Тут же в клубе базы, куда я пришел вместе с Баулиным и главстаршиной Атласовым, висел фотомонтаж «Что мы охраняем».
Возле карты Курильских островов были расклеены фотографии с довольно подробными подписями. Они сообщали о лесных богатствах гряды — на южных островах немало строевой древесины, о перспективах оленеводства и охотничьего промысла — на северных островах есть и черно-бурые лисы, и соболя, и горностаи, и морские животные.
Под фотографией лова горбуши ставными сетями помещалась справка, которая, как вскоре выяснилось, также имела самое прямое отношение к решению комсомольцев снять с Алексея выговоры.
«Рыбные ресурсы курильских вод чрезвычайно разнообразны,— сообщала справка. — Охотское море в видовом отношении — самое богатое из всех северных морей (Баренцева, Белого, Карского). По ценности и запасам лососевых, а также трески и сельди Курильская гряда является крупнейшим рыбопромышленным районом Дальнего Востока.
Дальневосточные лососи — типичные проходные рыбы. Они живут в открытых водах северной части Тихого океана и устремляются дляг размножения в пресные материковые воды советского Дальнего Востока, проходя курильскими проливами».
— Понятная география? — спросил Баулин. — Лосось идет нашими проливами в основном с середины июля, идет сплошняком, в несколько этажей. Сунь в косяк весло — торчком стоять будет! Что-то невероятное! Проскочит лосось из океана в Охотское море и мчит форсированным ходом к устьям тех самых рек, где появился на свет божий из икринки. Не куда-нибудь, а именно на родину.
Баулин усмехнулся.
— Видели бы вы, с каким упорством стремится он к местам нерестилищ! Сквозь бары ныряет, через камни перепрыгивает, по мелям ползет. Весь в лохмотьях, в крови, а все вперед и вперед, против течения, иной раз за тысячи верст! И ведь только затем, чтобы сыграть единственную свадьбу в своей жизни и погибнуть. Я еще одну только такую же одержимую рыбу знаю — европейского угря. Этот, бродяга, путешествует из Саргассова моря, где рождается, чуть ли не через всю Атлантику в Балтику, в Финский залив — и к нам в Неву. Подрастет — и тем же путем обратно.
— Какой-то чудо-инстинкт! Что-то невероятное! — повторил Баулин.— Словом, когда идет лосось, дальневосточным рыбакам не то что спать, поесть некогда.
— У нас, на Камчатке, одни грудные младенцы не рыбалят,— вставил Атласов.
— И соседи не спят,— продолжал Баулин.— Так и норовят пограбить в наших водах. Только не догляди! Международные соглашения и конвенции не для хищников писаны. Надеяться на их совесть? Легче уговорить акулу не жрать сельдь с иваси во время нереста.
— Порядком их ловите?
— Бывает,— неопределенно ответил Баулин.— А вы не раздумали сходить к мысу Скалистому? Катер скоро отправляется.
Спустя четверть часа мы отошли от пирса.
Катерок, с днища которого в день моего приезда на остров счищали ракушки,— в сравнении со сторожевиками выглядел крошкой. Но это не' помешало Игнату Атласову сказать мне, что катер — геройское судно.
Геройское? Я не сдержал улыбки.
— Зря смеетесь! На этом самом катере Алексей Кирьянов доказал «хищникам», что дважды два — сорок.
— Вы тоже тогда были на нем?
Катер плюхнулся носом между волнами, нас окатил ливень брызг, и, воспользовавшись невольной паузой, главстаршина сделал вид, что не расслышал вопроса.
Небольшие пограничные катера, как правило, не ходят в дозорное крейсерство. У этих работяг иное, куда более скромное назначение. Они каждодневно обслуживают будничные нужды базы: доставляют на берег с пароходов, бросивших якорь на внешнем рейде, немногочисленных пассажиров, мелкие грузы и почту или исполняют обязанности связных и посыльных.
Одним словом, катера — те самые «чернорабочие», дела которых мало заметны и на первый взгляд малозначимы. Вот и сейчас мы шли всего за каких-то семь миль, на один из соседних островков, чтобы доставить тамошним пограничникам кое-что из продуктов, пару фильмов и сменить библиотечку-передвижку.
И вдруг — на тебе! Оказывается, этот катер — геройское судно, принимавшее участие в боевой операции!
Когда? Где? При каких обстоятельствах? Почему Кирьянов и Атласов очутились вместо «Вихря» на этой крохотной посудине? И чем, собственно говоря, Алексей отличился?
Катерок кланялся волнам, чирком переваливался с борта на борт, оставляя за кормой кольца дыма. Справа раскачивался зыбкий океанский горизонт, слева громоздились скалистые острова.
— На норд-ост-ост — два неизвестных корабля! — раздался голос впередсмотрящего.
Атласов поднес к глазам бинокль.
— Американцы,— уточнил он,— два эсминца класса «Нью-Арк».
Вскоре дымы эсминцев скрылись за горизонтом, а минут через десять на высоте примерно в три тысячи метров в том же направлении промчалось с шелестящим рокотом звено реактивных бомбардировщиков.
— Тоже американцы. С Хоккайдо,— проводил взглядом самолеты Атласов.
И вот что рассказал он, пока мы шли до мыса Скалистый...
С начала двадцатых годов — в ту пору наша морская погранохрана на Дальнем Востоке только-только организовывалась — японские рыбопромышленники бесцеремонно вторгались в советские территориальные воды и, по сути дела, безнаказанно ловили и сельдь, и треску, и крабов, и иваси. Во время хода лосося 'аппетит хищников разгорался с особой силой. С Хоккайдо и Курильской гряды к нашему побережью устремлялись сотни шхун, кавасаки, кунгасов с тысячами лодок.
Грабитель всегда рассчитывает, что его не успеют схватить за руку. Однако год от года советские пограничники все чаще накрывали нарушителей на месте преступления. После недавней войны хищники было приутихли. Курильская гряда, откуда они раньше, главным образом, и совершали пиратские налеты, превратилась для них из базы в преграду.
В один из первых июльских дней 195... года, то есть в ту самую пору, когда лосось валом повалил из Тихого океана в Охотское море, командованию погранбазы на острове Н. стало известно, что на траверзах соседних проливов появилось десятка два рыболовецких судов. Чьи-то шхуны и сейнеры, держась на почтительном расстоянии от советских вод, занимались ловом в открытом океане. С островов их даже не было видно.
Почему же они держатся вместе, как стая акул? И зачем крейсируют в том же самом районе американские эсминцы и несколько раз пролетали самолеты? Случайное совпадение?..
Задача была со многими неизвестными, и командир базы Самсонов привлек к ее решению не только сторожевики, но и пограничные катера.
Катер, в команду которого назначили тогда Атласова, Кирьянова, Милешкина и моториста Степуна, как и все другие суда, вышел на операцию затемно.
Шли с задраенными иллюминаторами, без опознавательных огней. Монотонно всплескивала рассекаемая форштевнем волна. Невесело постукивал мотор: «Устал, устал, устал...» Небо по вековечной курильской привычке затянуло тучами— ни звезд, ни луны. (А было как раз полнолуние.)
Игнат Атласов стоял за штурвалом, Кирьянов с Милешкиным — у пулеметов, Степун колдовал в машине: старенький движок давно просился в переборку.
Откровенно говоря, Игнат не был в восторге от того, что командир базы назначил его на катер с Кирьяновым и Милешкиным. Кирьянов все еще держался особняком, всех, кроме боцмана Доронина, сторонился. И хотя он ' не сплоховал, когда ходил с Дорониным на тузике и во время тайфуна, однако Атласов не мог забыть о том, что на Черном море Алексей дал труса. Как-то еще он покажет себя в настоящем деле? А судя по приготовлениям на базе, предстоящая ночь обещала немало неожиданностей. К Петру же Милешкину у Атласова просто-напросто не лежала душа — гонористый зазнайка.
Вот и сейчас он что-то шепчет Алексею, будто забыл, что в дозоре болтать не положено.
До Атласова долетели обрывки фраз:
«Подумаешь, боцман сказал! — это голос Милешкина.— Что он, больше нас с тобой знает? Что у него за душой-то есть — деревенская начальная... Не пойму, на кой ляд ты с ним беседы ведешь?»
«А у тебя совесть есть?» — это отвечает Кирьянов.
«При чем тут совесть!..»
Атласов кашлянул. Шепот прекратился.
В темноте подошли к проливу. Вода устремлялась в него, как в гигантскую воронку. Катер дрожал, едва справляясь с течением.
— Самый, самый полный! — скомандовал в переговорную трубку Атласов.
— Есть, самый, самый полный! — приглушенно отозвался Степун.
А катер еле полз. Полз, натужно урча, вздрагивая, отфыркиваясь отработанным газом. За бортом то и дело возникали отрывистые всплески. Ночь, а лосось все еще играет, описывая в воздухе дуги метра в два, не меньше. А может быть, на косяк напали акулы...
Атласов посмотрел на светящийся циферблат часов — скоро и заданный командиром квадрат. Течение нехотя выпустило катер из своих тугих струй. Движок застучал веселее.
Время напряженного ожидания всегда течет медленно. Атласову подумалось, что прошло с полчаса, а минутная стрелка на циферблате передвинулась всего на девять делений.
Перебрав ручки штурвала, он взял немного мористее. Порывистый нордовый ветер стал ударять в левый борт, и катер закачало сильнее. Должно быть, оттого, что Атласов отвык ходить на такой малой посудине, у него засосало под ложечкой.
Хищников не видно и не слышно. А возможно, они сегодня и не появятся, и напрасны все приготовления на базе? Но что это?.. Вроде бы стучит чужой мотор.
— Малый, самый малый! — негромко скомандовал Атласов в переговорную трубку.
Нет, ему просто послышалось. Только волна плещет о борт.
— Слева по носу неизвестное судно! — отрывисто выкрикнул с бака Кирьянов: он был впередсмотрящим.
Судно? Не туман ли наползает? Не принял ли Алексей бродячее бревно за судно? Атласов до боли в глазах всматривался в ночную тьму. Да, судно... Определенно судно! Зоркий глаз у Кирьянова!
Поворот штурвала, и одна за другой новые команды:
— Средний вперед!
— Полный!
— У пулемета, готовьсь! И опять в машину:
— Самый, самый полный! Оборотики!
Палуба под ногами затряслась — Степун старался выжать из движка все что мог. Злая волна с шипением перебросилась через планшир.
Но тут вдруг движок поперхнулся, закашлялся и замер. И сразу стало отчетливо слышно ритмичное постукивание чужого мотора. «Стосорокасильный «Симомото»,— тотчас определил Атласов, нетерпеливо спросил у моториста:
— Что там у вас? Заело?
Переговорная трубка не ответила. Степун высунулся из двери машинного отделения:
— Не проворачивает! Что-то накрутило на винт!
Катер беспомощно качался на волнах, течение и ветер сносили его на юго-запад, к проливу. Силуэт неизвестной шхуны растворился в темноте. Неужели опять «Хризантема»?
«Счастливо оставаться! Счастливо оставаться! Счастливо оставаться!..» — затихая, издевался «Симомото».
— Милешкин,— позвал старшина,— приготовиться к спуску за корму! «Если скоро не управимся— течение утянет в пролив».
— Есть! — Милешкин вырос перед рулевой рубкой.
«Боится,— понял по голосу Атласов.— Может, лучше послать Кирьянова?.. Нет, Петр все же поопытнее».
Милешкин поспешно разделся, бросил одежду через окно в рубку.
Оставив вместо себя у штурвала Кирьянова, старшина обвязал Петра под мышками тросом, закрепив другой конец за буксирный кнехт.
— Наверное, на винт намотало сети. Освободишь,— сказал он, передавая матросу кортик.— Быстренько!
Милешкин не хуже старшины понимал, что, если течение втянет беспомощный катер в пролив,— стремительные водовороты разобьют его о скалы. Однако, перебросившись за борт, он в страхе прижался к нему: «А вдруг поблизости рыщут акулы?..» Холодная волна окатила по пояс. Милешкин вздрогнул и уцепился за планшир еще крепче.
— Ныряй, ныряй! Раз-два и порядок! — подбодрил Атласов. Он тоже вспомнил сейчас про «морских прожор», как называют акул на Камчатке. Чаще всего они охотятся за пищей именно ночью, и не в одиночку, а целыми стаями. Отец рассказывал, что однажды огромная полярная акула облюбовала их рыбацкий кунгас и, разгоняясь, несколько раз с силой ударяла в днище, стараясь опрокинуть лодку. Игнат и сам видел пойманную на перемет акулу. В желудке у нее нашли остатки двух тюленей, с десяток топорков, щупальца осьминога, чуть ли не полтонны сельди и множество всяких костей. Ее вытащили на палубу шхуны, выпотрошили, а она все еще била хвостом, судорожно разевала громадную пасть и беспрерывно мигала веками. А зубы? Сотни треугольных зубов с зазубренными краями, длиной в четыре — пять сантиметров...
— Ныряй, не трусись, — сердито повторил Атласов.
Собравшись с духом, Милешкин разжал пальцы и скользнул в воду. От страха он забыл набрать в легкие побольше воздуху и не смог поднырнуть к винту. Чувствуя, что вот-вот задохнется, он оттолкнулся ногой от пера руля и пробкой вылетел на поверхность. Новая волна ударила его головой о корпус катера, что-то острое полоснуло по бедру.
— Спасите! — в отчаянии выкрикнул Милешкин.
Атласов с трудом выволок обмякшего, перепуганного парня на палубу.
— Акула цапнула! — едва выговорил тот.
— Где?— встревожился Атласов, включил электрический фонарик, осветил Петра, все еще сжимавшего в руке кортик.
На бедре у него кровоточила неглубокая ранка.
— Сам порезался,— догадался Атласов.— Герой! Перевяжись и одевайся. Кирьянов; приготовиться!
— Мне? — растерянно переспросил Алексей. «Вдруг в воде действительно акулы?» Стало дожути страшно, страшнее, чем в осеннюю штормовую ночь, проведенную на кавасаки.— Я сейчас,— пробормотал он, стягивая сапоги.
— Быстро, быстро,— подгонял Атласов.
Раздевшись донага, Алексей в момент почувствовал озноб. «А как же мы купались зимой в Вопи?»
— Чтобы не швырнуло о корпус, сначала отплыви маленько, — сказал Атласов, обвязывая Алексея концом, легонько подтолкнул в спину: — Топай!
Выждав волну, Алексей прыгнул за борт. Как и советовал Атласов, он немного отплыл от катера и лишь после этого, приноравливаясь к ритму волн, нырнул под корму.
На лопастях и на валу винта он нащупал туго намотанный трос и обрывки сетей. С одного раза тут ничего не сделаешь...
Так Алексей нырял и нырял, сбившись со счета. Не каждый раз ему удавалось перерезать витки троса,— а кортик наточен, как бритва!— но его неизменно ударяло о железный корпус то плечом, то локтем, то головой. И все ему чудилось, что рядом шныряют акулы. Рассчитать невидимые волны было трудно, и одна из них так стукнула о перо руля головой, что он было потерял сознание.
Постепенно мотки перерезанного троса ослабли, и Алексей начал стаскивать их с вала.
Несмотря на июль, вода была очень холодная. Выныривая на миг на поверхность, с жадностью вдыхая воздух, он не однажды хотел крикнуть: «Вытаскивай!» И опять нырял.
Еще один моток, еще один моток, еще...
Когда наконец-то Алексея вытащили на палубу, он не сразу смог встать.
— Иди в машину отогрейся,— с напускной строгостью приказал Атласов. Он едва удержался, чтобы не расцеловать Кирьянова: не чета Милешкину!..
— Здорово тебя наколотило! — запуская движок, присвистнул моторист Степун: Алексей был весь в ссадинах и кровоподтеках.
Движок облегченно вздохнул и через несколько секунд зарокотал.
Под утро над океаном поднялся туман, и катер чуть не потопил плоскодонную рыбацкую лодку — кунгас, пройдя всего в полуметре от ее носа. Лодка закачалась. Четверо ловцов вскочили с банок, испуганно загалдели.
«Японцы»,— узнал Атласов по гортанным крикам.
Включив прожектор, пограничники увидели, что кунгас почти до краев наполнен серебристой, еще трепещущей горбушей.
На легкой волне, обозначая линию открылка ставного невода «Како-Ами», покачивались стеклянные шары — наплава. Катер медленно пошел вдоль открылка, и из тумана возникали все новые и новые шары. Не может быть, чтобы один кунгас установил такой громадный невод!
— Сколько вас?— склонясь через фальшборт, спросил Атласов у ловцов.