищением шестнадцатилетнего мальчишки.
Брайони заморгала, взглянула на Гранта и, с ужасом заметив в его глазах лукавое веселье, неуверенно проговорила:
— Не так уж трудно, Роберт, но тебе придется жить далеко от дома…
Роберт великодушно махнул рукой.
— Мама с папой говорят, что ждут не дождутся, чтобы сбыть меня с рук, — ответил он.
Брайони с трудом сглотнула.
— Видишь ли, мама с папой часто говорят так, но это всего лишь шутка. М-м, а вокруг Дарвина нет никаких национальных парков?
— Может, и есть, — неуверенно ответил Роберт. — Но это уже будет не то. — Он замолчал и, к своему ужасу, начал заливаться краской, поняв, что выдал себя.
И тут Грант пришел ему на помощь.
— Что ж, мне кажется, это неплохое занятие для настоящего мужчины, который не хочет торчать весь день в офисе.
Роберт с благодарностью повернулся к нему.
— Именно так я и думал, мистер Гудман!
— И сколько же тебе осталось учиться?
Лицо Роберта омрачилось.
— Полтора года.
— Что ж, в таком случае у тебя достаточно времени. В информационном туристическом центре тебя могут ознакомить со всеми требованиями. Почему бы тебе не съездить туда?
— Я так и сделаю. Обязательно. В любом случае, — Роберт поднялся, — огромное спасибо за то, что спасли меня. Можно… можно я напишу вам? Я имел в виду вам обоим, — торопливо добавил он.
— Нам будет очень приятно получить от тебя весточку, Роберт, — сказал Грант и, встав, подал ему руку. — Но если бы не мы, кто-нибудь другой пришел бы тебе на помощь, я в этом уверен.
— Пожалуйста, не смейтесь, — предупредила Гранта Брайони, когда дверь за юным Робертом закрылась.
Но он все-таки рассмеялся.
— Ну, Брайони, твоим чарам подвластны все возрасты.
Брайони бросила на него взгляд, полный отчаяния.
Грант Гудман посерьезнел.
— Тебе не кажется, что наша словесная война затянулась? У меня определенно сложилось мнение, что ты прикрываешь ею свои истинные чувства.
Она сделала резкое движение рукой.
— Минуту назад вы упрекали меня в том, что я совращаю малолетних.
— М-м… Ладно, я сам не безгрешен, когда дело доходит до обмена "любезностями". Допускаю также, что у меня несколько уязвленное самолюбие, — он улыбнулся, но невесело, — как ты ранее выразилась, но, по крайней мере, я умею признавать, почему я именно такой. Я хочу тебя, Брайони. Мой разум, мой инстинкт подсказывают мне, что мы удивительно подходим друг другу. Они также подсказывают мне, что, несмотря на твои протесты, ты все время думаешь об этом; есть некая сила, которая влечет нас друг к другу и ты не можешь этого отрицать. Поверь мне, такое нечасто случается между людьми. Ты когда-нибудь раньше испытывала подобное?
На минуту воцарилась тишина. Брайони не могла оторвать от Гранта Гудмана своего взгляда, как не могла не признаться самой себе, что ее опасно влекло к этому человеку. Стоило ей только взглянуть на него, как она вспоминала себя в его объятиях, как ее плоть отзывалась на его зов… Но, с тоской подумала она, какая жалкая судьба уготована женщине, влюбленной в мужчину, для которого она может быть лишь любовницей? Брайони вздохнула и отвернулась.
— Ничего у нас не получится, — вяло сказала она.
С минуту он помолчал, а затем бесстрастно сказал:
— У меня изменились планы — я уезжаю в Хобарт на несколько дней. Кстати, тебе приятно будет узнать, что операция у Фрэнка Картера прошла успешно.
Брайони посмотрел на Гранта Гудмана и внутренне содрогнулась, встретив безжалостный взгляд его карих глаз.
— Я остановлюсь в отеле "Шератон", — добавил он и вышел.
Глава 6
Грант отсутствовал четыре дня.
Все это время простояла отличная погода и не произошло никаких ЧП, хотя то обстоятельство, что свободных номеров не было, уже само по себе было обременительно. Но Брайони была этому рада и делала все, что было в ее силах, чтобы Хит-Хаус работал как часы. В полдень на четвертый день она взглянула на себя в зеркало и с ужасом обнаружила, что у нее измученный вид, поэтому она решила несколько часов посвятить себе.
Линда полностью согласилась с ней.
— Так и сделай, а то свалишься, — сказала она просто. — Я одна справлюсь. Куда ты собираешься?
— Я решила прогуляться по тропе Труганини.
— Отличная мысль. Отправляйся, а то передумаешь!
Тропа, названная в честь последнего тасманского аборигена, огибала озеро Дав с восточной стороны, и идти по ней было несложно. А Брайони как раз это и было нужно — она неторопливо шагала по тропе, греясь в лучах заходящего солнца. Но не успела она пройти и четверти пути, как гора Крейдл совершила один из своих печально известных погодных трюков. Откуда ни возьмись налетели облака, и подул резкий холодный ветер, покрывший рябью глубокие синие воды озера. Вокруг было немало туристов, но все они двинулись в противоположную от Брайони сторону к стоянке автомашин. Брайони остановилась, чтобы надеть парку и утепленные леггинсы, которые лежали у нее в рюкзаке, поэтому даже если бы пошел снег, она могла не торопиться возвращаться в Хит-Хаус. Снег не пошел, но начало холодать, и, по мере того как она ускоряла шаг, ею все больше овладевало отчаяние. Даже погода против меня, подумала она, и попыталась рассмеяться, но вместо этого неожиданно расплакалась.
В таком виде и застал ее Грант Гудман — прислонившейся к дереву и беззвучно плачущей.
— Брайони, не надо.
Он протянул руку и дотронулся до ее мокрого от слез лица.
Она раскрыла глаза.
— Вы! — выдохнула она. — Что вы тут делаете?
— Я пошел тебя искать. — Взгляд его был серьезен. — Эта буря чувств имеет какое-нибудь отношение к нам?
— К нам? — прошептала Брайони, и у нее закружилась голова. — Разве существует такое понятие "мы"? — спросила она в отчаянии.
— Существует. Зачем, ты думаешь, я здесь?
— Чтобы вновь попросить меня стать вашей любовницей? — Брайони устало покачала головой и нетерпеливо смахнула слезы с ресниц. — Я не могу…
— Забудь об этом, — сказал Грант Гудман и положил руки ей на талию. — Я спрашиваю только об одном: для тебя пытка… не быть моей любовницей? Для меня "да".
— Пытка? — хрипло переспросила Брайони, понимал, что уже не сможет обмануть его, не сможет скрыть своих чувств под проницательным взглядом карих глаз. — Да это просто ад какой-то, — в отчаянии сказала она.
Он привлек ее к себе.
— Если я начну тебя сейчас целовать, боюсь, не смогу остановиться, — прошептал он едва слышно. — К тому же мы можем замерзнуть. Пойдем ко мне?
Брайони лишь кивнула в ответ.
В его домике было тепло и приятно. К тому времени, когда они добрались до него, уже стемнело и бушевал ураган, но обслуга хорошо справлялась со своим делом — камин горел, занавески были опущены, лампы включены, а постели застелены.
Они почти не разговаривали по дороге обратно и позднее, когда ехали на машине, но всем своим существом ощущали присутствие друг друга, так что слова казались лишними. А может, у меня просто нет сил сказать то, что следует сказать, подумала Брайони и стянула с себя парку.
— Я, пожалуй, позвоню Линде, — сказала она.
— Я сам позвоню. — Он позвонил и кратко сообщил Линде, что Брайони вернулась, но что сегодня работать уже не будет. — Ты обратила внимание, что я не заказал ужин? — спросил он с лукавой улыбкой, подходя к ней. — Надеюсь, ты не голодна. — Он взял ее лицо в свои руки. — Ты выглядишь такой… напряженной. Тебе станет легче, если я признаюсь тебе, что тиранил всех, с кем имел дело в эти четыре дня так, что теперь имя Гудмана проклинают по всей Тасмании?
Ее губы раздвинулись в дрожащую улыбку.
— Мы — отличная парочка, но, — Брайони посерьезнела, — все, что говорят обо мне Семпли, правда.
— А я — шантажист и все то, что ты обо мне думаешь или говоришь. Но мне кажется, дело в том, что и в тебе и во мне есть что-то, что безудержно влечет нас друг к другу, и, что бы ни случилось, мы не будем этого менять. Дай я тебе продемонстрирую.
Брайони издала было протестующий звук, но Грант Гудман заглушил его поцелуем, и когда наконец оторвался от нее, то поднял ее на руки и понес наверх.
Он усадил ее посреди комнаты, но не выпускал из рук.
— Ты что-то хочешь сказать?
Брайони пристально смотрела на него и думала, стоит ли сказать ему правду о себе, однако некий инстинкт подсказывал ей не делать этого.
— Нет, — проговорила она едва слышно. — Я просто подумала, что ты прав. Не знаю, как я себя буду чувствовать потом, но в данный момент, — Брайони подняла на него глаза и улыбнулась дрожащей улыбкой, — я чувствую себя живой, чего уже давно не чувствовала, ты наполняешь меня каким-то разрушительным восторгом и…
Ей не удалось продолжить. Грант стал целовать ее так страстно, как ее еще никогда не целовали, и она отвечала на эти поцелуи. И когда он стал снимать с нее одежду, одну вещь за другой, он заставил ее испытать то, чего она никогда не испытывала. Он изучал каждую часть ее тела нежными прикосновениями. Он не торопился, чтобы убедиться, что она с удовольствием участвует в этом действе, которого так боялась и о неизбежности которого подсознательно знала с самого начала. От его прикосновений ее собственная кожа казалась ей шелком, груди тяжелыми от желания, а соски невероятно чувствительными. Его тело приводило ее в восторг — сильное, мускулистое, но в то же время легкое и абсолютно пропорциональное.
И вот осталась только одна часть ее тела, которую он не изучил, и Брайони буквально задохнулась, когда его длинные нежные пальцы осуществили этот последний контакт самым деликатным образом.
Взгляды их встретились; она поняла, что Грант знает, что она испытывает, и не сделала никакой попытки это скрыть; он на секунду крепко прижал ее к себе, прежде чем перенести на нее тяжесть своего тела, — и в тот момент она была готова умереть за него.
— Брайони?
— М-м..?
— Мне показалось, ты напеваешь.
— Правда? — Она покраснела и уткнулась лицом ему в плечо.
— А что, разве не от чего? — Грант провел рукой по ее волосам. — По-моему, все прекрасно.
— А ты знаешь многих, которые бы просыпались напевая? — с грустью спросила Брайони.
Он приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Нет, ты единственная в своем роде. Как ты себя чувствуешь?
Легкий румянец вновь окрасил ее щеки.
— По-моему, я себя уже выдала, — ответила Брайони, стараясь выглядеть невозмутимой, но не в силах скрыть то, что читалось у нее в глазах.
Гудман пристально смотрел на нее, как будто пытаясь разглядеть в ней что-то, что тревожило его, но затем отвел взгляд.
— Не знаю, как ты, — сказал он, целуя ее в кончик носа, — а я умираю с голоду.
— Если бы мы были у меня, я приготовила бы тебе что-нибудь перекусить. — Брайони замолчала, и тут ее стало бросать то в жар, то в холод — она подумала о последствиях происшедшего, ведь скрыть это от окружающих будет невозможно…
— Брайони. — Грант остановил ее импульсивное движение и прижал к себе ее обнаженное тело, с потрясающей точностью прочитав ее мысли. — Тут ничего не поделаешь.
— Но мне ненавистна мысль о том, что все об этом будут знать и шептаться у меня за спиной.
Грант Гудман поморщился.
— И, — сухо сказал, — если ты думаешь, что мне это нравится, ты ошибаешься, но…
— Ты… — Брайони замолчала.
— Но, — твердо повторил он, — это никого не касается. Мы двое взрослых людей, принявших подобное решение. К сожалению, наше положение таково, что мы у всех на виду, но обещаю тебе, никто не посмеет относиться к тебе с меньшим уважением, чем раньше.
— Как ты можешь это обещать? — прошептала она.
— Мы не будем выставлять наши отношения напоказ, что является лучшей защитой, а тому, кто посмеет оскорбить тебя, придется иметь дело со мной.
Брайони передернула плечами как в ознобе.
— Мне такое положение не нравится. Я…
— Уверен, что не нравится, мой доблестный воин, — ответил Грант Гудман с улыбкой, спрятанной в глубине глаз, — но я не вижу другого выхода. А ты?
И вот тут-то она окончательно поняла, что стала заложницей этого человека, человека, который любил ее сегодня ночью так, что невозможно было забыть. Ему удалось усыпить ее сомнения и вытянуть из нее страстную, чувственную женскую суть… Я так этого боялась, подумала Брайони. Я не умею любить вполсилы — понимает ли он, что это значит? И к чему это приведет в итоге?
— Грант, — хрипло сказала она. — Я…
— В первый раз ты не назвала меня мистер Гудман, — заметил он.
Брайони болезненно поморщилась, и он посерьезнел.
— Продолжай.
— Мне кажется, мне следует рассказать тебе о Нике Семпле. Я…
— Нет, не сейчас, Брайони, — спокойно ответил Грант. — Я не считаю, что это имеет какое-то отношение к тому, что происходит. Я не думаю, что это может изменить твое поведение в постели и уж точно никак не может повлиять на меня.
— Понятно, — выдохнула она. — Значит, мы сможем быть лишь любовниками, так?
— Нет, — твердо произнес он. — Друзьями тоже.
Она закрыла глаза. Если ты расплачешься, Брайони, предупредила она себя, я тебе этого никогда не прощу. Ты ведь знала, чем все это кончится, он никогда не давал тебе никаких надежд, и, возможно, у него есть на то причины, но его воля да и просто привлекательность так сильны… а как там говорят насчет надежды, которая умирает последней? О Боже! Она стиснула зубы, ее обожгла боль при мысли о том, что вот наконец она нашла человека, которого могла бы любить и… Что же ей делать?
— Брайони?
Она открыла глаза, почувствовав его прикосновение, и ее тут же охватило желание.
— Да?..
И тут он сказал с неожиданной яростью:
— Мне не надо было…