Неожиданно он взял меня на руки и понес в коридор.
– Саш, ты куда?
– Как – куда? В ванную, – весело ответил он.
– Зачем?
– Мыться, милочка, мыться. Ты на себя в зеркало смотрела?
– Что, очень страшная?
– Ну как сказать, чтобы тебя не обидеть…
Московские бомжихи по сравнению с тобой просто красавицы.
– Что?!
Впервые за долгое время я громко рассмеялась.
– Пусти, дурачок, тебе же нельзя тяжелое носить, – приговаривала я, похлопывая его по спине.
– Своя ноша не тянет, – нараспев сказал он и посадил меня в старую, совсем неухоженную ванну, включил теплую воду, бросил в нее какой-то нехитрой пенки и присел на краешек. Я была ни жива ни мертва, понимая, что попала в крайне идиотское положение.
– Ольга, ты всегда в платье моешься? – спросил Саша.
Я опустила глаза и усмехнулась. Хорошенькое дело, сижу в воде в платье и совершенно не ощущаю на своем теле неприятную мокрую ткань. Подумав о том, что мне придется раздеться, я почувствовала, как бешено заколотилось мое сердце. Стараясь сдержать нервную дрожь, я пожала плечами.
– Точно, платье… А я и не заметила.
– Ну так снимай. Ему место на помойке.
– Тогда отвернись.
– Что?
– Отвернись, говорю.
– Зачем?
– Затем, что я хочу снять это мокрое платье.
– Ну так снимай.
Сашка был совершенно невозмутим и сидел с таким видом, точно я раздевалась перед ним каждый день.
– Снимай, снимай, что сидишь, как ненормальная?
– Ненормальный ты, а не я. Рассчитываешь на меня голую посмотреть?
– Больно надо! Но отворачиваться я принципиально не буду.
– Это почему?
– Потому, что я твой будущий муж! Какого бы хрена я отворачивался!
– В том-то и дело, что будущий. Будущий – это не настоящий. Улавливаешь разницу?
Видимо, Сашка решил прекратить наш спор и, не дав мне опомниться, быстро сдернул с меня это и в самом деле заношенное платье. Так как я не имела привычки носить лифчики, то я осталась в одних трусиках, которые не отличались особой красотой и изяществом, так как они предназначались для беременных. Закрыв обнаженные груди руками, я не могла воспротивиться действиям Сашки – через секунду я осталась без трусиков, они полетели следом за платьем.
– Ты что себе позволяешь?! – только и смогла выпалить я, раскрасневшись так, что от меня было впору прикуривать.
– Я выполняю функции супруга, – заявил он и весело мне подмигнул.
– Не вижу ничего смешного, – произнесла я обиженным голосом и стала сгонять пену так, чтобы у меня было поменьше открытых мест.
– А ты что раскраснелась, словно девочка? Вроде уже сама девку родила, а краснеешь, как школьница. Ты сейчас знаешь на кого похожа?
– На кого?
– На свеклу.
– Сам ты свекла. Я не каждый день перед мужчинами раздеваюсь.
– А я не мужчина.
– А кто же ты?
– Я твой муж.
– Надо же. По-твоему, муж – это не мужчина?
– Мужчина, только особенный.
– Что значит особенный?
– Особенный – это тот, перед которым следует раздеваться. Ты давай, постарайся отмыть голову. У тебя волосы, словно парик. Если ты их не разлепишь, мне придется постричь тебя наголо.
– Ага, держи карман шире!
– А что? Между прочим, сейчас это модно.
– Не знаю. Может быть, модно, но только у молодежи. Ты же сам говорил про кризис среднего возраста. Моя лысая голова будет вызовом обществу.
– Тогда не жалей шампуня.
Я и в самом деле не пожалела шампуня, вылила на голову целый флакон. Когда Сашка приготовил большое махровое полотенце, я встала и почувствовала на себе его пристальный взгляд.
– У тебя очень красивое тело.
– А ты не смотри…
– У тебя даже растяжек нигде не осталось.
– Да?!
– А твой еще пока бесформенный висячий животик смотрится очень даже сексуально.»
– Да пошел ты!
Я скользнула в полотенце и ощутила приятное тепло сухой ткани.
– Нет у меня никакого животика!
– Есть. Вернее, это не животик, а приятная складочка, словно мешочек у енота или сумочка у кенгуру.
– Сам ты мешочек или сумочка!
Как только Саша стая помогать мне вытираться, я почувствовала головокружение и подумала, что еще немного и я взорвусь от предвкушения, как самая настоящая бомба. Неожиданно Сашка застыл, и я заглянула в его глаза. По их блеску было нетрудно понять, что он хочет того же, что хочу я. Осторожно подхватив меня своими сильными руками, он поднял меня из ванны и понес в комнату. В длинном узком коридоре нам встретилась древняя старушка, та самая, которая так любезно провела меня в Сашину комнату и разрешила его подождать. Старушка смотрела нам вслед испуганными глазами и что-то бормотала себе под нос.
– Все нормально, баба Глаша, не переживайте! Я ее не уроню! – крикнул довольный Сашка и понес меня дальше.
– А я и не переживаю. Просто я еще не видела, чтобы ты так девок носил…
– Это не девка, баба Глаша, это моя жена!
– Жена?!
Сашка остановился и легонько меня подкинул. Затем подмигнул старушке и у самого входа в комнату спросил:
– Баба Глаша, ну скажи, у меня жена красавица?
– Это та же самая, что я к тебе в комнату пустила? – подозрительно спросила бабулька.
– Та же самая. Не похожа?
– Да Бог их разберет. Эта почище. Та была грязная.
– Просто я ее отмыл.
– А… Смотри, как сразу преобразилась. Я ее и не признала даже. Ты ей скажи, чтобы она теперь чаще мылась. Разве можно в таком молодом возрасте так себя запускать?
– У нее, баба Глаша, дорога была дальняя. Она теперь всегда ухоженная будет.
– Правильно, жену нужно к порядку приучать. На то она и жена.
Как только Сашка внес меня в комнату, я прошептала:
– Я и вправду так плохо выглядела?
– Честно сказать, неважно. – В дверь постучали, и показалась голова бабы Глаши:
– Сашенька, я вот что спросить хотела…
– Что?
– А ты давно женат?
– Всю жизнь, баба Глаша, всю жизнь.
– Всю жизнь? А я и не знала. – Она тихонько прикрыла дверь.
Саша повернул ключ в замке и еле слышно сказал:
– Это на всякий случай, а то моя соседка придумает еще какой-нибудь вопрос.
Глава 20
А дальше было такое… Сплетение губ, сплетение душ и сплетение тел… Это был настоящий, смелый, откровенный секс, который только может быть между женщиной и мужчиной. Я даже не сомневалась в том, что этот мужчина подарен мне господом Богом за все мои страдания, не хотелось даже думать о том, что раньше он был с кем-то, кроме меня. Спустя какое-то время, отдышавшись, Сашка задал совсем неожиданный вопрос:
– У тебя паспорт с собой?
– Какой, заграничный?
– Российский.
– Российского нет, а может, пойдет заграничный?
– Не пойдет. В загс нужно российский. Дадим взятку, нас зарегистрируют побыстрее. Так где твой российский?
– У матери.
– А мать где?
– Часа четыре от Москвы ехать.
– Завтра поедем.
Я приподнялась и посмотрела на Сашку детским беспомощным взглядом.
– Ты это серьезно?
Нежно поцеловав меня в щеку, он засмеялся и слегка потрепал меня за ухо:
– Ну не дождались мы с тобой официальной брачной ночи, что теперь поделаешь… Дело молодое, нехитрое…
– Хватит издеваться над бедной девушкой.
– Так уж и бедной?!
– Бедной, как церковная крыса. У меня нет ничего. Кроме тысячи долларов.
– О! Так, оказывается, ты у нас еще и богатая, ненаглядная ты моя тысяча!
Мы лежали, уставившись в потолок, и наслаждались тем, что находимся рядом друг с другом.
– Ольга, а ты когда хочешь Динку из Штатов привезти? – спросил башка немного возбужденным голосом.
– Что?
– Ни что, а кого! Я говорю, ты когда Динку из Штатов привезешь? Когда разговор заходит о дочери, ты начинаешь как-то странно себя вести. Ты за нее очень переживаешь?
– Очень!
– Я вижу. И какого черта ты ее у родственников оставила?! Нужно было брать ее с собой и все. Может, мы переговоры закажем?
– С кем? – опешила я.
– Ну, с твоими родственниками…
– Зачем?
– Спросим, как там Динка, все ли у нее нормально.
Быстро поднявшись, я села и замотала головой.
– Нет. Нет, нет…
– Что нет-то?!
– Не надо никуда звонить. Ради Бога, не надо. Зачем лишний раз людей беспокоить…
– Как это беспокоить?! Там твой ребенок, а ты стесняешься родственников беспокоить. Да мы их звонками забомбим, а как только все утрясется, поедем и заберем свою дочь.
От этих слов мне стало совсем дурно. Хотелось кричать о своей беде, поведать Сашке о том, что произошло и что творится у меня на душе, но я знала, что этим я только оттолкну его от себя, не вызову ничего, кроме гадливости и отвращения. Если бы он знал, что собрался жениться на женщине, пытавшейся продать собственного ребенка, он бы выкинул меня из своей кровати и послал так далеко, что я вряд ли смогла бы вернуться.
Я взяла Сашу за руку и забормотала, словно во сне:
– Потом позвоним, Сашенька, не сейчас, потом.
– Как скажешь…
Он откровенно зевнул и сказал уже совсем сонным голосом:
– Ты, главное, не переживай. Все уладится. Жалко, конечно, что ты нашу дочку не сфотографировала, так бы хоть фотка была. На стол бы поставили.
– Говорят, раньше трех месяцев фотографировать нельзя.
– Это почему?
– Сглазить можно. Вот после трех месяцев, пожалуйста.
– Ну нельзя, так нельзя. Я думаю, что, когда нашей дочке будет три месяца, она уже будет рядом с нами.
– Конечно, будет.
Он мгновенно заснул и громко захрапел. А я так и сидела, поджав ноги, напуганная и подавленная. Странный все-таки этот Сашка. Переживает за приемную дочь так, как не каждый отец переживает за свою собственную. Собрался жениться потому, что ценит и держит мужское слово. Настоящий мужик! Умеет подарить женщине сказку. И эта сказка могла бы быть с хорошим концом. Могла бы, если бы моя доченька была рядом…
Этот крохотный комочек, я была готова биться головой о стену, захлебнуться собственной кровью.
Встав с кровати, я закуталась в махровый халат и стала нервно ходить по комнате. Говорят, что в жизни бывают черная и белая полосы. Мол, сначала идет черная, а ее сменяет белая. Сначала мы сталкиваемся со всеми превратностями судьбы, сносим все невзгоды, а затем в нашей жизни наступает такое приятное и такое долгожданное спокойствие. Только у меня все происходит не по-человечески, словно полосы слились воедино и черная поглотила белую. Я не хотела, я просто могла потерять Сашку. Значит, я никогда не смогу рассказать ему правду. Может быть, это трусость, страх перед тем, что из-за этой чудовищной правды мы расстанемся навсегда. Но как я смогу выйти за него замуж и жить в постоянном вранье, обманывая и его, и себя? Как я могу нести груз потери любимой дочери совсем одна? Как?!
Выйдя из комнаты, я прошла по длинному темному коридору. На кухне сидела древняя старушка и чистила картошку. Увидев меня, она потрясла морщинистым подбородком и тихо спросила:
– А муж где?
– Спит.
– А тебе что не спится?
– Сна нет.
– Что ж ты сразу не сказала, что ты Сашкина жена?
– Я и сама об этом узнала только сегодня, – задумчиво произнесла я и устало спросила: – А что бы от этого изменилось?
– Ничего. Просто я пустила тебя как гостью, а так бы как хозяйку.
Да какая разница! – Я немного помолчала. – Баба Глаша, а у тебя есть что-нибудь выпить?
– Выпить?
– Ну да. Плохо мне, баба Глаша. Ты даже не представляешь, как мне плохо.
– Ну если только самогонка… Я ее сама делала. Иногда приторговываю.
– Давай самогонку.
Старушка полезла куда-то за шкаф и извлекла литровый пузырь самогона.
– Сколько тебе налить? Стакан, полстакана?
– Ставь бутылку, – еле слышно сказала я и поймала на себе удивленный взгляд бабы Глаши.
– Что так много-то? Так можно и на тот свет отправиться!
– А я и хочу отправиться на тот свет. Может, тебе денег заплатить?
– За что?
– За самогонку.
– Да иди ты подальше со своими деньгами. Ты же Сашкина жена, а Саша мой любимый сосед. Он мне всегда по дому помогает. Попросишь гвоздь забить, без проблем… Дверь смазать, тоже без проблем. Только ты много не пей. Уж больно она ядреная. Ты ж совсем молодая. У тебя вся жизнь впереди.
– У меня вся жизнь позади, – глухо бросила я и, прихватив бутыль, направилась к себе в комнату.
В коридоре мое внимание привлекла медицинская аптечка, висевшая над холодильником. Открыв аптечку, я обнаружила начатую пачку реланиума. Взяв ее, я осторожно вошла в комнату и села на пол. Пачка реланиума и литр самогона… Хватит ли? Конечно, хватит! Я высыпала на ладонь все таблетки и одним махом проглотила их. Наверно, моей дочери уже нет в живых и ее крохотным органам нашли применение… Будет лучше, если я отправлюсь следом за ней. Сердце учащенно забилось, стало как-то трудно дышать. Открыв бутыль, я сделала глоток и почувствовала невыносимое жжение, внутренности буквально разрывало. Я вытерпела эту боль, потому что та, которая терзала мою душу, была намного острее и намного глубже.
Неожиданно приоткрылась скрипучая дверь, и показалась голова бабы Глаши. Она смотрела на меня перепуганными глазами и моргала.
– Ты что хотела, баба Глаша? – раздраженно спросила я.
– А ты чего сидишь на полу, одна, с бутылкой в руках?
– Ас кем я, по-твоему, должна сидеть?
– Может, мужа разбудить?
– Нечего его будить. Пусть спит. Мужики вообще не любят, когда их будят.
– А ты что задумала?
– Ничего.
– Может, пойдем на кухню? Я картошки сварила. Нельзя пить без закуски, желудок сожжешь.
– Не нужна мне твоя закуска.
– Тогда хоть водички возьми. Нужно запивать.
– Сама пей свою водичку.
– Может, тебе выговориться надо? Пошли на кухню, я тебя выслушаю. А хочешь, завтра сходим в церковь. Исповедуешься, причастишься.
– Я не крещеная.
– Ты только не сиди одна, пошли на кухню.
Я почувствовала, что меня окончательно повело, перед глазами забегали чертики.
– Баба Глаша, если тебе не трудно, смойся, пожалуйста. – Я напряглась и облегченно вздохнула только тогда, когда голова старухи скрылась за дверью.
Жадно выпив еще несколько довольно приличных глотков самогона, я уже не чувствовала жжения, только невесомость, легкость во всем теле. Я подошла к допотопному приемнику, включила его на полную катушку и, обняв полупустую бутылку, принялась пританцовывать. Халат распахнулся, волосы разлетались в разные стороны.
Когда Сашка поднял голову и посмотрел на меня сонными глазами, я послала ему воздушный поцелуй и заорала, стараясь перекричать громкую музыку:
– Привет, муженек! Ты что так долго спишь?! Может, немного потанцуешь?! А еще лучше, подойди к окну. Выпрями спину! Я хочу посмотреть на твое тело!!!
Сашка вскочил с кровати и выключил приемник.
– Ты что врубила-то?! Уже поздно, люди спят…
– А мне плевать на людей!
– Не плюй, тебе придется среди них жить.
Увидев, что я вновь пью из бутылки, Сашка изменился в лице и выхватил ее из моих рук.
– Самогон.
– Самогон!!! – весело прокричала я и вновь почувствовала страшное головокружение.
– Ты где его взяла?!
– На бороде.
– Все понятно, баба Глаша удружила. Старая сука!
Он заметил на полу пустую пачку из-под реланиума, поднял ее и побледнел как мел, на его лбу выступили капельки пота.
– А это ты где взяла?
– В аптечке.
– В какой еще аптечке?
– В коридорной.
– В коридорной аптечке баба Глаша хранит свои лекарства.
– Вот я у нее и одолжила.
– Она видела?
– Нет.
– Старая сука! Я же ей говорил, чтобы она хранила свои лекарства у себя в комнате! Говорил! И ты выпила эту пачку?
– Выпила.
– Ты совсем рехнулась?!
– Может быть!
У меня начал заплетаться язык, я, раздвинув ноги, громко захохотала.
– Давай, муженек, угощайся! – выкрикнула я, чувствуя, что силы оставляют меня.