Непобежденные - Фолкнер Уильям Катберт 4 стр.


И он тоже повернулся уходить -- мы ощутили это даже в своем укрытии под юбкой; но тут бабушка сказала:

-- Мне почти нечем угостить вас, сударь. Но если стакан холодного молока после утомительной дороги...

Он молчал, молчал, не отвечая, только глядя (вспоминала Лувиния) на бабушку твердым взглядом своих ярких глаз, и за твердостью, за яркой тишиной таился смех.

-- Нет, нет, -- сказал он. -- Благодарю вас. Вы слишком себя не жалеете -учтивость ваша переходит уже в бравированье храбростью.

-- Лувиния, -- сказала бабушка. -- Проводи джентльмена в столовую и угости, чем можем.

Мы поняли, теперь он вышел, -- потому что бабушку стало трясти, бить уже несдерживаемой дрожью; но напряжено тело ее было по-прежнему, и слышно, как прерывисто бабушка дышит. Мы тоже задышали опять, переглянулись.

-- Мы его совсем не застрелили! -- шепнул я. -- Мы никого не застрелили вовсе!

И снова тело бабушки сказало нам, что он вошел; но теперь я почти зримо ощутил, как смотрит он на бабушкино платье, прикрывающее нас. Он поблагодарил ее за молоко, назвал себя, свой полк.

-- Возможно, это и к лучшему, что у вас нет внуков, -- сказал он. -- Ведь вы, несомненно, желаете себе спокойной жизни. У меня у самого трое мальчиков. А дедом я еще не успел стать. -- В голосе его не было уже скрытого смеха; он стоял в дверях (рассказывала Лувиния) со шляпой в руке, поблескивая медью полковничьих знаков на синем мундире, рыжея головой и бородкой; не было смеха и в глазах, направленных на бабушку. -- Приносить извинения не стану; лишь глупцы обижаются на ураган или пожар. Позвольте только пожелать, чтобы у вас за всю войну не осталось о нас воспоминаний худших, чем эти.

Он ушел. Мы услышали звон его шпор в холле и на крыльце, затем звук копыт, затихающий, стихший, -- и тут силы оставили бабушку. Она откинулась в кресле, держась за сердце, закрыв глаза, и на лице ее крупными каплями проступил пот; у меня вырвалось:

-- Лувиния! Лувиния!

Но бабушка открыла глаза -- и, открываясь, они уже нацелены были на меня. Потом взгляд их переместился на Ринго -- и снова на меня.

-- Баярд, -- сказала бабушка, прерывисто дыша, -- что за слово ты употребил?

-- Слово? Когда это, бабушка? -- Но тут я вспомнил, опустил глаза; а она лежит в кресле, изнеможенно дышит и смотрит на меня.

-- Не повторяй его. Ты выругался. Употребил непристойную брань, Баярд.

Ринго стоит рядом. Мне видны его ноги.

-- Ринго тоже употребил, -- сказал я, не поднимая глаз. Она не отвечает, но, чувствую, смотрит на меня. И я проговорил вдруг:

-- А ты солгала. Сказала, что нас нету здесь.

-- Знаю, -- ответила бабушка. Приподнялась. -- Помогите мне.

Встала с кресла с нашей помощью. А зачем -- неясно. Оперлась о нас, о кресло -- и опустилась на колени. Ринго опустился рядом первый. А потом и я, и слушаем, как она просит Господа, чтобы простил ей сказанную ложь. Затем поднялась; мы не успели и помочь ей.

-- Подите в кухню, вынесите таз воды, возьмите жестянку с мылом, -сказала она. -- Новую.

5

Вечерело уже, -- время как бы незамеченно настигло нас, позабывших о нем, втянутых в грохот и переполох выстрела; солнце снизилось почти вровень с нами, а мы стоим за домом, у веранды и вымываем, выполаскиваем от мыла рот, поочередно зачерпывая воду тыквенным ковшиком и выплевывая ее прямо в солнце. Выдохнешь воздух затем -- и вылетает мыльный пузырь, но вскоре пузыри у нас кончились и остался только мыльный вкус. Потом и вкус начал иссякать, но сплевывать еще хотелось; а в северной дали виднелась гряда облаков -- голубая, смутно-тающая снизу и медно тронутая солнцем по верхам. Когда отец весною приезжал, мы старались понять, что такое горы. В конце концов он указал вдаль на облачную гряду -- вот, мол, на что они похожи. И с тех пор Ринго считает, что это Теннесси маячит облачной грядой.

-- Вон они, горы, -- сказал он, выплевывая воду. -- Вон там Теннесси. Где хозяин Джон воюет с явками. А далеко как.

-- И такие дальние походы совершать всего-то из-за янки, -- сказал я, тоже выплюнув, выдохнув. Но все уже ушло -- и пена, и невесомая стеклянная радужность пузырей, и даже мыльный привкус.

ОТХОД

1

Днем Люш подал повозку к заднему крыльцу и выпряг мулов; к ужину мы погрузили уже в нее все, кроме одеял, под которыми проспим эту последнюю перед дорогой ночь. Затем бабушка пошла наверх и вернулась в черном шелковом воскресном платье и в шляпке, и лицо у бабушки порумянело, в глазах появился блеск.

-- Разве едем сейчас, вечером? -- спросил Ринго. -- Я думал, только утром выедем.

-- Да, утром, -- ответила бабушка. -- Но я три года никуда но выезжала; уж Господь мне простит, что я принарядилась загодя.

Она повернулась (мы сидели в столовой, за ужином) к Лувинии:

-- Скажи Джоби и Люшу, чтобы, как только поужинают, приготовили фонарь и лопаты.

Разложив кукурузные хлебцы на столе, Лувиния пошла было к дверям, но остановилась, взглянула на бабушку:

-- Вы то есть хочете этот тяжелый сундук везти с собой аж в Мемфис? Лежит себе с прошлого лета в сохранности, а вы хочете выкопать и тащить аж в Мемфис?

-- Да, -- сказала бабушка, занявшись едой и не оборачиваясь уже к Лувинии. -- Я следую распоряжениям полковника Сарториса, как я их понимаю.

Лувиния стояла в дверях буфетной, глядя бабушке в затылок.

-- Пусть бы оставался зарытый и целый, и я бы стерегла его. Кто его там найдет, даже если опять сюда заявятся? Они ж не за сундук назначили награду, а за хозяина Джо...

-- У меня есть причины, -- прервала ее бабушка. -- Выполняй, что я тебе велела.

-- Хорошо. Но для чего вы хочете выкапывать сейчас, когда выезжаете ут...

-- Делай, что велела.

-- Слушаю, мэм, -- сказала Лувиния. Вышла. Я смотрел, как бабушка ужинает -- в шляпке, пряменько надетой на макушку, -- а Ринго, за спиной у бабушки, косил на меня зрачками.

-- А почему б не оставить зарытым? -- сказал я. -- Зачем еще такая тяжесть лишняя повозке. Джоби говорит, в сундуке весу тысяча фунтов.

-- Вздор! -- сказала бабушка. -- И пусть даже десять тысяч...

Вошла Лувиния.

-- Они приготовят, -- сказала Лувиния. -- А я хотела бы все ж таки знать, для чего выкапывать с вечера?

Бабушка поглядела на нее.

-- Мне сон приснился прошлой ночью.

-- А-а, -- сказала Лувиния с тем же выражением лица, что и у Ринго; только Лувиния меньше вращает зрачками.

-- Мне снилось, будто вижу из моего окна, как некто входит в сад, идет под яблоню и рукой указывает, где зарыто, -- сказала бабушка, глядя на Лувинию. -- Темнокожий некто.

-- Негр? -- спросила Лувиния.

- Да.

Лувиния помолчала. Затем спросила:

-- А вы того некта признали?

-- Да, -- ответила бабушка.

-- Кто ж он такой, не скажете?

-- Нет, -- ответила бабушка.

Лувиния повернулась к Ринго

-- Иди скажи дедушке и Люшу, чтоб с фонарем и заступами шли на задний ход.

Джоби с Люшем сидели в кухне. Джоби ужинал в углу за плитой, поставив тарелку себе на колени. Люш молча сидел на ящике для дров, держа оба заступа между колен, и сразу я его не заметил -- его закрывала тень Ринго. Лампа светила на столе, отбрасывая тень от наклоненной головы Ринго и от руки его, трущей стекло фонаря, ходящей вверх-вниз, а Лувиния встала между нами и лампой, уперев руки в бока и затеняя собою полкухни.

-- Протри его как следует, -- сказала она.

С фонарем шел Джоби, за ним -- бабушка, за нею -- Люш; мне видна была ее шляпка, и голова Люша, и сталь двух заступов над его плечом. Мне в шею дышал Ринго.

-- Как считаешь, который из них ей приснился? -- сказал он.

-- А ты у нее спроси, -- сказал я. Мы шли уже садом.

-- Ага, -- сказал Ринго. -- Поди спроси у нее. Спорим, если б она тут осталась, то ни янки бы, никто б другие не посмели полезть к сундуку, и сам даже хозяин Джон поостерегся бы соваться.

Они остановились -- Джоби с бабушкой, -- и бабушка стала светить взятым у Джоби фонарем, подняв руку, а Джоби и Люш вырыли сундук, закопанный в летний приезд отца, в ту ночь, когда Лувиния привела меня и Ринго в спальню и даже лампу не зажгла проверить, как легли, а после то ли глянул я в окно, то ли приснилось мне, что глянул и увидел в саду фонарь... Потом мы пошли к дому -- бабушка впереди с фонарем, а за ней, с сундуком, остальные; Ринго и я тоже помогали тащить. У крыльца Джоби повернул было к повозке.

-- В дом несите, -- сказала бабушка.

-- А мы сразу и погрузим, чтоб утром не возиться, -- сказал Джоби. -Двигайся, парень, -- ворчнул он Люшу.

-- В дом несите, -- сказала бабушка.

И, постояв, Джоби двинулся в дом. Слышно было теперь, как он отпыхивается: "Хах, хах", -- через каждые два-три шага. В кухне он со стуком опустил передний конец сундука,

-- Хах! -- выдохнул он. -- Слава богу, дотащили.

-- Наверх несите, -- сказала бабушка.

Джоби повернулся, поглядел на нее. Он еще не выпрямился -- глядел полусогнутый.

-- Чего такое? -- сказал он.

-- Наверх несите, -- сказала бабушка. -- Ко мне в комнату.

-- Это что ж -- придется то есть тащить сейчас наверх, чтоб завтра стаскивать обратно вниз?

-- Придется кому-то, -- сказала бабушка. -- Вы намерены помочь или же нам с Баярдом вдвоем нести?

Тут вошла Лувиния. Она уже разделась. Она была высокая, как привидение, в своей ночной рубашке, длинно, узко и плоско висящей на ней; тихо, как привидение, вошла она босиком, и ноги ее были одного цвета с сумраком, так что казалось, их у нее нет; а ногти ног белели, точно два ряда грязновато-белесых чешуек, невесомо и недвижно легших на пол футом ниже подола рубашки -- и совсем отдельных от Лувинии. Подойдя и толкнув Джоби, она нагнулась к сундуку, чтобы поднять.

-- Отойди, негр, -- сказала она.

Джоби, кряхтя, оттолкнул Лувинию.

-- Отойди, женщина, -- сказал он. Поднял передний конец сундука, оглянулся на Люша -- тот как вошел, так и держал задний конец, не опуская. -Везти мне тебя -- так залезай с ногами, -- сказал Джоби Люшу.

Мы встащили сундук к бабушке, и Джоби опять уже решил, что кончили, но бабушка велела ему с Люшем отодвинуть кровать от стены и вдвинуть сундук в промежуток; Ринго и я снова помогали. И, по-моему, в сундуке том почти верная была тысяча фунтов.

-- А теперь всем идти спать, чтобы можно было выехать с утра пораньше, -- сказала бабушка.

-- У вас всегда так, -- сказал Джоби. -- Всех подымете ни свет ни заря, а выедем за полдень.

-- Не твоя это забота, -- сказала Лувиния. -- Ты знай выполняй, что велит мисс Роза.

Мы вышли; бабушка осталась у кровати, отодвинутой так явно и так неуклюже, что всякий сразу бы догадался -- за ней что-то прячут; да и как спрятать сундучище, в котором весу самое малое тысяча фунтов -- и я и Ринго уже были в том согласны с Джоби. Кровать как бы указывала, что за ней сундук. Затем бабушка закрыла дверь -- и тут Ринго и я остановились в коридоре как вкопанные и переглянулись. Сколько себя помню, в доме никогда никаких ключей не бывало ни в наружных, ни во внутренних дверях. А тут оба мы услыхали, как в бабушкиной двери щелкнул ключ.

-- Я и не знал, что в эту дверь ключ можно вставить, -- сказал Ринго. -Да еще и повернуть.

-- Вот тоже твоя с Джоби забота, -- сказала Лувиния. Она улеглась уже на свою раскладушку и, прежде чем укрыться стеганым одеялом с головой, прибавила:

-- Сейчас обое чтоб легли.

Мы вошли к себе, стали раздеваться. Лампу Лувиния зажгла и на двух стульях приготовила наши воскресные одежки, в которых завтра ехать в Мемфис.

-- Как считаешь, который из них ей приснился? -- спросил Ринго.

Но я не ответил; я знал, что Ринго и без меня знает.

2

При лампе мы оделись по-воскресному, при лампе ели завтрак; слышно было, как наверху Лувиния снимает простыни с бабушкиной и моей постелей, скатывает тюфяк Ринго и несет все это вниз. Развиднялось, когда мы вышли к повозке; Люш и Джоби уже впрягли мулов, и Джоби стоял около, тоже одетый в то, что он зовет воскресным, в старый отцовский сюртук и отцову же потертую касторовую шляпу. Потом на заднюю веранду вышла бабушка (по-прежнему в черном шелковом платье и в шляпке -- точно она так в них и продремала, простояла всю ночь пряменько у двери, держа руку на ключе, который извлекла неведомо откуда, чтобы впервые за все время замкнуть дверь); на плечи шаль накинута, а в руках у нее зонтичек от солнца и ружье, снятое с крюков над камином. Она протянула ружье Джоби.

-- Вот, -- сказала бабушка. Джоби взглянул.

-- Нам его не надо будет, -- сказал Джоби.

-- Положи в повозку, -- сказала бабушка.

-- Нет, мэм. Нам его не надо будет вовсе. Мы до Мемфиса доедем -- никто и узнать не успеет, что мы на дороге. Да и хозяин Джон, надо думать, расчистил всю мемфисскую дорогу от янков.

Назад Дальше