— М-м-м… Боюсь, он не может подойти к телефону.
— Почему? Его нет дома? А как же вы проникли в его квартиру?
— Вообще-то, Петр Петрович дома, только как бы и нет его. Словом, он труп, — я наконец смогла произнести правду.
В эфире повисло продолжительное молчание. Я будто даже видела, как Ицхак Соломонович рвет на себе галстук и удивленно моргает своими колючими глазками.
— Нехорошая шутка, барышня, — сдавленно молвил Зильберштейн. — Я так понимаю, договоренности вы не соблюли. Будьте любезны, оставайтесь у Петра, милиция скоро приедет.
— А мы как раз милиционеров и ждем! — порадовала я антиквара. — И еще «Скорую».
На этот раз молчание длилось еще дольше. За это время Лизка выплыла из кабинета Симкина с довольной физиономией и хотела было поделиться новостями, но я сделала страшные глаза и показала ей кулак. Не думаю, что подруга впечатлилась, но зато поняла, что сейчас лучше рта не открывать. Молчание антиквара уже начало тяготить: с минуты на минуту ожидается прибытие милиции, а нам еще надо было ликвидировать следы нашего пребывания в квартире покойного и прикинуться бедными напуганными овечками. И кстати, неплохо бы решить, что следует говорить органам, а о чем лучше промолчать.
— Э-э… девушка… как вас там?
— Виталия, — с готовностью подсказала я.
— Ну да, Виталия. Я так понимаю, что до Петра вы все же доехали, раз я с вами говорю по его домашнему телефону…
Мне почудилось, будто Зильберштейн разговаривает со мной, словно с малолетним ребенком-дауном. Это показалось обидным, оттого я сердито засопела в трубку. Впрочем, Соломоныч не проникся. Он продолжал говорить вкрадчиво и настороженно:
— Но по какой-то причине вы нэцке ему не отдали. Я могу поинтересоваться, по какой?
Ну, и у кого из нас проблемы с головой? Уж точно не у меня!
— Говорю же вам, Петр Петрович сейчас уже не с нами! — досадуя на бестолковость антиквара, воскликнула я.
— Как вы попали в его квартиру?
— Соседка нас впустила.
— Соседка?
— Да! Она с Гейтсом гуляла, а тут мы. Мы с Лизкой малость подрастерялись — вы же не сказали номер подъезда. Кто ж знал, что Симкин в «китайской стене» живет?
— Короче, пожалуйста, — нетерпеливо попросил Ицхак Соломонович. Чувствовалось, что терпение у него на исходе. А чего, спрашивается, так тревожиться? Я и так излагаю в предельно краткой форме. Ладно, хочет покороче — сделаем!
— Мы вошли, а Петр Петрович в кабинете за своим столом сидит. Мертвый… — зловеще сказала я.
— Мертвый сидит? — уточнил Зильберштейн.
— Ага. Словом, мы с Лизаветой думаем, что его убили. Теперь вот сидим и ждем ментов. Ой, в смысле милиционеров.
— Говорил же, оставьте Хотэя мне! — в величайшей досаде воскликнул Зильберштейн, но тут же спохватился и задал главный (разумеется, для него) вопрос: — А что с остальной коллекцией?
Ответа на него я не знала, потому как пресловутую коллекцию даже и не видела. Впрочем, ответить все равно не получилось бы — входная дверь открылась, и моему взору предстали сперва зеленоватая от испуга соседка с истошно орущим Гейтсом, а потом и долгожданные органы в лице неулыбчивого майора лет сорока и двух сержантов с автоматами весьма угрожающего вида. Я имею в виду автоматы, конечно, сами парни были довольно симпатичными, но по долгу службы хмурились и, кажется, готовы были сию секунду нас арестовать. За их спинами с потерянным видом топтался какой-то мужик с невероятно длинным носом. Одет он был в штатское, но отчего-то ощущалось, что он тоже из органов. За ним маялась толстая тетка в линялом халате и мужик в серой майке, которая, как ни старалась, не могла скрыть бесформенного пивного брюха.
Дальнейшие события я помню лишь приблизительно, потому что пребывала почти в бессознательном состоянии. Только после того, как тело Симкина вынесли из квартиры в черном полиэтиленовом мешке, а потом кто-то сунул мне под нос ватку с нашатырем, я смогла вернуться к действительности и обнаружила себя сидящей на кухне с сигаретой в руке, хотя до этой минуты не курила и запаха дыма не выносила.
— Как вы себя чувствуете? — казенным голосом поинтересовался майор.
Я помнила, что милиции по возможности надо говорить правду, поэтому честно призналась:
— Голова болит, — на что майор, грустно улыбнувшись, порадовал:
— Раз голова болит, значит, она еще на плечах. Пока.
Что-то я не поняла: это шутка такая или противный мужик делает прозрачные намеки? А может, успокаивает? Я с надеждой заглянула в глаза милиционера, но ничего хорошего там не нашла, и оттого закручинилась пуще прежнего.
— Меня зовут Иван Иванович Сидоров. Я следователь… Впрочем, название отдела и отделения вы все равно не запомните. Итак, хотелось бы задать вам несколько вопросов, касающихся смерти гражданина Симкина, а главное, получить на них развернутые ответы.
Я беспомощно всхлипнула и поискала глазами Лизавету. Ее поблизости не оказалось. Полагаю, она тоже сейчас имела неприятный разговор с органами. Мысль покаяться уже родилась в моей голове, но тут с воплем: «Это они его убили!» в помещение ворвался Соломоныч.
Даже не переведя дух, он с ходу начал давать показания. Я слушала его и отчетливо понимала — остаток своей жизни проведу за колючей проволокой.
По словам Зильберштейна, выходило, будто мы с Лизаветой — главные злодеи и кровожадные убийцы. Мы, оказывается, убили уважаемого Петра Петровича с целью завладеть его уникальной коллекцией нэцке. После чего имели наглость заявиться лично к нему, Ицхаку Зильберштейну, лучшему другу Симкина, с просьбой оценить одну из украденных нэцке.
— Они придумали совершенно нелепую историю про какие-то пещеры. Они меня загипнотизировали. Да-да, теперь я понимаю, почему я им поверил. Арестуйте их немедленно, товарищ майор! Только будьте осторожны, а то они и вас загипнотизируют, — закончил Соломоныч, с ненавистью глядя в мою сторону.
— Жулик! — ухмыльнулась я, выслушав словоблудие антиквара. — Сам хотел Хотэя к рукам прибрать, да только Лизка не позволила. У нее глаз — алмаз, пройдох с первой попытки определяет. Товарищ майор, — обратилась я к органам, — этот тип, то есть господин Зильберштейн, давно зуб точит на коллекцию Симкина. Как увидел у нас Хотэя, аж затрясся весь. Я сильно подозреваю…
Сперва мне показалось, что на кухне что-то взорвалось, но когда я открыла глаза, оказалось, это майор шибанул кулаком по кухонному столу. Стол у Симкина оказался не приспособленным к таким перегрузкам, поэтому обрушился на пол со страшным грохотом.
— Товарищ майор! — вбежал один из сержантов. — Оружие нашли. Стандартный ПМ. Гильзу ищут…
— Убийцы! — прошипел Соломоныч, с ненавистью глядя в мою сторону. — Арестуйте их, товарищ майор!
— Еще неизвестно, кто из нас убийца, — парировала я, посмотрев на антиквара с неменьшей «приязнью».
Милиционер собрался было еще раз шарахнуть по столу и даже сжал кулак, но тут вдруг обнаружил, что молотить уже не по чему, поэтому он ограничился лишь грозным рычанием:
— Молчать!
Мы с Соломонычем разом умолкли, но продолжали буравить друг друга взглядами, полными ненависти.
— Значит, так, — распорядился майор, — вы, гражданин, подождите покуда. Мы с девушкой побеседуем, а там, глядишь, и до вас очередь дойдет. Итак? — обратился ко мне следователь, когда Зильберштейн нас покинул.
Вздохнув, я приступила к покаянию. Рассказ вышел коротким, но интересным и складным. Во всяком случае, майор слушал, не перебивая.
По моим словам, выходило, что фигурку Хотэя мы с Лизаветой чисто случайно нашли в пещере, подумали, что она представляет историческую ценность, и решили вернуть ее хозяину, который наверняка горевал о пропаже. Да вот незадача — опоздали малость…
О найденных в пещере трупах я, разумеется, промолчала: чего ж о них говорить, раз все равно от парней ничего не осталось? Да и не пролезли бы менты через клизму при всем своем желании!
Майор задал еще несколько малоинтересных вопросов, но меня порадовал тот факт, что он заинтересовался Зильберштейном. Будет знать старый мошенник, как оговаривать честных людей!
Однако к чувству торжества справедливости примешивалась изрядная доля беспокойства, касалось оно Лизаветы. Как бы она не проболталась о трупах! А то выйдет не совсем красиво: вроде как я лгунишка, и в связи с этим у следователя могут возникнуть сомнения в моей откровенности.
Но, как оказалось, тревожилась я напрасно. Лизавета слово в слово повторила мою версию, майор остался доволен и, кажется, даже очаровался подружкиными прелестями. Иначе чем объяснить его блуждающую улыбку и странным образом косящие глаза? Причем косили они исключительно в сторону шикарного бюста Лизаветы. Сама Лизка как будто была не против и активно демонстрировала свои выпуклости. Закончилось дело тем, что милиционер назначил ей свидание. Правда, место для встречи оказалось чересчур экзотичным — городская прокуратура. Причем на свидание он пригласил и меня. Странные фантазии, честное слово! Ума не приложу, чем я могу им помочь?
Когда мы покидали квартиру Симкина, милиционер приступил к допросу Соломоныча. Очередная порция живительного бальзама пролилась на мою душу: сразу чувствовалось, взялись за антиквара конкретно.
— Расследование зашло в тупик, — усевшись в машину, с грустью констатировала я.
— Это почему же?
— Сама посуди: парней размазало по Эрмитажу, нам о них ничего неизвестно… Была зацепочка — нэцке, но теперь и этого нет. Господин Симкин уже ничего не скажет. А еще менты, мать их в душу! — тут я даже всхлипнула от жалости к себе. Ну, и к Лизке заодно.
— Что менты? — насторожилась Лизавета.
— Ну как что? Они теперь нас непременно начнут подозревать, допросами замучают…
— Глупости! С чего бы им нас подозревать? Оружие нашли за окном, в кустах сирени валялось, отпечатков наших на нем нет, в квартиру мы вошли вместе с соседкой. Она наше алиби, так что беспокоиться не о чем, мы не при делах. Но на допросы несколько раз сходить придется, тут ты права. А вот твой пессимизм, Витка, меня огорчает. Расследование только начинается, а среди тебя уже бродят упаднические настроения. Выше голову, подруга, нас ждут великие дела!
Какие такие дела нас ждали, мне было неведомо, но я посоветовала себе не задавать лишних вопросов — раз Лизка так уверенно говорит, значит, у нее имеются на то веские причины, и она непременно ими поделится со мной, но позже, когда вдоволь насладится моим томлением.
— Куда едем? — коротко утончила я, заводя двигатель.
— Домой. Нужно хорошенько обдумать план кампании, — скомандовала подруга, заметно разочарованная моей нелюбознательностью.
Всю дорогу до дома я принципиально молчала, сосредоточенно глядя перед собой. Лизавета ерзала на сиденье, как вошь на гребешке. Флюиды ее нетерпения — конечно, поделиться информацией с умным человеком не только правильно, но и полезно! — заполнили салон «жигуля» до отказа. Один раз она даже открыла рот в попытке заговорить, но из вредности захлопнула его снова.
Тяжкое испытание закончилось лишь после того, как мы переступили порог моей квартиры. Первой не выдержала Лизавета:
— Витка, а почему ты ничего не спрашиваешь?
— О чем? — с притворным равнодушием пожала я плечами.
— Ну, хотя бы о результатах осмотра места преступления в квартире Симкина.
— Ах, да! И каковы результаты? — вроде бы спокойно, а на самом деле изнывая от любопытства, поинтересовалась я.
— Коллекция Симкина пропала…
Честно признаюсь, я не сильно удивилась, потому что чего-либо подобного ожидала. Ведь не просто так убили ученого, не ради баловства. Однако из упрямства решила немного поспорить:
— А может, и не пропала вовсе? Он же неглупый человек, понимал, наверное, что хранить в доме коллекцию небезопасно. Симкин вполне мог арендовать ячейку в банке.
— Не мог, — убежденно помотала головой Лизавета. — Аренда ячейки в банке денег стоит. Откуда они у простого ученого? Сама знаешь, наука нынче в глубокой заднице. И потом, я своими глазами видела место, где нэцке стояли. Там следы остались.
— Чьи следы? — не поняла я.
— От фигурок. На полочке в шкафу пыли полно, а где нэцке стояли, пыли нет. А еще там опись была… — Лизка внезапно умолкла и сорвалась с места. Вернулась она через минуту, неся в руках старую папочку с тесемками и надписью «Дело».
— Улику уперла?! — всплеснула руками я.
— И ничего не уперла, не уперла! — набычившись, возразила Лизавета. — Просто прихватила в интересах следствия. Теперь ведь нэцке из коллекции Симкина начнут в продаже появляться. Ну, на черном рынке, естественно. Попытаемся отследить, кто их продает.
Настала моя очередь удивляться:
— Зачем? — в отличие от умной подруги сладкого я не люблю, возможно, оттого мозг отказывался функционировать в нужном направлении, и я по-настоящему не понимала, что нам это даст.
— Не врубаешься? А между тем все просто: кто «шляпку спер, тот и старушку убил». Иными словами, кто фигурки продает, тот и старичка замочил. Классика жанра! С ребятками из пещеры, боюсь, потруднее будет… Но и тут у меня кое-какие идейки имеются.
— Урожайный нынче год на твои идеи, — усмехнулась я. — Поделишься?
— Обязательно, только потом. А сейчас давай чего-нибудь съедим? Я голодная, как пиранья. Ты приготовь чего ни то, а я пока в ванне поплаваю — у меня дома опять горячая вода отсутствует. Все чинят, чинят чего-то, а толку никакого! Зато денег дерут уйму. И никого не волнует, есть горячая вода, нет ее… Ну, погодите, козлы коммунальные, дайте только с убийствами разобраться. Доберусь я до вас, мало не покажется!
Лично у меня сомнений в том, что коммунальщикам в скором времени придется несладко, сомнений не было: Лизавета, ежели чего удумала, выполнит непременно, в особенности если дело касается кровавых разборок. Продолжая раздавать щедрые обещания в адрес ЖКХ, подруга уединилась в ванной, а я послушно потащилась на кухню, чтобы попытаться создать кулинарный шедевр из продуктов, которые сумею обнаружить в холодильнике.
Большой белый друг, интимно урчащий в углу кухни, разнообразием не порадовал. Вернее, не порадовал ничем — в нем удалось обнаружить только холод, совсем как во времена активной перестройки.
— Душераздирающее зрелище, — попеняла я холодильнику, после чего закрыла его, сосчитала до пяти и снова открыла, ожидая, что внутри агрегата каким-нибудь волшебным образом произошли изменения в лучшую сторону. Ничего подобного не случилось, и я с грустью констатировала: — Никакой положительной динамики!
Зато в ящике для овощей я нашла несколько малость скукоженных картофелин и одну морковку. Ее я тут же слопала (раз она одна и на двоих ну никак не делится), а картошку решила пожарить. За этим мирным занятием и застала меня Лизавета, величественно выползая из ванной. На голове подруга царственно несла тюрбан из полотенца и распространяла вокруг одуряющий запах моего парфюма. На миг сердце у меня сжалось, но потом я решила, что пенять подружке по этому поводу все же не стоит — у нее нервный стресс, а в таком состоянии ароматерапия здорово помогает.
— Это все? — недовольно сморщилась Лизка. — Негусто, однако! Витка, а давай в ресторан махнем?
— Хватит мои деньги разбазаривать! — строго одернула я подругу. — Мне еще в Турцию ехать. Ешь, что дают, и не выпендривайся!
Хоть и кривилась Лизавета на румяную картошку, но уплетала ее будь здоров. Я с волнением следила за процессом и с тоской понимала, что мне за ней нипочем не поспеть и перспектива скончаться от голода уже маячит на горизонте.
— Знаешь, Витка, на сильном подозрении у меня Соломоныч, — с набитым ртом пробубнила подруга.
Я кивнула, соглашаясь, и проворнее заработала вилкой, потому как смотреть, как жареная картошка стремительно исчезает в необъятных просторах Лизкиного желудка, уже не могла.
— Сдается мне, — продолжала рассуждать прожорливая подруга, — он-то и замочил Симкина. Голову даю на отсечение, Соломоныч и есть убийца!
— Смотри, головы лишишься.
— Ерунда! Сама посуди: антиквар давно на нэцке Симкина принтер настроил. Уговаривал дружка хоть одну продать. А тот ему дулю сделал. Тогда Зильберштейн удумал всю коллекцию экспроприировать. Для этого нужно было всего лишь расправиться с ее хозяином, то бишь с Симкиным.