— Ну, года полтора уж есть.
— Так. И ты хоть раз видел, слышал про него? По Васькиному описанию похожего?
— Ну, там описания-то было… Ну, вообще-то нет ничего. Хотя с кадровиками я контачил.
— Ага! Вот, кстати, нам еще один резерв — твои знакомые кадровики…
— Нет, этот номер не пройдет.
— А не пройдет так не пройдет. Я вообще-то о другом. Раз ты этого типа не видел, не слышал, не знаешь — значит скорее всего с “Гекатой” он почти не связан. Так, тонкой ниточкой. Поэтому нам с ним будет попроще. Надо только его найти.
— Легко сказать.
— А я и не говорю, что легко…
— Погодите-ка, мужики, — вклинился в разговор Федор Матвеевич, давно уже слушавший с большим вниманием. — Погодите… Я вот послушал вас и тоже кое-что вспомнил.
— Что?
— А то, что, может быть, я помогу вам найти того, кого вы ищете.
Игорь с Палычем воззрились на него, как два доктора Уотсона на Шерлока Холмса. Но Федор Матвеевич мытарить их не стал, а объяснил просто:
— Дочка моя младшая, Танюшка, она в пединституте учится. Заканчивает осенью пятый курс. Ну и вот, рассказывала она, что у них один такой чудной преподаватель был по психологии, как раз все об этом им только и талдычил: про экстрасенс этот, да про параб… как ее?..
— Парапсихологию?
— Ну! А он был как раз не ихний, не из пединститута, то есть. Откуда-то со стороны. Вот я и подумал: а никак он?..
— Так. — Палыч сделался крайне сосредоточенным. — Как его звали?
Логинов с сожалением прихлопнул ладонями по коленкам.
— Да я разве ж упомню?.. M-м?.. Нет, не припомню.
— Так, так… А внешность его? Она его не описывала?
— Описывала. — Федор Матвеевич оживился. — Внешность, да, описывала. — И он крепко поскреб ногтями щеку. — Как я помню… Небольшого роста, она говорила, волосы светлые, реденькие… вообще, светлый весь такой, блондин. В сером костюмчике, в галстуке. Аккуратненький весь такой. В золотых очках — да, вот еще вспомнил.
Гости обменялись многозначительными взглядами.
— Ну… что-то есть, — промолвил Игорь.
— Да, тепло, — согласился Палыч. — Слушай, Федор Матвеич! Этот вариант обязательно надо прокачать.
— Ладно, — немедля согласился Логинов. — Да это просто. Я схожу да позвоню. Сейчас тут все равно почти никого нет. А мне туда-сюда минут двадцать. Вы… ну, вам лучше не мелькать. В бане посидите, без шума-крика?
— Какой разговор! — Палыч засуетился. — Игорь, у тебя жетоны сохранились?
— Есть у меня. — Федор Матвеевич встал. — Ну, коли так, тянуть нечего. Давайте в баню, я быстро.
— Да, Федор Матвеич! — Игорь спохватился. — Вот что… Позвоните-ка одному моему другу. Георгий Смирнов, известный журналист. Слышали о таком?.. Нет?.. Ну ладно. Вы позвоните… черт, домой нежелательно, — помрачнел он, вспомнив вчерашнюю неясную историю.
— Так на работу? — с готовностью предложил Федор Матвеевич.
— На работу?.. — Игорь, хмурясь, подумал. — Н-ну ладно. Вот телефон редакции, запишите… Да, Федор Матвеевич, из ближайшего автомата лучше не звоните. Прогуляйтесь малость подальше.
— Ясно, ясно!.. Ну, пошли.
Игорь и Палыч с любопытством осматривались в низеньком темном помещении.
— Сумрачно, — резюмировал Игорь. — Я слыхал, по народным поверьям, в бане какая-то нечисть обитает?
— Ага, — отозвался Кореньков. — Банник так называемый. Вроде домового.
— Вроде, вроде… м-да, — сказал Игорь и сел на лавочку. И больше уж не любопытствовал, сидел, смотрел в одну точку — о чем-то думал.
А Палыч еще в предбанник заглянул, там повозился, пошуршал. Что делал — неизвестно. Вернулся, отряхивая руки.
— Сажа, пыль, — сказал он.
Федор Матвеевич вернулся минут через сорок.
Игорь только взглянул на него — и сжалось в груди. Беда! — так враз и понял. Лицо старика было растерянным, в глазах — непонимание.
Артемьев шагнул к нему.
— Что, Федор Матвеевич? Случилось что-то?
— Случилось, — кивнул Логинов. Посмотрел Игорю прямо в глаза. — Плохо дело, брат.
Да, дело оказалось совсем скверным. Было так: Федор Матвеевич стал звонить в редакцию и все натыкался на короткие гудки. Этому он не удивился — газета есть газета, поэтому терпеливо продолжал набирать номер и наконец прорвался.
— Алло… — произнес странный, какой-то сдавленный женский голос. Федор Матвеевич вежливо попросил Георгия Смирнова. И тут голос разразился рыданиями и всхлипами. Федор Матвеевич обомлел, а голос сквозь слезы сказал ему, что журналист Смирнов скоропостижно умер. Вчера, в своей квартире, скончался от внезапного сердечного приступа. Смерть была мгновенной.
Вот так.
Игорь побелел. Машинально нашарил рукой скамейку, сел.
— Вот так… — пробормотал он, невидяще глядя перед собой.
Палыч сочувственно присел рядом.
— Значит, они вчера все-таки успели…
— Да, — ответил Игорь. Еще несколько секунд он смотрел в пустоту, но затем встряхнулся, собрался и сказал совсем иным тоном: — Да! Черт возьми, Палыч, а цыганка-то права. Смерть за плечами у нас. Идем и за собой ее тащим, как шлейф. Ч-черт… Прямо черные ангелы какие-то.
— Ну это ты кончай! — сердито прикрикнул на него Палыч. — Это что за самобичевание?! Вы, Федор Матвеич, не слушайте его. Вздор понес.
— Да ничего, — проговорил Игорь. — Ничего… Мои проблемы.
Палыч качнул головой, хотел что-то сказать по этому поводу, однако сдержался. Сказал другое:
— Ну ладно. А что по второму фигуранту?
— Тут порядок! — Федор Матвеевич стал сосредоточенным. — Что надо, выяснил про этого вашего…
— Пока не нашего…
— Ну да, ну да… Фамилия у него — Огарков.
— Замечательная фамилия, — сострил Палыч, но Федор Матвеевич иронии не понял и деловито продолжил:
— А зовут Лев Евгеньевич. Кандидат наук. Сам он из института психологии.
— Лев Огарков! — Тут на лице Палыча выразился прямо-таки иронический максимум. — Какое яркое сочетание! Ты слыхал, Игорь?
— Да ничего особенного. — Игорь рассеянно пожал плечами. — Мне, например, встречалось такое: Лев Мухин.
— Да ладно, шут с ним, Огарков так Огарков. Из института психологии, говорите?
— Оттуда.
— Ясно. Где этот институт находится, знаешь, Игорь?
— Нет.
— А вы не спросили, Федор Матвеевич?
Федор Матвеевич так и обомлел. И сокрушенно расставил руки: точно, мол, русский человек задним умом крепок.
— И сами не знаете?
Федор Матвеевич поник еще сокрушеннее.
Хитрая улыбка загуляла по физиономии Коренькова.
— А я… знаю! — И он рассмеялся окончательно. — Ха-ха! Один-ноль в мою пользу.
— Да что ты, Палыч, — сказал с досадой Игорь и встал. — Припадок остроумия нашел некстати… Давай-ка лучше думать, что делать…
ГЛАВА 4
— Садись, — хмуро кинул Смолянинов, и Богачев сел. Деликатно опустился на стул, ничем не скрипнув, не шумнув, почти беззвучно.
Смолянинов листал, держа в руках, личное дело Игоря Артемьева — тоненькую папочку в несколько листов: заявление, анкета, результаты психологических тестов и выводы экспертов. Там, в этих выводах, понятные только посвященным условные фразы указывали на особые качества объекта: как поддается зомбированию, каковы его данные для дальнейшей разработки. У Артемьева все эти параметры, согласно тестам, были в норме: и зомбируется, дескать, и должен разрабатываться…
— Шляпы, — зло буркнул Смолянинов, бросил папку на стол. Поднял сумрачный взгляд на Богачева, молча смотрел. Тот не выдержал взгляд. Тогда босс спросил:
— А этот… второй?
— Кореньков Александр Павлович, — четко ответил Богачев. — Он у нас… по договору, но кое-что мы о нем выяснили. Вот.
Из своей папки он вынул листок — напечатанную на компьютере биографию Палыча. Смолянинов с недовольным выражением взял его, проглядел бегло.
— И какие из этого выводы? — спросил, продолжая изучать текст.
Богачев кашлянул.
— Отработали его связи. Ну, практически и связей никаких нет. Один, друзей близких нет. С бывшей женой давным-давно не контачит. Даже любовницы нет постоянной. — Тут он позволил себе покривить себе рот в ухмылке. — По девкам ходит, по плотным. По работам его прошлись… ничего нет особенного.
Смолянинов тоже ухмыльнулся, хотя на подчиненного и не смотрел.
— Вот за что я тебя ценю, Богачев, — заговорил он, — так за органическое отсутствие мысли. Особями хомо сапиенс, которые умеют обходиться только спинным мозгом, не задействуя головной, надо дорожить. Это исключительно полезные экземпляры. Вот я и дорожу…
Багачев всегда выслушивал колкости и издевательства шефа бесстрастно, с каменным лицом. И сейчас он среагировал на эти утонченные язвительности так же. То есть никак.
Смолянинов резко поднял глаза.
— Почему он бросил институт? На четвертом курсе? Так вот — пришла блажь, взял и бросил? Заместитель едва видно двинул плечом.
— Выясним.
Смолянинов вроде хотел что-то сказать, но передумал. Только ртом дернул брезгливо.
— Ладно. Кто еще потенциально опасен? Как носитель информации?.. Почему они оказались у цыган?
Голос Богачева прозвучал размеренно и негромко:
— Я могу только предполагать…
— А, ты еще и предполагать можешь…
— Могу, — подтвердил Богачев столь же невозмутимо.
— Ну, предполагай.
— Я предполагаю, что этот Кореньков ремонтировал, или настраивал там, всякую краденую аудио-видеотехнику. Он действительно в электронике спец. На этой почве он с ними и контачил, Но с кем именно, выяснить не представляется возможным. У цыган ведь в этом плане круговая порука, сами знаете…
— Знаю, — оборвал Смолянинов. Насупился. Замолчал. Молчал и Богачев. Тишина эта тянулась долго, минуты три. Затем Смолянинов спросил:
— Как того сморчка звали… который у нас по цыганам работал?..
Как того звали, он прекрасно помнил. И Богачев знал, что он помнит. И тем не менее ответил совершенно в тон:
— Огарков Лев Евгеньевич.
Смолянинов покивал головой, как бы задумчиво.
— Да-да, Огарков… Дрянной ведь человечишка оказался, а?
И посмотрел прямо в глаза подручного, плотно, со смыслом. Тот чуть кивнул в ответ:
— Сопля.
Вновь помолчали. Смолянинов побарабанил пальцами по столешнице.
— Он нам еще понадобится?
— Вам виднее, — дипломатично отозвался Богачев.
Смолянинов поднялся, подошел к вделанному в стену мини-бару, плеснул себе виски, не предлагая собеседнику. Аккуратно выцедил жгучий напиток.
— Виднее, верно, — согласился он и закрыл бар. Вернулся, сел. — Так ты его найди, — предложил он и вновь глянул так же плотно.
— Найду, — ответил Богачев спокойно.
— Ну-ну, — сказал Смолянинов. — Ищи. Богачев встал.
— Других приказаний не будет?
— Нет, — буркнул шеф, не глядя на стоящего. Тот помедлил секунду-другую.
— Насчет Коренькова… выяснять?
— Оставь. — В голосе мелькнуло раздражение.
— Есть. Разрешите идти?
— Разрешаю, разрешаю! Тоже мне, знаток этикета… Доложишь по мобильному.
Тот ушел. А Смолянинов по его уходу встал, подошел к тому окну, в которое он смотрел утром, и опять смотрел, долго, недвижным взором, тяжело поводя челюстями.
ГЛАВА 5
Богачев, выйдя из особняка, сел в машину и сразу позвонил по мобильнику,
— Это я, — сказал он сухо, когда ответили. — В двенадцать на площадке. Быть вдвоем.
И отключился.
Посидел, глядя пустыми глазами перед собой. Потом медленно вымолвил:
— Сволочь, — и завел мотор.
До двенадцати было целых полчаса. До площади — десять минут езды. Поэтому Богачев не спеша прокатился на своей “тойоте” по тихим улицам, одному ему ведомым маршрутом. Но все равно времени оставалось много, пришлось заехать во двор: являться на рандеву раньше времени ни к чему. Остановился, достал блокнот, коротко что-то черкнул в нем. Это заняло у него секунд пять, после чего он спрятал блокнот, положил руки на руль и сидел прямо и неподвижно, как сфинкс. Когда до двенадцати ноль-ноль осталось сорок секунд, он пустил двигатель и выехал со двора.
“Площадкой” в городском обиходе именовалось место, когда-то действительно бывшее площадью, а потом застроившееся, изменившееся и нынче представляющее собой аппендикс небольшой улицы, утыкающейся в глухой забор воинской части. Место очень укромное, густо заросшее деревьями, липами и рябинами, почти сквер.
Скромная темно-синяя “восьмерка” уже стояла под липой. Богачев подогнал “тойоту” в упор к заднему бамперу “Жигулей”.
Он вышел из машины с деланно скучающим видом, как бы он здесь и ни при чем. Но водительская дверца “восьмерки” распахнулась, и оттуда выбрался рослый плечистый парень со светлыми, словно выгоревшими на июньском солнце волосами. Он равнодушно глянул на подходящего Богачева, откинул спинку к рулю и посторонился, пропуская того в салон.
Богачев ловко нырнул на заднее сиденье, водитель сел на свое. Теперь в машине оказались трое: на переднем пассажирском сиденье был коренастый коротко стриженный шатен в темных очках.
Трое не поздоровались. Вполне логично: никто из них не желал никому другому здравствовать — хотя думать об этом они не думали.
— Все в норме? — спросил Богачев.
— Пока да, — после небольшой паузы вяло ответил шатен.
— Ладно, — сказал Богачев так, точно подводил черту под чем-то неприятным, но оставшимся в прошлом. — Продолжаем работать.
Теперь сделал паузу он, но двое впереди не выказали ни малейшего любопытства. И Богачев лишний раз убедился, что у тех нервы крепкие.
— Объект меняется, — объявил он и вновь не вызвал никаких эмоций. — Запоминайте: Огарков Лев Евгеньевич. Работает в институте психологии. Домашний адрес, телефон узнаете сами. Срок — двое суток. Встречаемся в то же время, в двенадцать ноль-ноль. Но не здесь. У дома: Садовая, двадцать два. Там такой карман небольшой, вот там… Вопросы?
— Оплата? — последовал вопрос со стороны шатена.
— Как всегда, — был ответ. — Минус штраф за последнее.
В голосе Богачева зазвучал некоторый металл, но напрасно. Двое были профи, они и сами знали, что в последний раз обгадились, как лохи, потому и претензий не имели.
— Ясно, — сказал блондин.
— Тогда все, — сказал Богачев.
Блондин вновь вылез из-за руля, следом выбрался вице-командор “Гекаты”, сел в “тойоту” и уехал. Двое остались.
Богачев не знал, как их зовут, и знать этого не хотел. И они не звали друг друга по имени, хотя они-то знали. У них были клички. Блондин за рулем — Бош, второй — Перец.
Они подождали, пока “тойота” скроется. Тогда Перец полуспросил:
— Покурим? — Бош кивнул, и Перец достал сигареты. “Винстон”.
Курили, молчали. Затем Перец поинтересовался лениво:
— Где этот институт находится, знаешь?
Тот кивнул:
— Знаю.
И опять замолчал. Дым выплывал в открытое окно. Бош докурил первым, щелкнул окурком в кусты.
— Сгоняем туда?
— Ага. — Теперь кивнул Перец. — Далеко?
— Да. Через проспект, за парком. Выкинул свой бычок и Перец.
— Поехали.
Поехали. Молчали. Потом Бош промолвил:
— Там, наверное, пропускная система, в институте этом…
— Разберемся как-нибудь, — ответил Перец. — Узнаем. Первый раз, что ли?..
— Да нет… — проговорил нехотя Бош. — Но все-таки… Фотки нет, на контакт выходить надо. Срисуют, найдется кто-нибудь глазастый.
— Туфта, — отмахнулся напарник. — Первый раз, что ли?.. Ксивой своей ты еще не пользовался.
— Так-то оно так… — Бош покривил рот, однако дальше говорить на эту тему не стал.
Они остановились на светофоре. Бош нетерпеливо газовал, и только вспыхнул желтый, как он сорвался, вспугнув запоздалых ротозеев-пешеходов.
“Восьмерка”, с виду самая обычная, не новая, имела форсированный двигатель, летела вперед, как ракета, а Бош был водитель резкий, нервный даже, хотя в жизни был за/мкнут и холоден — видимо, все его насильственно подавляемое страшное напряжение жизни киллера выплескивалось в этой бешеной езде.
— А тех что, — вдруг сказал он, — не надо больше? Отбой?
— Ну а я знаю? — вопросом на вопрос ответил Перец. — Надо бы, наверное, да руки коротки. Слиняли! Теперь ищи-свищи…