Андрей Дмитрук
ФОРМИКА
Л о м е й к о. Я вам скажу честно: мне эта его Вика сразу не понравилась. Хотя вроде бы чисто по-матерински должно быть наоборот. Сыну за тридцать, у него впервые в жизни что-то серьезнее. А у меня на сердце неспокойно…
С л е д о в а т е л ь. Может, биография отпугивала? С двумя мужьями разошлась, сама — без определенных занятий, ребенок… Хотели для сына кого-нибудь поскромнее да и помоложе?
Л о м е й к о. Не без того, конечно. Но главная мысль была другая. Она — детдомовская, битая, хитрая, огонь и воду прошла. А он даром что доктор наук. Его вокруг пальца обвести такой девице — раз плюнуть.
С л е д о в а т е л ь. Значит, подозревали ее в корыстных намерениях?
Л о м е й к о. Да неудобно сейчас о ней плохое… Язык не поворачивается.
С л е д о в а т е л ь. Ничего не поделаешь, Маргарита Васильевна. Мы устанавливаем степень виновности вашего сына. Стало быть, нужна вся правда, все подробности его отношений с Подлесной.
Л о м е й к о. Ну… казалось, конечно, всякое. Что на деньги его докторские зарится, на квартиру. Увидела такое дитя великовозрастное — и давай из него веревки вить.
С л е д о в а т е л ь. Вы делились своими подозрениями с Павлом?
Л о м е й к о. Намекала. Только он мне и рот раскрыть не давал. Чуть слово не так скажу о его Вике — сразу: «Ты ничего не понимаешь», «Как ты можешь»… Взрывался от первой искры. Я и отступилась до поры. Думала, сам придет, когда заплутается. Он ведь не такой, как другие дети. Те — чем старше, тем дальше от матери. А Павлуша со всякой бедой к маме: помоги, подскажи…
С л е д о в а т е л ь. Ну и как? Дождались? Пришел?
Л о м е й к о. Пришел, куда он денется…
М а н о х и н. Павлу Ломейко я всегда завидовал. Нет, вы не подумайте… Я не считаю себя худшим ученым, чем он, и результаты моих исследований достаточно значительны. Просто Павел — редкостный счастливец. С малых лет выбрал себе дорогу и следовал по ней неукоснительно. М-да… Муравьями интересовался, кажется, еще в первом классе… или то было во втором? В общем, весь теплый сезон охотился за ними. Приносил в спичечной коробке в школу, вместе со всякой трухой. Во время уроков выпускал на парту и пытался кормить или стравливать, чтоб подрались. Но, увы, общественная необходимость выступала в то время в облике нашей добрейшей Елизаветы Алексеевны. Она не одобряла изысканий Ломейко. Коробок неизменно выбрасывался. Павел до конца урока стоял у стенки — а мы, веселые маленькие дикари, радостно уничтожали муравьев… Порою подопечные Ломейко забирались за шиворот к какой-нибудь из девочек; тогда начинался страшный скандал, юного естествоиспытателя волокли к завучу, вызывали родителей… И знаете, что самое забавное?
С л е д о в а т е л ь. Что же?
М а н о х и н. Елизавета Алексеевна искренне считала Павла отпетым хулиганом. М-да… Пожалуй, только классе в пятом, после всех унизительных наказаний и разбирательств, кому-то пришло в голову, что Ломейко надо не мешать, а наоборот — поощрять его святое рвение… Павла пригрела биологичка. Затем он начал пропадать в университете, с гордостью называл себя «помощником лаборанта»…
С л е д о в а т е л ь. Кажется, в это время умер его отец?
М а н о х и н. О да, это важное обстоятельство. После отца осталась прекрасная дача в Запрудном, с садом и участком соснового леса. Мать поначалу хотела все продать. И денежные неурядицы, и трудно без мужчины управиться с таким хозяйством. Павлик буквально валялся у нее в ногах, давал клятвы все свободное время посвящать усадьбе. Она забеспокоилась — мальчик был близок к помешательству… В общем, дачу не продали. Тут-то мой феноменальный одноклассник и развернулся во всю ширь. Действительно, с апреля по октябрь пропадал на участке. Таким стал аграрием — мы диву давались! Впрочем, скоро удивление прошло. Растительность требовалась Ломейко для муравьиного комфорта. Дом он забил доверху искусственными гнездами, аренами для наблюдения за муравьями, лабиринтами и прочим. Однажды мать увидела, что сынок не уничтожает тлю на цветах и винограде, а разводит ее, переносит в пробирочке со стебля на стебель. М-да… Хватилась она, но было уже поздно. Дача так и кишела насекомыми, ее никто не купил бы и за четверть цены. В довершение всего Павлик устроил под соснами с полдюжины настоящих муравейников…
С л е д о в а т е л ь. А почему «от сердца отлегло»? Вы раскаиваетесь в том, что сказали сыну?
Л о м е й к о. Сомневалась временами. Все же она, Вика-то… при всем при том, при своем норове… несчастная была какая-то… Будто куст обкошенный…
М а н о х и н. А зачем вам, собственно, все эти подробности? Детство, опыты с муравьями…
С л е д о в а т е л ь. Хочу подобраться к главному.
М а н о х и н. В таком случае, что же главное?
С л е д о в а т е л ь. Это я вам скажу в свое время. Пока что хотелось бы узнать: к чему стремился Ломейко? Ставил ли он перед собой какую-либо определенную цель — или просто экспериментировал и смотрел, что получится?..
М а н о х и н. Ставил, конечно. Он хотел доказать свою гипотезу.
С л е д о в а т е л ь. Какую?
М а н о х и н. И это тоже нужно? М-да… Ну, хорошо. В двух словах примерно так: Павел считал, что самостоятельным живым существом, представителем вида у муравьев является не отдельно взятое насекомое, а семья. Муравейник.
С л е д о в а т е л ь. А муравей тогда что же?
М а н о х и н. Нечто вроде клетки сверхорганизма.
С л е д о в а т е л ь. И для того, чтобы доказать свою правоту, Ломейко надо было построить такой колоссальный муравейник? Неужели только для этого?
М а н о х и н. В большой степени именно для этого. Поведение рядового гнезда не давало ему полной ясности. Исследуя обычные семьи рыжего лесного муравья, он затруднялся установить степень их слитности, «мозгоподобия». Увеличение числа элементов должно было повести к усложнению организации, а значит, и к более высокому интеллекту системы. Павел ожидал таких форм поведения, которые легче квалифицировать, как деятельность единого целого.
С л е д о в а т е л ь. Но ведь это была не единственная цель, правда?
М а н о х и н. Слушайте… Вы, по-моему, хотите узнать: не вырастил ли Павел спецмуравейник специально для того, чтобы убить несчастную Вику?.. М-да… Не мне же вам объяснять, что существуют тысячи неизмеримо более простых и труднораскрываемых способов убийства. Неужели вы думаете, что человек потратил восемь лет кропотливого, тяжелейшего труда, чтобы расправиться с беззащитной женщиной, да еще на глазах у свидетелей?!
С л е д о в а т е л ь. Как раз это мне в голову не приходило. Я хочу знать другое: не пытался ли подследственный сделать муравьев своим послушным орудием? Если это так и если это ему удалось — значит, ваш супермуравейник можно квалифицировать как орудие преступления. Вот только не знаю пока: умышленного или по неосторожности… Вы понимаете, что от ответа на этот вопрос зависит решение суда?
М а н о х и н. Понимаю. И могу вам сказать абсолютно точно: Павел не собирался обращать Формику[1] в свой инструмент. Тем более в разрушительный.
С л е д о в а т е л ь. Простите, — что обращать?
М а н о х и н. Не что, а кого. Формика — это мыслящая муравьиная семья из пятидесяти миллионов особей, они же клетки. Так ее назвал Павел. Он надеялся, что уровень мышления Формики не уступит человеческому. В перспективе был намерен повести с ней диалог; где-то в более отдаленном будущем, если удастся заключить союз…
С л е д о в а т е л ь. Союз? Но для чего?
М а н о х и н. Для взаимно полезного обмена сведениями, для сотрудничества. Ни для чего другого. Павел — человек редкостной чистоты, можете мне поверить. Более того: книжный, выдуманный человек. Блаженный. Ничего, кроме планов облагодетельствовать человечество, у него в голове нет. Ломейко убежден, что на одной планете с нами может возникнуть иной разум. Совершенно непохожий на наш. Надо лишь немного «подтолкнуть» эволюцию, вывести муравьиный род из миллионолетного тупика, дать стимул к развитию…
С л е д о в а т е л ь. Вы хотите сказать, что Ломейко пытался… дать этот стимул?
М а н о х и н. Совершенно верно. Формика — это, если можно так выразиться, рукотворная Ева разумных муравейников.
С л е д о в а т е л ь. И все же — какой нам от них толк? Жертвы уже есть. А вот пользы…
М а н о х и н. Поверьте, что как раз польза может быть колоссальной. Во-первых, имея рядом с собой принципиально отличный тип мышления, мы создадим сравнительную психологию. Человек впервые посмотрит на себя со стороны. Во-вторых, взаимное обучение даст мощный толчок науке и технике. Представляете, какой клад попадет в руки философов, кибернетиков, естественников? Плюс непосредственная, практическая поддержка, участие в производстве. Муравьи могут производить тончайшие работы — скажем, собирать какие-нибудь электронные схемы. Затем, они окажут помощь генетикам, селекционерам растений… М-да… там тоже масса тонких операций… Возможно, медицина, микрохирургия… Думаю, сфера применения будет необъятной. Наконец, ведь мы же готовимся рано или поздно встретиться с разумными существами других планет. И коль скоро мы их найдем, вряд ли они окажутся похожими на нас. Общение с Формикой послужит моделью самого немыслимого контакта разумов. Мы многому научимся…