И животные замерли, словно не родились.
Данила слегка толкнул Степана:
— Ты должен у меня все понять. А сейчас уходить надо. Парфен, не дай Бог, скоро в транс войдет.
Степан кивнул рукой.
— Парфен Платоныч, нам пора, — сказал Данила, вставая.
— Не держу, — угрюмо сказал Парфен и пошел провожать.
У ворот глаза его опять загорелись, так что козел, плетущийся сзади, заблеял. И у Парфена вырвались слова, хотя он их, видимо, и сдерживал:
— Мир этот создан ошибочно… вкось… вкривь… не так, как надо. Оттого все беды. А деваться тварям некуда: живи, и все. А жить и по ошибке хочется, тоже тайна это. Тайна, она даже в маразме есть… Поняли?.. Ну, покедова, девочки, клопы и вообще любимые… Ты, Данила, заглядывай и Степана бери, он мне понравился по душе… Неплох, дурень.
Козел хотел было боднуть Степана, но Парфен остановил его за рога.
… Данила и Степан побрели себе переулочком к автобусной остановке. Ярко и непринужденно светило солнышко, теплынь нежила тела, лесок кругом, травка, покой. Красивенькие девчата шли за молоком.
Данила со Степаном присели у остановки, под раскидистым ясенем.
— Ну как, Вергилий, что скажешь? — мрачновато спросил Степан.
— Дорогой Данте, — резко ответил Данила. — Забудь о Вергилии, прежде всего. Вергилий, Данте — это для приготовишек, а вот «Рамаяна» — это гораздо покрепче. Слышал?
— Поэма. Раза два-три у моих метафизических девчат, — ответил Степан и добавил удивленно: — А ты ученый, Данила. Вот уж не ожидал.
— Был ученым. В юности. А потом озверел. И стал человеком, пляшущим у черной бездны.
— Смотри как, — совсем уже развел руками Степан.
— Забудь. Все, что сказано родом людским, может быть, в свое время станет бредом.
— Не говори так, Данила. Не пугай. Даже бред никогда не забудется.
— Ладно. Не будем спорить. Я чувствую, ты немного посек, что там у Парфена… Потому скажу тебе прямо: у этого человека изменилось сознание, и он стал видеть всю нелепость этого мира. Такой у него дар появился. Он видит то, что не видят другие. Но ему трудно все это выразить, что видит, всю дурость и патологию мира сего. И выражает это по-своему, по-козлиному, в сумасшедших чертах. Поэтому у него все наоборот.
Степан во всю ширь разлегся на траве и улыбался в небо, видя там белую бездну.
— Но ведь все это не совсем так. Одна сторона только.
— Конечно. В чем-то мир нормален и естественен, и не по ошибке. И так, и так. И да, и нет…
— Это ты из книг вычитал? «И да, и нет» сразу?
— Я вычитал это в своем уме, Степан. Я читаю свой ум, как книгу.
— Это по-нашему. И не только ум читать внутри себя можно. А больше даже…
— Еще бы, — прервал Данила.
Но в этот момент подъехал автобус. Всю дорогу они молчали. А расставаясь, Степан сказал:
— Надо бы продолжить. У тебя ведь полный короб всяких людей, существ и чудес.
Данила обнял Степанушку и шепнул:
— Ты наш, наш… Мы продолжим.
Глава 12
Дядя Валя фундаментально запил. Это случилось после того, как Даша, совершенно обнаглев перед самой собой, предсказала ему, что он запьет. За что и была выгнана из дома Лены Дементьевой — и отправлена к родителям, которые уже подумывали о том, чтобы Дашу показать по телевидению. «Как бы не опоздать, таких все больше и больше становится, лучше Дашки еще», — волновалась мать.
А началось с того, что дядя Валя встретился с Андреем. «Я брата никогда не брошу, будь он хоть в могиле, — кричал Андрей. — Я не Каин какой-нибудь».
И дядя Валя завелся искать с ним Станислава Семеновича. «Далеко он не уйдет, — кричал дядя Валя в тихой, интеллигентной пивной. — Россия огромная, а для нас места мало!»
Решили сначала позвонить Потаповым. Андрей, конечно, не знал, в чем там суть и что было, но телефон у Аллы стащил. «Экстрасенсы проклятые, ясновидящие — с них, чертей, и начнем!» — убеждал он дядю Валю.
На звонок подошел Миша, его уже давно не держали в чулане.
Андрей попросил ясновидящего.
— Таких нету, — слабым голосом ответил Миша, но потом почти закричал:
— Я люблю вас, я люблю всех, я люблю вас, вас, вас, с вами ничего не будет!
Андрей обалдел, покраснел, а слов не находил. Крик перешел на какой-то звериный рев:
— Я люблю вас!
Андрею показалось даже: «Я убью вас!», и он бросил трубку.
— Не трать силы, это бесполезно в случае Стасика. Так Лена сказала. Пусть она со своими и занимается тем, что вне ума, — дергал Андрея дядя Валя по телефону. — Нам надо по естеству искать. Так вернее.
Они встретились и заплакали. Но как искать?
— Андрюша, родной, — сказал дядя Валя, — надо в хвост смотреть. Ты говорил, что нашел его припрятанную телефонную книжку. Надо нижних обзванивать: малознакомых, тех, кого пока не опросили, — там искать.
Позвонили и пошли к старушке. (В записной книжке так и стояло: старушка Аня.) Зачем она нужна была Стасу — наверное, он и сам не знал, предположил Андрей.
Но когда он с дядей Валей вошел, то глаза стали не своими. Все стены комнатенки были увешаны фотографиями Станислава.
— Вы что? — отключно спросил он у старушки.
— Так это вы брат Станиславу?
— Я брат, — рассвирепел Андрей. — А что это значит? — он указал на фотографии. — Вы что, маньячка? Его нет, а вы маньячите?! Он пропал, исчез неизвестно куда!
— Ну и что?
— Как ну и что?!
— От Станислава Семеновича этого можно было ожидать. А вы не хамите, молодой человек, а то я вызову милицию! А почему ваш приятель все время молчит? Он убийца?
— Вы мне ответьте на вопрос: кто вы брату моему? У него жена и брат есть, а вы кто?
— Не вашего ума дело, молодой человек. Я вызываю милицию, хоть убейте!
— Пойдем, Андрюша, — печально произнес вдруг дядя Валя. — Она сумасшедшая, а может быть, еще похлеще. Ты посмотри, что на всех фотографиях написано, ослеп что ли?
Андрей стал всматриваться. На всех фотографиях черным по белому было написано: «Моя смерть».
— Это значит, Станислав — ее смерть, — надул губы Андрей.
— Пойдем, пойдем, дружок, ничего мы здесь не найдем, кроме смерти, — нетерпеливо сказал дядя Валя.
Глаза старушки засветились. И они вышли на улицу.
— Надо было б порасспрошать. Когда видела его, например? — бормотал Андрей. — Давай вернемся.
— Да ничего она не знает, Андрей. Плохой ты психолог. Посмотрел бы лучше в ее глаза пристально: там светится только смерть. Может быть, вечная, — прошептал дядя Валя. — Пойми только меня правильно.
— Всех правильно понимать — с ума сойдешь, — осерчал Андрей. — Я брата ищу, а не старушку.
— Надо в пивных порасспрошать, Андрюша. Правда, сейчас пивных-то в старом понимании — нет. Тогда там собирались те, кто все знал, что творится в Москве и в подполье. А теперь что? Одна тупая буржуйская сволочь. Надо бы пройтись по сумасшедшим домам и снова — по моргам.
— Морги и так проверяли, не каждый же день их проверять. Человек каждый день не умирает. И больницы Алла проверяла. А вот сумасшедшие дома — нет!.. Правда, правда, Валентин! Брат нередко в транс впадал, может, его за безумного и приняли! Бежим!
Но бежать было некуда. Сначала нужно звонить, убеждать, выяснять.
Шли дни. В солидной психиатрической больнице издевательский старческий голос дежурного врача вывел Андрюшу из себя.
— Вы все ищете, молодой человек. Говорите, брат пропал. Так в психиатричках не пропадают, здесь живут. И подолгу. Вас самих, я слышу, надо к нам направить!
— Эх вы! У брата один только я, наши родители померли! Людоеды вы, больше никто!
Так шли дни. И наконец дядя Валя убедил-таки Андрея опять пройтись по моргам.
— Чем черт не шутит, — твердил он. — Морг — дело широкое, всеобъемлющее. От морга, Андрюша, никогда не отказывайся!
— Я и не отказываюсь, — угрюмо ответил Андрей. — Пройдемся и по мертвым.
— Вспомни этот стих, Андрюша:
Но выше всех узоры пустоты
На простыне заснеженного морга.
Я поцелую губы Вечной Тьмы,
Но манит бесконечность горизонта.
Так и мы, дорогой, — прослезился дядя Валя, — ищем то, что исчезает, чего нет. А уж вечной тьмы нацелуемся.
— Пойдем смотреть узоры пустоты, — помрачнел Андрей, но как-то весело.
С моргами, однако, оказалось несложно. Администрация там была услужливая, полупьяная и где-то заботливая. По телефону — на все вопросы отвечали, вникали в детали.
— Пропадают, пропадают, — вещал как-то далекий голос. — Но из пропащих к нам в морг редко кто попадает. Куда они пропадают — не поймешь, в воздухе, что ли, растворяются. Вы не в ту службу обращаетесь, вам надо найти тех, кто все знает. А мы все не знаем, мы тихие…
Один раз удалось даже просто, без телефонного звонка, зайти, но внутрь не пустили:
— В бумагах его нет — что же вы лезете к нам? Да еще вдвоем. У нас безымянных на данный момент нет, — возмутились в этом морге. — Хотите лицо? Думаете, что по подложным документам сюда попал, ваш-то? Такое бывает. Но то дело особое. К начальству надо идти. Объяснение писать. Так, мол, и так. Родственник шалил или его шалили…
Андрей махнул рукой: не пускают так не пускают. И через неделю энергия его выдохлась. Он загрустил. Хотя Андрей параллельно поиску работал, даже кутил, но почему-то как во сне. «Это не просто потому, что брат, — все время назойливо думал он. — Мало ли братьев умирает, в конце-то концов. Тут что-то особое, не наше».
Дядя Валя пел. Он любил петь, когда что-нибудь кончалось впустую. «Жизнь рассосет все», — думал он.
И дни крутились. Ксюша возмущалась, что куда-то пропал Степан. «Да никуда он от нас не уйдет, — возражала Алла. — Просто встретил кого-нибудь из полунепостижимых. Знаешь сама, его тянет».
А еще через несколько дней сестры пересеклись с Леной в том же застекленном кафе у метро «Парк культуры». Лена на этот раз была со своим Сергеем, а Ксюша — со своим толстячком Толей. Уютно расселись впятером в углу.
Алла сразу взяла быка за рога:
— Нил Палыч сподобил появиться. Ведь он обещал с нами поговорить, да все откладывал.
— Жутью от него веет и сыростью, — заметил Толя.
— И что же? Что-нибудь жутенькое брякнул? Новое? — спросила Лена.
— Удивительно, в принципе, ничего нового. А мы-то ожидали дикого откровения. В основном все то же, дескать, на событии лежит печать некоего извращения, а что за извращение — не известил.
— Да, может, он сам не знает, — вмешалась Ксюша, отпивая пивко. — Чует, что извращено, что сдвиг какой-то произошел, а в чем дело — не дано ему знать…
— Короче говоря, — вздохнула Алла, — ничегошеньки он о Стасе не знает, в плане где он и что. Во всяком случае, нам не говорит, может быть, скрывает…
— На него это похоже, — вставил Толя.
— Его не разберешь, — продолжала Алла. — Действительно, сырой какой-то, мокрый, а ведь дождя не было. Одним словом, подтвердил ситуацию: нам не нужно туда влезать. Дескать, подождать надо, если раскроется, то само…
— Что ж, он прав, — пожала плечами Лена. — А кстати, я звонила Самой.
— О Господи! — только и воскликнула Ксюша. — Даже холод по спинке прошел.
— Но она стала меня бояться. Встречаться не хочет, — проговорила Лена. — Только визжит по телефону и некие тексты из оккультных книг шпарит наизусть…
— Как смешно! — улыбнулась Ксюша. — Мы-то вас не боимся, а я ее боюсь, нервно, конечно, только, не метафизически…
Лена расхохоталась.
— Но вы же свои, мы с вами из одной бездны, а она — совсем из другой…
Сергей посмотрел на Лену.
— А я скажу одно: чем больше знаю свою жену, тем больше поражаюсь ее непостижимости. Я скоро стану ее тенью — вот и все. Все мои книжные знания, Рене Генон и прочее, так и останутся книжными, не перешли они в другое качество…
— Ладно, ладно, Сергей, брось, — прервала его Лена. — Всему свое время. Впереди — вечность, а не могила.
И друзья провели еще полтора часа в лихости мысли и в полете.
Глава 13
— Телефончик в морге оставляли? — из пустоты раздался слабый, но какой-то смрадный голосок.
Андрей еще не совсем проснулся и лежал в кровати с трубкой в руке.
— Что, что? — бормотнул он.
— Так вот вы не зря телефончик у нас оставили. Трупик братца у нас. Приходите в гости.
— Кто, кто вы?
Смрадный голосочек назвал сам себя, дал адресок своего морга.
— Станислав Семенович Нефедов. По паспорту трупа. С вашей записочкой сходится. Попал под машину. Насмерть. Милости просим, приезжайте опознавать.
Андрей ужаснулся.
— Вот и все. Все так просто. Попал под машину… А мы-то…
С полчаса Андрей метался по комнате, пока не остановился и решил: Алке пока не звонить, а сначала опознать.
Почему-то позвонил дяде Вале и обмякшего его прихватил с собой.
Ехали долго и молча. Морг оказался захудалым, полутемным.
Навстречу им выполз обладатель смрадного, тихого голоска и елейно поздоровался. Оказался он как будто стареньким, но полоумно-жизнелюбивым, однако без истерики, в тишине, существом, похожим на человека.
Андрей особо не обратил внимания, прошел вперед и тут же вернулся, сказав глухо:
— Он.
Похожий на человека улыбнулся и вежливо попросил зафиксировать сие.
Но тут вышла неувязка: Андрей забыл свой паспорт.
К тому же подвернулся какой-то начальник в белом халате и накричал:
— Шляются тут всякие. Наопознают Бог знает чего! Пусть приходит жена с паспортом, где отмечено, что она не стерва какая-нибудь, а жена!
Андрей, подавленный виденным, не возражал.
— Больше, говорите, у него родственников — нет? Одной жены хватит! Да и вы пригодитесь.
И Андрею пришлось сообщить обо всем Алле. По телефону, иначе было тяжело.
Ксюша тут же подъехала к сестре. Алла давно уже жила на своей квартире, от явлений не осталось ни следа, ни тени.
— Ты знаешь, Ксеня, — Алла говорила вся в слезах, лежа на диване, — мы же так любили друг друга. Да, были всякие несхожести, нелады в житейском, странности. Но он был редчайший человек, трудноопределимый какой-то. Но со скрытым ядром. С ним было тяжело. Но я и сейчас люблю его, несмотря на то что он от меня почему-то сбежал, скрылся или его скрыли… Люблю с болью.
Ксюша заплакала.
— Люди мы, люди, кругом одни люди, — невнятно бормотала она.
— Знаешь, недавно, еще в этом году, мы шли с ним по Тверской, он чем-то меня глубоким невольно обидел, раздражил, и я спокойно сказала: ну ладно, ты устал, поезжай домой, а мне еще надо съездить к сестре… Он как-то далеко задумался и вдруг тихо произнес: «До свиданья, друг мой, до свиданья». Каждый русский знает эти строки и знает, что это значит. И он произнес их не отчаянно, а с каким-то глубоким пониманием всей этой жизни… Я сначала ничего, а потом в метро внезапно стало тяжело на сердце, и все это, и как он сказал, с неким скрытым знанием о нашей жизни, о любви, и еще с чем-то необъяснимым, пронзило меня и долго не выходило из моей памяти… И вот теперь почему-то все время вспоминается это, и не могу, льются внутренние слезы, и всю эту нелепую жизнь жаль, и его, его жаль до безумия, до…
Так они провели ночь, наутро уснули.
Днем Алла поехала в морг с Ксюшей. Взглянула мельком, так было страшно.
— Конечно… он, — сказала.
И Алла тут же заметила, что почему-то улыбнулся пожилой человечек из морга. «Сумасшедший», — подумала она, посмотрев на него.
Надо было всех оповещать и организовывать все прощание, как и положено. Сначала гражданская панихида, потом церковь, потом могила. Все это надо было решать быстро. Но Андрей проявил невероятную истерическую энергию, пытаясь в ней забыться.
Алла же первым делом позвонила Лене Дементьевой.
Лена ответила коротко и неожиданно:
— Что-то мне в это не верится. Но потом добавила:
— Аллочка, я во всем помогу, как скажешь. И деньгами тоже. Даже не думай об этом…