— Садись. Будь как дома.
— Я не хочу тебе диван кровью запачкать.
— На нем клеенка, видишь?
Действительно, на диван накинута клеенка. Сажусь, гляжу в экран: «Иглз» выигрывают, это удивительно — ведь «Даллас» считался фаворитом.
— Я скучал по тебе, — говорит Дэнни, сев рядом. — Ты ни словечка не сказал на прощание, просто взял и исчез.
— Меня мама забрала, пока вы все были на музыкальной терапии. А когда ты вернулся?
— Только вчера. Выпустили за хорошее поведение.
Я смотрю на друга: нет, похоже, не шутит.
— Хочешь сказать, ты только вчера вернулся домой из психушки, а я просто случайно забежал в твой район, и меня случайно ограбили на твоей улице, и я случайно постучался в твой дом?
— Видимо, так.
— Но это же просто чудо какое-то, нет?
— Пэт, на Рождество бывают чудеса. Эту байду все знают.
Больше мы ничего сказать друг другу не успеваем, потому что в комнату входит маленькая, серьезного вида женщина в огромных очках с черной оправой и давай причитать:
— О господи! Ох ты боже мой!
Я пытаюсь убедить тетю Жасмин, что со мной все в порядке, но она все равно звонит 911, и вот уже «скорая» везет меня в Джермантаун, в больницу.
В приемном отделении тетя Жасмин громко молится за мое спасение и кричит на массу людей, пока меня наконец не увозят в отдельную палату, где снимают одежду и промывают раны.
Пока мне ставят капельницу, я рассказываю полицейскому, что произошло.
Врачи делают рентген и говорят, что с ногой просто мрак; приезжают мама, Джейк и Кейтлин; а потом мне на ногу кладут белую гипсовую повязку, которая закрывает ее целиком — от пятки до верха бедра.
Я хочу извиниться перед Дэнни и тетей Жасмин за то, что испортил им рождественский ужин, но мама говорит, что они уехали вскоре после ее появления, и отчего-то становится очень грустно.
Перед тем как наконец отпустить меня домой, медсестра надевает на мои босые пальцы фиолетовый носок и вручает пару костылей. Однако мне так и не приходится ими воспользоваться, потому что Джейк везет меня в инвалидной коляске до самой машины. Из-за гипса я вынужден сесть боком на заднее сиденье, положив ногу на колени маме.
Северную Филадельфию пересекаем в молчании, которое Кейтлин прерывает, когда мы выезжаем на автомагистраль Скулкил:
— Н-да, нынешнее Рождество мы уж точно не забудем.
Она говорит это в шутку, но никто не смеется.
— Почему никто не спрашивает, как я очутился в Северной Филадельфии?
Пауза.
— Тиффани позвонила нам из телефона-автомата и все рассказала, — говорит наконец мама. — Мы всю Северную Филадельфию прочесали в поисках тебя, а потом из больницы связались с отцом, он перезвонил Джейку на мобильный, и вот мы здесь.
— Так я всем испортил Рождество, получается?
— Не ты, а эта чокнутая сука.
— Джейк, — вмешивается мама, — перестань!
— «Иглз» выиграли? — спрашиваю брата.
Я же помню, что они вели в счете, и надеюсь, что папа будет в нормальном расположении духа, когда я приеду домой.
— Угу, — бросает Джейк.
По его ответу понятно, что он на меня сердится.
«Иглз» нанесли поражение Ти-Оу и «Далласу» — на их же поле! — в день Рождества, обеспечив себе выход в плей-офф, а Джейк, который еще с начальной школы смотрел все их матчи, вынужден был пропустить, возможно, лучшую игру сезона, потому что разыскивал своего помешанного брата по всей Северной Филадельфии. Тут до меня доходит, почему с нами нет отца, — он ни за что бы не пожертвовал возможностью посмотреть такой важный для команды матч, тем более против «Далласа». Я ничего не могу поделать с чувством вины: ведь это могло быть отличное Рождество. Отец наверняка бы радовался, а мама, я уверен, приготовила еду, и Кейтлин даже надела футболку «Иглз» — но я, как всегда, все испортил, я только и делаю, что порчу другим жизнь, и лучше бы эти грабители вовсе убили меня и…
Я плачу, тихонько, чтобы мама не заметила и не расстроилась.
— Мне жаль, Джейк, что ты из-за меня матч пропустил, — наконец удается выдавить из себя, но от этих слов я только еще сильнее плачу и вскоре уже просто рыдаю как ребенок, закрыв лицо руками.
Мама гладит меня по здоровой ноге, но никто ничего не говорит.
Остаток пути мы едем в молчании.
Как она?
Мой день рождения выпадает на пятницу, 29 декабря. Днем мама помогает обернуть ногу в гипсе мусорными пакетами, чтобы я смог принять душ — в первый раз с тех пор, как сломал ногу. Немного стыдно писать о том, что мама вынуждена мне помогать, чтобы я не намочил гипсовую повязку. Она придерживает занавеску для душа, когда я перекидываю здоровую ногу через бортик ванны и встаю, пытаясь не опираться на больную. Мама дает мне мыло и шампунь. Она старается не смотреть на мое обнаженное тело, но, уверен, пару раз бросила взгляд, и от этого как-то не по себе. Я уже несколько дней не тренировался, отчего чувствую себя маленьким и слабым, но мама ничего не говорит про мои одрябшие мышцы, она же добрая женщина.
После душа она помогает мне надеть тренировочные брюки, у которых отрезала одну штанину, чтобы гипс не мешал. Еще я надеваю рубашку на пуговицах из «Гэпа» и новую кожаную куртку. Прыгаю вниз по ступенькам, на костылях выхожу из дому и иду к маминой машине, забираюсь боком на заднее сиденье, укладывая на него травмированную ногу.
Мы приезжаем в Вурхис, я на костылях захожу в кабинет Клиффа, сажусь в черное кресло, опускаю ногу в гипсе на подножку и рассказываю ему все.
— И ты не вставал с постели с самого Рождества? — спрашивает Клифф, когда я заканчиваю.
— Нет.
— И тебе не хочется почитать что-нибудь или посмотреть телевизор?
— Нет.
— И мышцы верхней части тела ты тоже не тренируешь? Штангу не качаешь?
— Нет.
— Чем же ты весь день занимаешься?
— Сплю. Или думаю. Иногда пишу, и еще ко мне Дэнни заходит.
Я уже рассказал своему психотерапевту, как мы с Дэнни снова обрели друг друга, и даже Клифф вынужден был признать, что вся эта история похожа на чудо. Только в ней, пожалуй, и можно увидеть серебряный ободок — хоть что-то хорошее из приключившегося со мной в это ужасное Рождество.
— А что вы с Дэнни делаете, когда он приходит?
— Играем в лудо.
— Лудо?
— Это же любимая игра правителей Индии. Как вы можете не знать?
— Я знаю про лудо. Просто удивлен, что вы с Дэнни играете в настольные игры.
— Почему нет?
Клифф корчит забавную гримаску, но ничего не говорит.
— Дэнни приезжает ко мне аж из Северной Филадельфии. На метро, с пересадкой. И не ленится тащить доску для лудо.
— Это ведь хорошо, что он к тебе приезжает. Должно быть, приятно встречаться со старым другом.
— Жаль, что он все еще не может читать рэп, даже после второй операции, но тетя нашла ему работу, уборщиком в церкви — там у нее еще и детский сад. Он протирает скамейки скипидаром, подметает пол, выносит мусор, пылесосит каждый вечер — все в таком духе. От него теперь пахнет сосновыми иголками, приятный запах. Но Дэнни стал гораздо тише, чем я помню по психушке.
— Ты рассказал Дэнни о том, что сделала Тиффани? — спрашивает Клифф.
— Да.
— А он?
Пожимаю плечами.
— Он тебе ничего не посоветовал?
— Я не просил у него совета.
— Понятно. — Клифф щиплет себя за подбородок — стало быть, сейчас скажет что-то, услышанное от моей матери. — Пэт, я знаю, как ты потерял память. Все знают. — Он делает паузу и смотрит, как я отреагирую. — Думаю, ты тоже все помнишь. Ведь помнишь?
— Нет.
— Хочешь, расскажу, как ты лишился памяти?
— Нет.
— Почему?
Я молчу.
— Я знаю, что доктор Тимберс каждый день рассказывал тебе эту историю, — это входило в процесс лечения. Именно поэтому я никогда не упоминал о ней. Думал, ты сам захочешь поговорить об этом, когда станешь готов, но прошло уже почти пять месяцев, а теперь ты еще и ногу сломал — явно дела не идут на лад. Не могу избавиться от ощущения, что пора нам попробовать другую тактику. То, что Тиффани говорила про завершение, — правда. Не скажу, что она прибегла к достойным методам, но тебе действительно надо примириться со случившимся. Пэт, завершение должно быть найдено.
— Может, мое кино еще не кончилось, — возражаю я.
Мне известно, что создатели фильмов часто обманывают зрителей, подсовывая плохой конец, который на самом деле вовсе и не конец, и едва ты приходишь к мысли, что все закончится бедой, происходит что-нибудь неожиданное — и оп-ля, хеппи-энд. Сейчас, кажется, самое время для чего-нибудь неожиданного, тем более что сегодня у меня день рождения.
— Пэт, твоя жизнь не кино. Жизнь вообще не кино. Ты же болеешь за «Иглз». После стольких сезонов без Суперкубка ты должен понимать, что в реальной жизни плохая концовка не редкость.
— Как вы можете такое говорить! Особенно после того, как «Иглз» победили в четырех матчах подряд и прошли в плей-офф, и это притом, что Макнабб выбыл из строя!
Клифф не отвечает, в его взгляде читается испуг, и я вдруг понимаю, что сорвался на крик. Но остановиться не могу.
— Клифф, с таким негативным отношением все точно закончится плохо! Вы уже совсем как доктор Тимберс! Смотрите, как бы вами целиком не завладел пессимизм!
Долгое время стоит тишина, и на лице Клиффа написана настоящая тревога, которая постепенно передается и мне.
По дороге домой мама говорит, что устраивает ужин в честь моего дня рождения. Будут гости.
— Никки приедет? — спрашиваю.
— Нет, сынок, Никки никогда не приедет, — отзывается мама. — Никогда.
Дома она усаживает меня в гостиной, а сама в это время готовит мясной рулет с картофельным пюре и зеленым горошком и яблочный пирог. Она все говорит и говорит, но я не в настроении поддерживать беседу.
Первыми приезжают Джейк и Кейтлин. Они пытаются развеселить меня, восторженно обсуждая «Иглз», однако у них ничего не выходит.
Когда приходят Ронни с Вероникой, Эмили взбирается мне на колени, и я чувствую себя немного лучше. Кейтлин спрашивает, не хочет ли малышка нарисовать картинку на моей повязке. Та кивает, и тогда мама находит старые фломастеры, и мы все смотрим, как рисует Эмили. Сначала она выводит круг, он получается кривым, но это и неудивительно, ведь гипс не отличается ни гладкостью, ни ровностью. А потом она просто чиркает каракули всевозможных цветов, и мне никак не сообразить, что она замыслила. Наконец, показывая на свое творение, девочка говорит:
— Пэп!
— Ты нарисовала дядю Пэта? — спрашивает Ронни.
Эмили кивает, и мы все смеемся, потому что картинка совсем на меня не похожа.
Когда садимся ужинать, отца все еще нет дома. Несмотря на победу над «Ковбоями», он отдалился от нас еще больше и все свободное время проводит в кабинете. Впрочем, про папу никто не спрашивает, так что и я молчу.
Мамина еда очень вкусная, и все ее хвалят.
Когда мама ставит на стол пирог, все поют мне «С днем рождения», а затем маленькая Эмили помогает задуть свечи, выстроенные числом 35. Поверить не могу, что мне уже столько. Я-то себя все еще чувствую на тридцать — может, потому, что тогда в моей жизни была Никки.
Мы едим пирог, а потом Эмили помогает мне открыть подарки. От мамы я получаю новенькую деревянную доску для лудо, расписанную вручную. Мама говорит, что Дэнни она тоже пригласила на мой день рождения, но он не смог из-за работы. Ронни, Вероника и Эмили дарят флисовый плед с символикой «Иглз», а Джейк и Кейтлин — абонемент в спортклуб в Филадельфии. В буклете написано, что в клубе есть бассейн, парная, баскетбольные залы, корты, всевозможное оборудование для силовых тренировок.
— Я сам там занимаюсь, — говорит брат. — Подумал, что мы могли бы ходить вместе, когда ногу вылечишь.
Хоть я уже почти потерял всякий интерес к тренировкам, не могу не признать, что абонемент в спортклуб — хороший подарок, так что благодарю Джейка.
Когда мы возвращаемся в гостиную, я спрашиваю Веронику:
— Как Тиффани?
Не знаю, почему я спрашиваю про нее. Слова просто срываются с языка, и все вокруг разом замолкают.
— Я ее приглашала, — наконец решается мама.
Наверняка приглашала только для того, чтобы Вероника не обиделась за сестру.
— Зачем? — вмешивается Джейк. — Чтобы она снова наврала Пэту? Отправила его назад еще на несколько лет?
— Она всего лишь пыталась помочь, — возражает Вероника.
— Хороший у твоей сестры способ помогать.
— Джейк, прекрати, — говорит Кейтлин. Снова стоит тишина.
— Так как она? — Я не унимаюсь — мне и вправду хочется знать.
Хочу попросить тебя об огромном одолжении
В канун Нового года, после того как Джейк пообещал нашим соседям пива в неограниченном количестве, ему удалось обменяться местами с болельщиком, сидевшим передо мной. Перебравшись на его место, Джейк кладет мою загипсованную ногу себе на плечо, так что я могу смотреть матч с «Фэлконе» сидя.
Через несколько минут после начала первой четверти тренер «Иглз» Энди Рейд заменяет всех игроков на поле, а комментатор объявляет, что «Даллас» умудрился проиграть Детройту, так что «Птички» в пятый раз за последние шесть лет вышли на первое место в Восточном дивизионе, и исход нынешнего матча уже ничего не изменит. Все болельщики на «Линкольне» ликуют, хлопают друг дружку по ладоням, и усидеть на месте чертовски сложно.
После замены крайних принимающих я снова начинаю надеяться на Хэнка Баскетта. И действительно, до большого перерыва ему удается поймать несколько передач — каждый раз мы с Джейком и Скоттом бурно радуемся, ведь поверх зимней куртки я натянул футболку Баскетта, а еще нам нравится болеть за новичка, не попавшего в драфт.
После первых двух четвертей «Иглз» ведут со счетом 17:10, и в перерыве Скотт заявляет, что поедет домой, потому что обещал жене вернуться пораньше, если окажется, что «Ковбои» уже проиграли и сегодняшний матч не изменит места «Иглз» в дивизионе, — Новый год все-таки. Я устраиваю ему настоящий разнос и удивляюсь, почему Джейк не присоединяется. Однако вскоре после ухода Скотта Джейк поворачивается ко мне:
— Слушай, Пэт. Я обещал пойти с Кейтлин в отель «Риттенхаус», на этот дурацкий новогодний прием. Она ужасно рассердилась, когда я отправился на игру, так что я думал, может, уйду с середины — приеду домой, вот обрадуется. Но не хочу оставлять тебя тут одного, с гипсом. Ты как смотришь на то, чтоб уйти пораньше?
Я просто дар речи теряю. А еще злюсь.
— Хочу посмотреть, заработает ли Баскетт второй тачдаун в этом сезоне, — заявляю я. — Но ты можешь идти. Со мной ничего не случится, ведь рядом полно настоящих фанатов «Иглз» — людей, которые смотрят матч до конца.
Грубовато вышло, тем более что Кейтлин, наверное, уже оделась и ждет Джейкова возвращения, но правда в том, что без брата мне не выйти с «Линкольна» на костылях. Еще у меня есть предчувствие, что во второй половине матча Баскетту наверняка повезет, и к тому же я знаю, что Джейку страсть как охота досмотреть матч до конца; а так у него будет чем оправдаться за опоздание на этот прием: не бросишь же на стадионе душевнобольного брата со сломанной ногой. Может, именно этого Джейку и надо на самом деле.
— Эй, подождите! — кричу я проходящему вдоль нашего ряда разносчику пива. Он останавливается, и я заказываю: — Одно пиво — всего одно, потому что вот этот парень уходит, оставляет своего покалеченного, психически ненормального брата, чтобы в отеле «Риттенхаус» полоскать горло шампанским с ребятами в смокингах, которым «Иглз» до лампочки.
Брат смотрит на меня так, будто я дал ему под дых, но потом достает бумажник.
— Ладно, черт с тобой. Два пива.
Я улыбаюсь, а Джейк пересаживается на место Скотта и помогает мне пристроить ногу в гипсе на спинке стоящего впереди кресла.
Всю вторую половину Баскетт принимает пасы от Эй-Джея Фили, а в начале четвертой четверти мой любимый игрок обманывает защитника, ловит мяч, бежит вдоль боковой линии восемьдесят девять ярдов и наконец-то зарабатывает второй тачдаун на заре своей карьеры. Джейк помогает мне встать, и весь сектор хлопает меня по ладоням и по спине, потому что поверх куртки на мне футболка с именем Баскетта, которую подарил брат по случаю выписки из психушки.