Мне было жаль, что я не успел сделать для Мортона больше ничего, и я знал, что он будет уже в пути на Борнео, когда я вернусь. Иногда я вспоминал о нем, но к осени, когда я вернулся домой, он совсем стерся у меня из памяти. Пробыв в Лондоне около недели, я как-то вечером заглянул в клуб, членом которого состоял и Чарли Бишоп. Он сидел в компании трех-четырех наших общих знакомых, и я подошел к ним. После возвращения я еще ни с кем из них не виделся. Билл Марш, чья жена была большой моей приятельницей, предложил мне выпить.
— Откуда ты взялся? — спросил Чарли. — Тебя что-то давно не было видно.
Я сразу заметил, что он пьян. И удивился. Чарли всегда любил выпить, но хорошо переносил алкоголь и знал меру. В давние годы, когда мы были молоды, он иногда напивался, но, пожалуй, больше для того, чтобы показать, какой он свойский, и нечестно ставить в упрек человеку его юношеские излишества. Но я помнил, что, пьянея, Чарли начинал вести себя воинственно. Его природная агрессивность вырывалась из-под контроля, он говорил слишком много и слишком громко, и готов был по любому поводу затеять ссору. Вот и теперь он был безапелляционен в своих суждениях и отметал любые возражения, какими бы вескими они ни были. Его собеседники понимали, что он пьян, и колебались между раздражением, которое вызывала его сварливая вздорность, и добродушной снисходительностью к его состоянию. Смотреть на него было неприятно. Человек такого возраста, лысый, грузный, в очках, отвратителен, когда пьян. Обычно он следил за своей внешностью, но сейчас выглядел очень неряшливо — его одежда была обсыпана табачным пеплом. Чарли подозвал официанта и заказал еще виски. Официант служил в клубе уже тридцать лет.
— Оно перед вами, сэр.
— Держи свой проклятый язык за зубами, — потребовал Чарли Бишоп. — Принеси мне двойное виски сию же минуту, не то я сообщу секретарю, как ты дерзишь.
— Хорошо, сэр, — сказал официант.
Чарли залпом выпил свою стопку, но рука у него дрожала, и он выплеснул часть виски на костюм.
— Что же, Чарли, старина, нам, пожалуй, пора, — сказал Билл Марш и обернулся ко мне. — Чарли пока гостит у нас.
Я удивился еще больше. Но предпочел промолчать: что-то явно было не так.
— Я готов, — сказал Чарли. — Вот только выпью напоследок. Буду спать крепче.
Мне показалось, что они разойдутся еще не скоро, а потому встал и сказал, что, пожалуй, пройдусь домой пешком.
— Послушайте, — сказал Билл, когда я уже отошел от столика. — Вы не пообедаете у нас завтра, а? Только я, Дженет и Чарли?
— С удовольствием, — сказал я.
Несомненно, что-то было совсем не так.
Марши жили в доме у восточного края Риджент-Парка.
Открывшая мне горничная попросила меня пройти в кабинет мистера Марша. Билл ждал меня там.
— Я подумал, мне лучше поговорить с вами, прежде чем вы подниметесь в гостиную, — сказал он, пожимая мне руку. — Вы знаете, что Марджери оставила Чарли?
— Не может быть!
— Он переживает это очень глубоко. Дженет подумала, как ему должно быть тяжело в этой отвратительной квартирке, и мы пригласили его пока пожить у нас. Он пьет до посинения. Две недели совсем не спит.
— Но не могла же она бросить его совсем?
Я был ошеломлен.
— Но так и есть. Она без ума от какого-то типа по фамилии Мортон.
— Мортон? Кто это?
Мне и в голову не пришло, что это может быть мой знакомый с Борнео.
— Черт побери! Это же вы их познакомили и натворили дел! Идемте наверх. Я подумал, что вас надо предупредить.
Он открыл дверь, и мы вышли. Я был совершенно сбит с толку.
— Но послушайте! — сказал я.
— Спросите Дженет. Ей известно все. А я ничего не понимаю. Не нахожу извинений для Марджери, а Чарли, видимо, совсем разбит.
В гостиную Билл вошел первым. Дженет Марш поднялась мне навстречу. Чарли сидел у окна с вечерней газетой. Он отложил ее, когда я подошел к нему и пожал руку. Он был совершенно трезв и говорил в обычной своей несколько отрывистый манере, но я заметил, что вид у него совершенно больной. Мы выпили по рюмке хереса и спустились в столовую. Дженет была энергичной высокой блондинкой с приятным лицом. За столом она умело поддерживала разговор. Когда она оставила нас выпить по стаканчику портвейна, то со строжайшим наказом не задерживаться дольше, чем на десять минут. Билл, как правило, довольно молчаливый, на этот раз говорил почти без умолку. Я неловко поддержал их игру. Я не знал, что, собственно, произошло, и это очень меня сковывало, но одно было достаточно ясно: Марши старались как-то отвлечь Чарли, и я всячески старался его заинтересовать. Он, казалось, готов был играть свою роль — он всегда любил показывать себя стоиком — и высказал свое мнение, как специалиста, о последнем сенсационном убийстве. Но говорил он мертво. От него осталась только оболочка, и возникало впечатление, что мысли его далеко, хотя приличия ради он заставляет себя говорить. Я почувствовал большое облегчение, когда стук в дверь возвестил, что Дженет потеряла терпение. Это был тот случай, когда присутствие женщин смягчает ситуацию. Мы поднялись в гостиную и сели играть в бридж. Когда мне настало время уходить, Чарли сказал, что пройдется со мной до Мэрилебоун-роуд.
— Чарли, уже поздно! Ложитесь-ка лучше спать, — сказала Дженет.
— Мне будет легче уснуть после прогулки, — ответил он.
Она взглянула на него с тревогой. Нельзя запретить пожилому профессору микробиологии пойти прогуляться, если он этого хочет.
Она весело поглядела на мужа.
— Думаю, Биллу прогулка перед сном тоже не повредит.
По-моему, это было бестактно. Женщины часто чуть-чуть излишне настойчивы. Чарли ответил ей угрюмым взглядом.
— Нет абсолютно никакой нужды вытаскивать Билла из дома, — сказал он с некоторой категоричностью.
— А я и не собирался, — заметил Билл с улыбкой. — Я совсем вымотался. Мне пора на боковую.
Полагаю, когда мы вышли, Биллу и его жене нашлось, что сказать друг другу.
— Они страшно добры ко мне, — сказал Чарли, когда мы пошли вдоль решетки парка. — Не знаю, что было бы со мной без них. Я не сплю две недели.
Я выразил сожаление, но не осведомился о причине, и некоторое время мы шли молча. Я предполагал, что он пошел со мной, чтобы поговорить о том, что случилось, но, видимо, его не следовало торопить. Я был бы рад выразить свое сочувствие, но боялся сказать что-нибудь не то. Мне не хотелось создавать впечатление, будто я напрашиваюсь на его откровенность. Я не знал, как помочь ему заговорить, да и был уверен, что в подталкивании он не нуждается: уклончивость и колебания были не в его натуре. Я решил, что он подыскивает слова. Мы дошли до угла.
— У церкви вы, наверное, найдете такси, — сказал он. — А я еще немного пройдусь. Спокойной ночи.
Он кивнул и пошел прочь. Я растерялся. Но мне ничего не оставалось, как идти дальше, пока я не нашел такси. Утром телефонный звонок вытащил меня из ванны. Обернув мокрое тело полотенцем, я взял трубку. Звонила Дженет.
— Нет, только подумать! — сказала она. — Вы что-то долго не могли расстаться с Чарли. Я слышала, как он вернулся в три ночи.
— Он попрощался со мной на Мэрилебоун-роуд, — ответил я. — А до этого не сказал мне ни слова.
— Неужели?
Что-то в голосе Дженет подсказало мне, что она приготовилась к длинному разговору. Я подозревал, что телефон стоит рядом с ее кроватью.
— Послушайте, — сказал я быстро, — я принимаю ванну.
— Так у вас есть телефон в ванной? — отозвалась она оживленно и, как мне показалось, с завистью.
— Нет, — сказал я коротко и твердо. — И я обкапал весь ковер.
— А-а! — в ее тоне я уловил разочарование и досаду. — Ну, так когда же я вас увижу? Вы не могли бы сюда заехать в двенадцать?
Это было не слишком удобно, но я не хотел ввязываться в спор.
— Хорошо. До свидания.
Я повесил трубку, прежде чем она успела сказать что-нибудь еще. На небесах, когда блаженные души говорят по телефону, они прямо переходят к делу без единого лишнего слова.
Я очень привязан к Дженет, но мне известно, что для нее нет ничего более увлекательного, чем несчастья ее друзей. Она всей душой стремится помочь, но ей хочется быть в самом центре их горестей. Она истинный друг в беде. Чужие дела служат ей хлебом насущным. Не успевал у вас завязаться роман, как она каким-то образом оказывалась вашей наперсницей, а если вы были так или иначе причастны к разводу, сразу же выяснялось, что без нее тут тоже не обошлось. При всем том она была очень милая женщина. И я невольно усмехнулся про себя, когда в полдень вошел в ее гостиную и заметил, как она, здороваясь со мной, подавляет жадное нетерпение. Ее очень расстроила постигшая Бишопов катастрофа, но все это так захватывало, что она была в восторге заполучить кого-нибудь неосведомленного, чтобы все ему выложить. В Дженет чувствовалась та озабоченность, с какой мать обсуждает с семейным доктором первую беременность замужней дочери. Дженет прекрасно понимала, что тема крайне серьезная, и ни на секунду не собиралась допускать каких-либо двусмысленных намеков, однако намеревалась извлечь из нее всю пикантность до послед¬ней капли.
— Никто не мог бы прийти в больший ужас, чем я, когда Марджери мне сказала, что наконец решила оставить Чарли, — начала она с красноречивостью, свидетельствовавшей, что все это уже говорилось по меньшей мере раз десять и теми же самыми словами. — Более преданных друг другу супругов я не знавала. Это был идеальный брак. Они удивительно ладили между собой. Разумеется, мы с Биллом очень любим друг друга, но порой ужасно ссоримся. То есть, иногда я просто готова его убить.
— Меня абсолютно не интересуют ваши с Биллом отношения, — сказал я. — Расскажите про Бишопов. Я ведь ради этого и приехал.
— Я просто должна была вас увидеть! В конце концов, только вы способны объяснить это.
— О Господи, не надо! Пока Билл меня вчера не предупредил, я вообще ничего не знал.
— Это я ему подсказала. Меня вдруг осенило, что вы ничего не знаете и можете допустить жуткую бестактность.
— Да начните же с начала! — сказал я.
— Так ведь начало — вы сами. Как-никак, это ваших рук дело. Молодого человека познакомили с ними вы. Вот почему мне так безумно хотелось вас увидеть. Вы же все про него знаете. А я так даже ни разу его не видела. Мне известно только то, что рассказывала про него Марджери.
— В котором часу у вас встреча в ресторане?
— В половине второго.
— У меня тоже. Так продолжайте же!
Однако мои слова навели Дженет на новую мысль.
— Послушайте, отмените свою встречу, если я сумею отменить свою! Перекусим здесь. Я уверена, на кухне что-нибудь найдется, а нам не надо будет торопиться. В парикмахерскую мне нужно только к трем.
— Нет-нет-нет, — сказал я. — Меня это не устраивает. Я уйду отсюда в двадцать минут второго, самое позднее.
— Тогда мне придется мчаться галопом. Какого мнения о Джерри вы сами?
— Кто такой Джерри?
— Джерри Мортон. Его имя Джеральд.
— Откуда мне знать?
— Так вы же гостили у него. Неужели на столах не было никаких писем?
— Возможно, и были. Только я-то их не читал! — ответил я не без колкости.
— Не говорите глупостей! Я имела в виду адрес на конвертах. Так какой он?
— Ну, ладно. В общем, киплинговский тип. Увлечен своей работой. Искренен. Строитель империи и все такое прочее.
— Да я не об этом! — вскричала Дженет с заметной досадой. — Как он выглядит?
— Ну, по-моему, вполне заурядно. Естественно, я его узнаю, если опять увижу, но представляю я его себе довольно смутно. Вид у него подтянутый.
— О Господи! — простонала Дженет. — Вы писатель или нет? Какого цвета у него глаза?
— Не знаю.
— Вздор! Невозможно провести с человеком неделю и не заметить, голубые у него глаза или карие! Он блондин или брюнет?
— Не то и не другое.
— Высокий, невысокий?
— Среднего роста, я бы сказал.
— Вы нарочно меня злите?
— Нет. Просто он ничем не примечателен. Самая обыкновенная внешность, не некрасив и не красавец. Он выглядит, как благовоспитанный человек. Как джентльмен.
— Марджери говорит, что у него обаятельная улыбка и чудесная фигура.
— Вполне возможно.
— Он от нее без ума.
— Почему вы так считаете? — осведомился я сухо.
— Я читала его письма.
— Вы хотите сказать, что она вам их показывала?
— Ну, разумеется.
Мужчине всегда нелегко переварить отсутствие сдержанности, которое характеризует женщин в самом, казалось бы, личном. Они без малейшего смущения беседуют друг с другом на интимнейшие темы. Скромность — добродетель мужчин. Однако, хотя мужчина теоретически это знает, он испытывает шок всякий раз, сталкиваясь с женской несдержанностью. Что бы подумал Мортон, пришло мне в голову, узнай он, что кроме Марджери его письма читала еще и Дженет Марш, больше того — что она день за днем узнавала самые свежие новости о его влюбленности. По словам Дженет, он влюбился в Марджери с первого взгляда. Наутро после того, как они познакомились за дружеским ужином, который я устроил в «Сиро», он позвонил ей по телефону и пригласил выпить чаю где-нибудь, где они могли бы потанцевать. Слушая Дженет, я, естественно, понимал, что она сообщает точку зрения Марджери на происходившее, и не делал никаких выводов. Я с интересом заметил, что симпатии Дженет отданы Марджери. Бесспорно, когда Марджери оставила мужа, именно Дженет решила пригласить Чарли пожить у них две-три недели вместо того, чтобы ему томиться в тоскливом одиночестве в опустевшей квартире, и окружила его сердечнейшими заботами. Ела с ним в ресторанах почти каждый день, потому что он привык встречаться с Марджери за ленчем; водила его гулять в Риджент-Парк и заставляла Билла играть с ним в гольф по воскресеньям. Она с изумительным терпением выслушивала его жалобы и утешала как могла. Ей было ужасно его жаль. И тем не менее, она решительным образом была на стороне Марджери, а когда я выразил ей мое неодобрение, стерла меня в порошок. Этот роман вызывал у нее восторженное волнение. Она была посвящена во все с самого начала, когда улыбающаяся Марджери, очень польщенная и немного неуверенная, пришла рассказать ей о своем знакомстве с молодым человеком, и до финальной сцены, когда Марджери в отчаянии и растерянности объявила, что больше не в силах выносить такого напряжения, а потому собрала вещи и ушла из дома.
— Разумеется, сначала я не поверила своим ушам, — сказала Дженет. — Вы ведь знаете, как близки были Марджери и Чарли. Друг без друга ступить не могли. Просто невозможно было удержаться от смеха, глядя, как они друг на друга не надышатся. Я никогда не считала его таким уж приятным человечком, и, видит Бог, он не слишком привлекателен внешне, и все-таки он подкупал своей преданностью Марджери. Я ей иногда почти завидовала. У них не было денег, и жили они тяп-ляп, но были жутко счастливы. Конечно, мне и в голову не приходило, что это может к чему-то привести. Марджери только посмеивалась. «Естественно, я не отношусь к этому серьезно, — говорила она мне, — но так весело в моем возрасте обзавестись молодым поклонником! Мне уже столько лет никто не присылал цветов. Пришлось настоять, чтобы он перестал присылать цветы, потому что Чарли сочтет это глупым. У него в Лондоне нет ни одной знакомой души, а он любит танцевать и говорит, что я танцую, как фея. Ему тоскливо все время ходить в театр одному, и мы побывали на двух-трех дневных спектаклях. Трогательно смотреть, как он бывает благодарен, когда я обещаю пойти с ним.». «Должна признать, — сказала я, — что, судя по твоим словам, он сущий агнец». «Так и есть, — сказала она. — Я знала, что ты поймешь. Ты меня не винишь, ведь правда?» «Конечно, нет, дорогая, — сказала я. — Ты ведь меня знаешь. На твоем месте я вела бы себя точно так же.».
Марджери не делала тайны из своих встреч с Мортоном, и Чарли добродушно поддразнивал ее таким обожателем. Однако считал его очень воспитанным, приятным молодым человеком и был только рад, что Марджери есть с кем поразвлечься, пока он занят. Ему и в голову не приходило ревновать. Они несколько раз обедали втроем, а потом отправлялись в театр. Но вскоре Джерри Мортон стал упрашивать Марджери провести вечер с ним одним. Она отвечала, что это невозможно, но он был настойчив, убедителен, и, наконец, она пошла к Дженет и попросила ее позвонить Чарли и пригласить его на обед, объяснив, что им нужен четвертый партнер для партии в бридж. Чарли никуда не ходил без жены, однако Марши были старинными друзьями, и Дженет настояла. Она сочинила какую-то историю, из которой следовало, что ему непременно надо согласиться. На следующий день она встретилась с Марджери. Вечер прошел чудесно. Марджери и Мортон поужинали в «Мейденхеде», танцевали, а потом возвращались домой под звездами летней ночи.