Дженна ждала от мужа взгляда, улыбки, нежного прикосновения, и Габриэль вполне мог бы на что-то подобное расщедриться…
Раздался телефонный звонок, Габриэль сидел, не двигаясь.
— Твой мобильный, — сказала Дженна.
Он порылся в кармане и нажал на клавишу.
— Пьер-Андре Марки. Нам нужно встретиться. — Голос адвоката был твердым, уверенным.
— Когда?
— Во второй половине дня у меня в кабинете.
— Хорошо.
Он повесил трубку, Дженна начала убирать со стола.
— Твоя любовница? — спросила она, маскируя агрессию иронией.
— Нет, мой адвокат.
— У тебя с ним встреча?
— Да, сегодня во второй половине дня. И еще я хотел бы зайти на работу.
— Чтобы?
— Не знаю… Чтобы увидеть.
— Увидеть ее?
— Послушай, давай закроем эту тему. Я потерял память и потерял все чувства к ней, ты это уже знаешь.
Дженна серьезно смотрела на мужа.
— А ты знаешь, что не лежи молодой человек в коме без надежды на восстановление и не будь его невеста в таком отчаянии, я бы благословила эту аварию.
Габриэль опустил голову, не зная, что отвечать.
— А ты о нем думаешь? — спросила она.
Габриэль представил самого себя, лежащего в боксе, с аппаратом, поддерживающим в нем жизнь.
— Да. Постоянно.
— Он работал в консалтинговой фирме. Жених и невеста были очень красивой парой.
Прошедшее время. Все им сказанное об их с Кларой любви, о постигшей их трагедии — теперь только в прошедшем времени. Габриэля пронзила острая боль. Любовь, минуты волшебного счастья и безвозвратный ужас свершившегося — все вместила в себя короткая эпитафия.
— Как ты поедешь? — спросила Дженна. — Права у тебя отобрали. Если хочешь, я тебя отвезу.
— Нет, спасибо. Я возьму такси.
— Да, конечно. Позвони, если что-то понадобится.
Габриэль пошел принимать душ. Долго стоял под водой, ему казалось, что струи, текущие по теперешнему его лицу и телу, уносят смятение чувств. А когда решил намылиться, то почувствовал брезгливость — ему не хотелось касаться чужого тела, чужой кожи. Это вернуло его к реальности. Он взял рукавичку и намылился.
В комнате открыл платяной шкаф, наугад взял рубашку, брюки, пиджак и быстро оделся.
* * *
Такси остановилось у дома адвоката. Габриэль заглянул в бумажник Александра и обнаружил, что уехал без денег. Шофер недоверчиво взглянул на него.
— Можно расплатиться и карточкой, — сообщил он.
Габриэль машинально протянул пластиковый прямоугольник.
— Не уверен, что вспомню код, — пробормотал он.
Шофер протянул ему машинку. Как только Габриэль взял ее в руки, четыре цифры замерцали у него в мозгу. Он набрал их, нажал на клавишу, и, к его удивлению, оплата была благополучно принята.
Откуда он мог знать секретный код Александра? Неужели у него появился доступ к его памяти?
* * *
— Вы в самом деле ничего не помните? — спросил адвокат, пронзая Габриэля недоверчивым взглядом.
Высокий, сухой, с аскетичным лицом, темными глазами под густыми бровями, морщинами на лбу — адвокат выглядел суровым и недобрым. Редкие седые волосы зачесаны наверх. Элегантность костюма граничила с претенциозностью, свидетельствуя о тоске по ушедшей молодой красоте.
— Я не симулирую.
Пьер-Андре Марки кивнул, но Габриэль не понял, поверил он ему или удовлетворился формальным утверждением для очистки профессиональной совести.
— Положение таково: вы находились за рулем пьяным, послужили причиной аварии, в которой были нанесены серьезные телесные повреждения.
— Молодой человек погиб, — подсказал Габриэль.
— Пока еще нет. Что и позволяет нам подготовить защиту. И вы должны сообщить мне какие-либо смягчающие обстоятельства.
— А именно?
— Объяснение вашего тяжелого душевного состояния, из-за которого вы в этот вечер выпили больше обычного.
— Но, кажется, напиваться вечером стало у меня привычкой?
— Вполне возможно. Но я хочу объяснить эмоциональной травмой ваше внезапное решение покинуть ночью дом и напиться. Мне безразлично, на какой почве будет эта травма — семейной или профессиональной.
— Что бы ни случилось, ничего не может оправдать напившегося до чертиков субъекта, который разнес машину влюбленной пары, — возмутился Габриэль.
— Разумеется. Никто и не собирается наивно прикрываться душевной травмой. Но защита будет строиться на смягчении аргументов противника. Задача не в том, чтобы снять с вас вину, а в том, чтобы вы предстали в человеческом виде. Сейчас вы в глазах общества чудовище, а должны стать уязвимым и ранимым человеком.
— Жертвой?
— Если хотите. Человеком, который напился, потому что не мог справиться с обстоятельствами: проблемы с фирмой, семьей… Я отправлю вас на консультацию к врачу, и он засвидетельствует ваше депрессивное состояние.
— Вы думаете, мне возможно избежать тюрьмы?
— Битва предстоит тяжелая. Тем более что отец молодого человека из несгибаемых. Но мы постараемся свести ущерб к минимуму.
— Вы знакомы с его отцом?
— Да, мы сталкивались по кое-каким делам.
Габриэль вгляделся в лицо Пьер-Андре Марки. Какого рода ненависть владеет этим человека, если он готов топтать ногами поверженного?
Он уже начал сомневаться в правильности своего выбора. С одной стороны, мастер своего дела, Марки уже помог ему остаться на свободе, чтобы он мог довести свое дело до конца. В чем-то он даже помогал отцу: борьба с заклятым врагом, возможно, отвлечет его от непереносимого горя. Хотя наверняка поначалу отец будет угнетен, столкнувшись с заведомым врагом в самом личном, самом болезненном деле.
Утешительный расчет, но рискованный. А что, если он ошибется? Что, если отец почувствует себя растоптанным, окончательно лишенным достоинства?
И как должен вести себя он сам? Принять игру адвоката? Или встать на сторону отца и позволить ему выиграть процесс? Впрочем, этот вопрос его не касался: ему нужно было всего несколько дней. Потом он уйдет, и Александр Дебер будет самостоятельно разбираться с правосудием.
* * *
— Алекс!
Луи широко раскрыл объятия, показывая, до чего рад видеть своего компаньона.
— Ну, как себя чувствуем?
— Устал.
— А память?
— Все то же.
Лицо Луи сделалось серьезным.
— Если я могу хоть чем-то помочь…
— Да, можешь.
— Правда? Я с радостью! — воскликнул он, усаживаясь за стол и приглашая Габриэля сесть в кресло напротив.
— Опиши, в каком я был состоянии перед аварией.
Компаньон пожал плечами.
— В каком ты был состоянии? Ну-у… Скажем… В нервозном. Депрессивном.
— Из-за продажи нашей фирмы?
— А ты помнишь о продаже? — удивился Луи.
— Дженна мне сказала.
— Да, тебя занимала продажа. И конечно, твои личные проблемы. Впрочем, ничего особенного не было. Как обычно.
— Но… мы с тобой не пришли к согласию в вопросе продажи, так?
Луи сделал неопределенный жест.
— Так. Я считал, что ты торопишься. У нас впереди великолепные перспективы, возможность развития. Через несколько лет мы получим во много раз больше. Но так и быть, ты решил по-другому, ты хозяин.
— Мы с тобой ссорились на этот счет?
Компаньон почти не скрывал, что не хочет касаться этой темы.
— Да, ссорились. И не один раз. Зачем тебе это?
— Хочу понять.
— Что понять?
— Что произошло в тот вечер.
Габриэль заметил, что у собеседника дрогнули губы.
— Ты напился, больше ничего не произошло. Вообще-то ты много пил в последнее время. Я пытался тебя предостеречь. Но ты же никого не слушаешь.
— Спасибо тебе, — поблагодарил Габриэль и поднялся. — А что касается продажи… Объясни ситуацию покупателям. Мы вернемся к продаже позже.
— Хорошо, займусь. Они поймут.
* * *
Габриэль уже направился к выходу, но тут его догнала Алисия:
— Алекс! Ты не можешь уйти просто так, не сказав мне ни слова! Даже не попрощавшись!
Она говорила жалобно, но Габриэль различил в ее тоне жесткие нотки. Эта женщина привыкла быть хозяйкой положения и теперь была недовольна.
— Извини, у меня много дел.
— Послушай, я знаю, что ты не помнишь о том, что было между нами. Но, если мы, например, проведем какое-то время вместе… Может, это тебе поможет. Я очень рассчитываю…
— Напрасно. На сегодняшний день я забыл тебя в самом прямом смысле слова, — резко ответил он. — Я чувствую привязанность только к своей семье.
— Ты больше не хочешь меня видеть? — изумленно спросила она.
Габриэль на секунду задумался. Имеет ли он право решать за Александра? Разумеется, не имеет. Ему нужно просто отстранить Алисию на какое-то время, а там пусть Александр забирает бразды правления и решает, как ему заблагорассудится.
— Сейчас, во всяком случае, нет. Если я любил тебя… любовь должна вернуться ко мне вместе с памятью, не так ли? Пока для меня главное — отдых. И еще я должен целиком сосредоточиться на последствиях злосчастной аварии.
— Я все поняла, — сказала Алисия, гордо вздернув подбородок. — Я подожду. Но не могу обещать, что мое терпение будет безгранично!
— Это угроза? — насмешливо спросил он.
— Понимай как хочешь.
В один миг влюбленная женщина стала своенравной упрямицей. Слезы высохли, губы поджались. Алисия стояла, гордо выпрямившись, и смотрела почти презрительно.
Габриэль подумал, что в эту минуту она показала свое истинное лицо.
* * *
Дженна еще не вернулась, и Габриэль застыл на секунду посреди комнаты, не зная, куда идти и что делать. На него навалились внезапная усталость и чувство бессилия: часы текли, а все, что он делал, не приближало его к цели. Клара лежала в больнице и пребывала в отчаянии, лелея самые черные мысли, готовя мрачный исход, а у него не было никакого плана, никакой идеи, как ей помочь.
— А-а, ты здесь! — Элоди стояла и смотрела на него.
Он в знак приветствия слегка помахал рукой, по-прежнему занятый своими мыслями.
Элоди уселась на диван, скрестила на груди руки и уставилась прямо на него своими большими, подведенными черным глазами.
— Ну и… — начала она.
— И что?
— Твоя память.
— Ноль по-прежнему.
Девочка достала пачку сигарет, закурила, затянулась, выпустила дым и сквозь синее облако стала гипнотизировать взглядом того, кого принимала за отца, словно ждала от него совсем другого ответа.
— Значит, все еще не хочешь отвечать за свои подлости, — уничижительно произнесла она.
Габриэль узнал в ее словах слова Дженны. Мать и дочь вместе сражались против Александра.
— Чего и ждать? Жалкий муж, жалкий отец, и убийца тоже жалкий.
Агрессия девочки удивила, шокировала Габриэля. Как смеет дочь так разговаривать с отцом? Как она воспитана, если может проявлять такое неуважение? Или как больно уязвлена, если так безудержно посягает на отцовский авторитет? Неизвестно, почему, но Габриэль и расстроился, и обиделся. Он собрался встать, не желая начинать ссору.
— Ну ясно! Как обычно, в кусты — и никаких разговоров!
— А у нас разговор? Мне показалось нападение.
— Возможно. Но ты же не реагируешь. Тебе что ни скажи, все мимо.
Габриэль вспомнил, что писал Александр о дочери. Он любил ее, вне всякого сомнения, но не умел выразить свою любовь. Терялся перед подростковой агрессией.
— Чтобы реагировать, нужны доводы, а доводы поставляет память, — попытался он защититься.
— Как легко ты хочешь отделаться, — возмутилась девчонка. — Нечего прикрывать свою трусость амнезией. Ты вел себя точно так же и раньше!
Габриэль позволил ее словам растаять в пространстве комнаты, подождал, когда тишина умерит воинственность девочки.
— Послушай меня, — наконец заговорил он. — Сейчас я не знаю, кто я. Надеюсь, что пройдет несколько дней, и память ко мне вернется. Но пока то, что я узнаю о себе, меня не радует. Я, похоже, порядочный лузер, который не сумел справиться с жизнью, думает только о себе, плюет на семью…
Удивленная, Элоди выпрямилась и нервно затянулась.
— Но я все же думаю, что был когда-то вполне себе неплохим парнем. До безумия любил твою маму и, когда стал отцом, не меньше любил дочь. А потом… Какой-то слом. Почему? Не знаю. Из гордости? По глупости? Старости испугался? Не могу понять.
Габриэль начинал этот разговор, словно ролевую игру, но внезапно почувствовал, что говорит совершенно искренне. Все слова принадлежали ему, обо всем этом он сам думал. Где же кончалось сознание Габриэля и начиналось Александра? Разве могут души сливаться и перемешиваться?
В глазах девочки появилось смятение, она пыталась спрятать его за завесой дыма.
— А ты что на этот счет думаешь? — спросил он, обращаясь к Элоди.
Та открыла рот, собираясь ответить, но промолчала.
— Давай, говори! Скажи, что я собой представляю! — настаивал Габриэль. — Каким я стал для тебя отцом?
Элоди пожала плечами и поднялась с дивана.
— Теперь ты убегаешь? Только не говори, что трусость, в которой только что меня упрекала, унаследовала от меня!
Девочка смерила его возмущенным взглядом.
— Нет… Я не знаю.
— Чего ты не знаешь?
— Не знаю, с кем я сейчас разговариваю. Ты никогда со мной так не говорил.
— Ну так воспользуйся случаем! — воскликнул Габриэль. — Скажи, какой я. Каким ты меня себе представляешь?
Элоди, сердясь, что разговор так глубоко ее задел, сделала шаг к отцу с вызывающим видом.
— А я понятия не имею, какой ты. Не имела возможности узнать. Тебя же никогда не было! Хотя, извини, преувеличиваю. Изредка тебе хотелось побыть папой. Например, получив в конце года дневник с отметками. На пять минут ты становился родителем, который печется о будущем дочери. Высказывал упреки, предостережения и снова возвращался в свою персональную дерьмовую жизнь. Жизнь воротилы, жадного до власти и денег. Вонючих денег, которые ты так широко тратишь, лишь бы не замечать, что ты трус и ничтожество! Вот какой ты отец! И я бы тебя простила и была бы к тебе снисходительна, если бы страдала только я. Но тебе нужно разрушить все в угоду своему эго! Ты знаешь, что, когда ты отправляешься в так называемые деловые поездки с твоей шлюхой, мама плачет ночи напролет? Тебе это в голову не приходит, потому что она делает вид, будто ей наплевать. Но она плачет. Потому что имеет дурость до сих пор любить тебя!
Габриэль не сдержался и дал Элоди пощечину, тут же понял, что натворил, и отступил в ужасе. Элоди застыла, схватившись рукой за щеку, и, побелев, спросила:
— Да как ты посмел?
Действительно, как он посмел? Он не хотел ее ударить, все вышло совершенно непроизвольно. Рука сама отвесила оплеуху. Может быть, он просто хотел заставить ее замолчать, больше не слышать ее крика? Но почему, собственно? Все, что она говорила, нисколько его не касалось… И все же… И все же девочка больно ранила его. Габриэль стоял в растерянности, оглушенный нахлынувшим потоком мыслей.
— Жалкое ничтожество! — С этими словами Элоди унеслась к себе в комнату.
Габриэль в изнеможении опустился на диван.
— Ты, мне кажется, погорячился. — Дженна вернулась и, похоже, застала конец сцены. Она подошла и села рядом с Габриэлем на диван.
— Не знаю, что на меня нашло, — пробормотал он.
— Наверное, ты просто попробовал быть ей отцом. Но переход получился слишком резким — от полного равнодушия к пощечине. Подростку с проблемами такого не понять.
— Никогда в жизни я не поднимал руку на женщину.
Габриэль сообразил, что говорит от своего собственного имени, и подумал, что мог промахнуться.
— Я знаю, — согласилась Дженна.
Габриэль нервно тер себе лицо, пытаясь успокоиться.
— Пойду приготовлю что-нибудь на ужин, — сказала Дженна, вставая.
— Не стоит. Я не хочу есть. Мне, наверное, лучше лечь.
Когда он проходил мимо Дженны, она взяла его за руку.
— Постарайся успокоиться. А с ней поговоришь завтра.
Вместо ответа он грустно улыбнулся и ушел в свою комнату.