— Да, говорил, — согласился Борг. — Но теперь-то в конструкцию двигателя внесена существенная поправка. Опасность мы оцениваем теперь не выше нормы, обычной для любого рейса внутри Системы.
— И тем не менее расчеты могут подвести тебя и на этот раз, — сказал Греков, откинувшись на спинку стула. — Такой полет опасен. Это неоправданный риск.
— Надо выходить в дальний космос, — упрямо повторил я. — Большая цель оправдывает любой риск.
— Нет, Улисс. Выход в дальний космос — слишком серьезная проблема, чтобы не проверить все снова и снова. Ведь до сих пор не было целенаправленного полета. Надо сначала научиться управлять этими кораблями. А может быть, вместо них построить новые, более совершенные и надежные.
Наверное, он был прав. Мы сидели в кают-компании корабля, каких еще не бывало, корабля, готового рвануться сквозь время и пространство в глубины Галактики, но прав был Греков, который проголосует против этого рывка. Этот корабль видится ему как элемент грандиозного лабораторного опыта. Что было на моей стороне? В сущности, одни эмоции.
Вон даже Борг — Борг, создавший этот чудо-корабль, — помалкивает.
Да и кто я, собственно, такой? Просто пилот. Знающий свое дело пилот, только и всего. Человек, выходящий из графика…
Самарин, прищурив глаза, смотрел на меня внимательно.
Он ждал, не скажу ли я что-нибудь еще, но я молчал.
— Ну что ж, — Греков взглянул на Самарина, — не пора ли нам домой?
Самарин сидел в глубокой задумчивости, и Грекову пришлось повторить вопрос.
— Да, пора. — Самарин неторопливо довел «молнию» на куртке до конца и поднялся. — Жаль, что я уже старик, — сказал он, — но все-таки хорошо, что дожил до этого корабля.
* * *
Дорога повернула влево. Мы с Андрой по пыльной травке подошли к кустарнику, у которого стоял Борг. Это была изгородь из кустарника, а за нею в углублении лежал теннисный корт. Вернее, была сетка и правильно расчерченное поле, но вместо обычного проволочного ограждения объем корта обозначали цветные лучи — горизонтальные и вертикальные. На той стороне корта, прямо перед нами, висело табло, по которому плыли светящиеся цифры.
Игрок на поле был один — худощавый, коротко стриженный человек в белом спортивном костюме. В следующий миг я узнал в нем Феликса.
Он взмахнул рукой, как бы отбив воображаемой ракеткой воображаемый мяч, и уставился на табло. Цифры поплыли быстрее, в несколько рядов. Феликс сорвался с места, перебежал на другую половину поля. Не сводя глаз с табло, он потоптался по площадке, пока не нашел нужного места, и опять взмахнул рукой — принял «мяч», который сам же послал с той стороны. И снова воззрился на поток цифр.
— Что за странная игра? — негромко спросил Борг.
Андра пожала плечами.
— Это вовсе не игра. Я слышала, он объяснял ребятам свою новую идею. По-моему, никто не понял. И уж тем более я…
Я смотрел на Феликса со сложным ощущением, разбираться в котором не хотелось. «Добрались-таки до твоей знаменитой шевелюры, — подумал я. — В древней легенде остригли Самсона, и он потерял свою силу. Но ты-то не библейский богатырь с тяжелой палицей. Ты математик XXI века, твоя палица — формулы, отвергающие обычные представления о глубинной сути вещей. Ты пишешь невиданные уравнения на пыльном экране визора. Впрочем, вряд ли теперь у тебя дома пыль и запустение. Теперь там все блистает чистотой, вещи, нужные для быта, лежат на своих местах, а ненужные выброшены, и по вечерам ярко и гостеприимно освещены окна…
Конечно же, так надо. Надо беречь таких, как ты. Потому что, хотя твоя мысль и проникла в недоступные для простых смертных области, оболочка у тебя такая же, как у простых смертных. Те же обычные человеческие потребности и желания. Надо беречь, я понимаю… Я-то сам управлюсь с жизнью, я ведь сильный… Давай, Феликс, скачи резвее по теннисному корту, отбивай мячи, которых не существует…»
Я спохватился, но было поздно: Феликс резко повернулся к нам с недовольной гримасой человека, которому очень помешали. Наши взгляды встретились. Он отступил было назад, на его лице обозначилось выражение растерянности…
— Извини, что помешали, — раздался спокойный голос Борга. — Но рабочий день давно кончился, пора и отдохнуть.
— И поесть, — добавила Андра. — Опять ты не пришел к обеду.
— А который час? — спросил Феликс. Таким же тоном он мог бы спросить, которое столетие.
Он, сутулясь, направился к лестнице, и, как только вышел за пределы следящей системы, цифры на табло погасли.
Поднявшись по ступенькам, он поздоровался с нами. Мы оба избегали смотреть друг на друга. Андра живо извлекла из сумки пакеты с едой.
— Может, пойдем домой? — нерешительно предложил Феликс. — А то здесь как-то…
— Поешь, поешь, — Андра сунула ему в руку закусочный брикет, а в другую стаканчик. — А то, пока дойдешь до дому, тебя кто-нибудь перехватит, и будешь ходить до вечера голодный.
Она налила в стаканчик кофе.
— Кормишь ты его, как погляжу, хорошо, — сказал Борг, усмехаясь. — С чего же он такой худой? Не в коня корм?
— Именно, — подтвердила Андра, озабоченно следя, чтобы кофе не пролился на костюм Феликса. — Осторожно! — воскликнула она.
Коричневое пятно медленно расползалось по белой рубашке Феликса. Андра сокрушенно вздохнула.
* * *
Борг, в темно-вишневом халате и домашних туфлях, сидел в кресле и читал газету. Газеты валялись и вокруг кресла. На столике перед ним стояла початая бутылка красного вина и поднос с едой.
— Садись, — сказал он. — Я ждал тебя. Ешь, пей и читай.
Я спросил:
— Ты решил взять отпуск, старший?
— А что? — ответил он вопросом на вопрос. — Халат обязательно ассоциируется с отпуском? — Он отпил из стакана. — Зря пренебрегаешь газетами, пилот. Прочти хотя бы, как комментируют твое выступление на Совете.
Я развернул газету, нашел отчет о вчерашнем заседании Совета.
«Мы привыкли к резкому тону выступлений Улисса Дружинина, — побежали строчки отчета. — Вспомним, как несколько лет назад, после памятного его полета, он яростно упрекал Совет в чрезмерной осторожности и нетерпеливо требовал принять безотложно максимальную программу выхода в Большой космос. Вспомним его статьи на ту же тему. Вчера же перед Советом предстал другой Дружинин. Его речь была на редкость спокойной, правда, с ощутимым налетом горечи…»
Далее шел полный текст моего выступления, уместившийся на половине газетного столбца.
«Скажу в заключение: есть два звездолета и есть добровольцы. Необходима по крайней мере разведка. Здесь говорили о недопустимости возможных жертв. Но разведка есть разведка, она всегда связана с риском. Рано или поздно человечество выйдет в Большой космос».
Я пробежал свою речь. Не знаю, как там с «ощутимым налетом горечи», но свои мысли мне удалось выразить. Никогда в жизни я не произносил лучшей речи. И уж наверное, никогда не произнесу. Часть членов Совета поддержала мое выступление. Но Греков взял слово и разгромил меня в прах. Говорил он все то же: никто и никогда не принимал бесповоротных решений, запрещающих выход далеко за пределы Системы, — просто не настало время для таких прямых связей с другими планетными системами и нет необходимости рисковать людьми; перспективное планирование должно опираться на реальные возможности…
Так-то, пилот Дружинин.
Двумя чашками крепкого кофе я завершил свой завтрак. Несколько осоловев от необычно плотной еды, я сидел в кресле против Борга, и в голове вертелась немудрящая, но почему-то запавшая в память песенка: «И снова гудят корабли у причала: начни все сначала, начни все сначала…»
«Какое прекрасное было начало, — подумал я. — Мы с Робином пронеслись сквозь время, как призраки. Да, черт побери, как призраки. Мы доказали, что прорыв в Большой космос возможен. Как счастлив я был тогда, как молод и счастлив, и уверен, что новая космическая эра настает, вот она, совсем близко, распахни только дверь…»
И все рухнуло. Анатолий Греков на этот раз добился большинства. «Ввиду серьезных сомнений в безопасности полета в хроноквантовом режиме отложить разведывательный выход с экипажем на борту за пределы Системы».
— Старший, — сказал я, — разве недостаточно было опыта нашего полета? Как ты сам теперь оцениваешь вероятность опасности?
Борг посмотрел на меня долгим взглядом.
— Риск, конечно, есть, — ответил он неопределенно.
— Но риск есть и в обычном межпланетном рейсе…
Мне вдруг расхотелось говорить об этом. Что толку? Ясно ведь сказано: «Ввиду серьезных сомнений…»
— Ты куда-то исчез вчера после заключительного заседания, — сказал Борг, — а тебя разыскивал Самарин. Нехорошо это — выключать видео.
— Я смотрел кино, потому и выключил.
— Он вызывал тебя до позднего вечера.
— Я смотрел четыре фильма подряд и вернулся около часа ночи. Сейчас вызову его, мне тоже надо…
— Не трудись. Самарин, наверно, уже подлетает к Луне.
— Жаль, не успел…
Борг отхлебнул из стакана. «Какой-то он странный сегодня, — подумал я, — никуда не торопится, ничего не вертит в руках».
— Он сидел у меня весь вечер, — сказал Борг. — Славно мы с ним поговорили… Между прочим, в ближайшие две недели оба корабля будут испытаны и войдут в строй действующих. Они будут выполнять спецрейсы — разумеется, в пределах Системы и на обычном плазменном ходу. Самарин просил передать, чтобы ты был готов принять один из них.
— Спасибо.
Борг посмотрел на меня, испытующе как-то посмотрел.
— Хроноквантовый двигатель будет отключен от питания и запломбирован.
Несколько секунд мы сидели молча, уставившись друг на Друга.
— Это тоже Самарин просил передать? — спросил я.
— Нет. Это я от себя.
Распломбировать двигатель и подключить питание — дело нехитрое. Надо только хорошо знать, что к чему. Схему я знал хорошо. Недаром столько времени лазал по кораблю.
— Нет. — Я покачал головой. — Нет, старший. Сколько раз в жизни я выходил из графика — весь космофлот знает. Хватит. Я стал взрослым, старший. Я не хочу выходить из графика…
Борг опять потянулся к стакану.
— Н-ну что ж, — сказал он медленно, — Выходить из графика, конечно, не следует.
* * *
Как ни оттягивай решительный разговор, а все равно он настанет, Сразу по прилете на Луну я направился в кабинет Самарина. Разговор с начальником космофлота был долгим и трудным. Он выключил аппараты связи и попросил дежурного диспетчера докладывать лишь сверхсрочную информацию. Он убеждал меня не уходить из космофлота: предстоят интересные спецрейсы, надо доставить на околомарсианскую орбиту крупную гелиостанцию, затевается строительство поселка на Титане, и он, Самарин, предполагает использовать для этих рейсов оба новых корабля — для них это будет отличное задание, — и уже подготовлен приказ о моем назначении командиром одного из них.
— Нет ни одного пилота в Системе, — сказал он, — который не мечтал бы летать на таком корабле.
— Спасибо, старший, — сказал я. — Летать на нем действительно большая честь. Но я вынужден оказаться.
Самарин подпер щеку ладонью и посмотрел на меня, прикрыв один глаз.
— Позволь тебя спросить, Улисс: что ты будешь делать на Венере?
— Жить.
Мы помолчали. Тускло серебрились аппараты связи, занимавшие добрую половину кабинета.
— Ведь я в конце концов примар, старший. Почему бы мне не вернуться в отчий дом?
— Ты прирожденный пилот, Улисс, и твое место в космофлоте. Не тороплю тебя, подумай день, два, неделю, прежде чем решить окончательно.
— Я решил окончательно.
— Ну так. — Самарин выпрямился, положил на стол руки, старые руки с набухшими венами. — Не понимаю, почему я должен тратить время на уговоры. Даже в праздники мне не дают покоя. Я забыл, когда я отмечал праздники, как все люди. Что за разнесчастная у меня должность…
Я терпеливо выслушал его, пока он не выговорился. Очень не хотелось огорчать старика, и я подумал, как трудно мне будет без привычной его воркотни, без стартовых перегрузок, без большого пилотского братства. Я заколебался…
По-видимому, я еще не очень крепко утвердился в принятом решении. Да, я заколебался. Не знаю, чем закончился бы наш разговор, если бы не ужасное событие, от которого я долго потом не мог оправиться…
Раздалась трель инфора, а вслед за ней — взволнованный голос, в котором я не сразу узнал голос Робина:
— Старший! Старший! Скорей на Узел связи! Идет передача… Что? Нет, не Сапиена, я ничего не понимаю… Сигналы из времени, но это не Сапиена, нет! Код обычный… Скорее, старший!
— Пошли, — коротко бросил мне Самарин.
Он шел крупным шагом, почти бежал по коридорам, я не отставал от него.
Робин, бледный, потерянный, стоял посреди аппаратной, уставясь на экран. По строчкам экрана бежали импульсы, и я сразу увидел, что они группируются не в особый код, разработанный для связи с Сапиеной, а в обычные числовые группы, общепринятые в космофлоте.
— Что это? — резко спросил Самарин.
Робин не ответил. Мы все трое знали код наизусть, нам не нужно было ждать, пока автомат раскодирует сигналы и выдаст ленту с текстом. Импульсы бежали по экрану, и мы читали каждый про себя:
«…гарантируют безопасность… повторяю… корабль СВП… разведывательном полете… не вышел из хроноквантового режима… нет выхода из времени… нет выхода… ошибка расчета совмещения… необходимо… поймите точно… поймите точно… необходимо смещение оси… системы А12… на 7 миллиметросекунд… из расчета 98 запятая 3 килохрон… эти условия гарантируют безопасность второго корабля… уверенный выход из режима… простите самовольный уход… прощайте навсегда… Борг».
Я окаменел. По строчкам экрана текли световые импульсы, снова и снова повторяя эту отчаянную радиограмму, они слепили глаза, нет, это невозможно, невозможно, невозможно… Борг! Только теперь я понял скрытый смысл его слов: «Хроноквантовый двигатель будет запломбирован». Это я, я должен был его распломбировать и лететь. Я должен был сделать это, а не Борг, он нужен людям, как же теперь без него…
Оглушенный, я тупо смотрел на всплески импульсов, текст повторялся снова и снова, он был, как видно, задан автомату, — и вдруг экран погас.
Самарин сидел, низко наклонив седую голову и обхватив ее ладонями. Робин замер у печатающего аппарата в ожидании ленты с раскодированным текстом. Что-то шелестело и постукивало за панелью аппарата, мигали цветные лампы. Мне хотелось куда-то бежать, что-то сделать, звать на помощь. Мелькнуло в голове: «Может, ошибка или… или, черт побери, мистификация… Уж очень мало времени прошло с момента отлета Борга на «Элефантину». Ведь ему надо было еще добраться до орбиточной стоянки корабля, и стартовать на нормальном ионном ходу, и долго разгоняться: перейти на хроноквантовый режим можно только вдали от планетных масс… Вздор! Вздор! Этот приемник настроен не на обычные радиосигналы, а на идущие с опережением. Радиограмма Борга обогнала время, а сам он… сам он, не нашедший у меня понимания, не пожелавший смириться и ждать, — один в корабле-призраке, который никогда не выйдет из жуткой пропасти безвременья…»
— Ивар, Ивар, что ты наделал? — чуть слышно простонал Самарин.
* * *
Я бесцельно слонялся по коридорам Селеногорска. Бегали какие-то незнакомые люди, тревожно гудели голоса, откуда-то донесся женский плач. Отчаяние душило меня.
Наверное, ноги сами привели меня привычной дорогой в диспетчерскую. Тут только, увидев световое табло с указанием ближайших рейсов этого дня, я немного пришел в себя. «Венера — 22.30, корабль номер такой-то, командир Рокотов».
Я отправился на Узел связи к Робину.
— Давай прощаться, — сказал я. — Улетаю на Венеру.