Служащий нервно посматривал на большой стальной пропеллер с надеждой, что я не буду просить его крутануть его рукой, чтобы завести мотор. Это кажется ужасным для того, кто никогда не заводит с руки моторы «Райт». Но у меня не было выбора – заводная ручка осталась в Кахоке.
– Почему бы тебе не заскочить сюда в кабину, – сказал я, – пока я буду вращать винт?
Пока он забирался туда, я подошел к нему и показал, где находится газ, включатель зажигания и тормоза.
– После того, как заведется, немножко потяни газ на себя, – посоветовал я. – А заведется он с пол-оборота.
Я провернул винт несколько раз и сказал:
– Порядок, теперь включай зажигание, жми на тормоза, и мы запустим мотор.
Я крутанул большую лопасть, и мотор сразу же заработал. Вот что значит старый надежный «Райт».
Не спеша я направился к кабине, но вдруг заметил, что человек в кресле пилота оцепенел от ужаса, и что мотор ревет немного громче обычного. Он работал на полном газу, и мой помощник от ветра и шума забыл, что в этом случае нужно делать. Он сидел в кабине, уставившись прямо вперед, а биплан сам по себе начинал разгоняться.
– ГАЗ! – закричал я. – СБРОСЬ ГАЗ! – В моем сознании замелькали видения о том, как Паркс поднимается в воздух с человеком на борту, который понятия не имеет, как на нем летать. Я бросился к кабине, но биплан уже быстро катил по бетону, а мотор дико ревел. Это все напоминало сон, в котором я пытаюсь догнать поезд. Я изо всех сил прыгнул на кабину, ухватился одной рукой за кожаный ободок, но дальше двигаться я не мог. Сильный поток воздуха очень мешал мне, и я мог только бежать рядом с бипланом.
Перед моим взором вспыхнула картина, на которой от биплана остались одни лишь обломки. Она дала мне силу еще раз рвануться сквозь ураган и выскочить на крыло. Мы двигались со скоростью 20 миль в час и быстро разгонялись. Я прильнул к краю кабины, напрягая все силы, которые я только мог выжать из своего тела. Парень сидел в кабине с восковым лицом: взгляд устремлен в одну точку, рот открыт.
Биплан двигался уже слишком быстро и к тому же начал поворачивать в сторону. Мы вот-вот должны были съехать в кювет. Еще одним отчаянным движением я рванулся в кабину, ухватился за рычаг и яростно дернул его. Но было уже слишком поздно, и мне ничего не оставалось делать, как висеть дальше на кабине, пока биплан движется. От заноса в сторону шины взвизгнули, одно крыло поднялось вверх, другое сильно ушло вниз и заскрипело по бетону. Я замер, ожидая, что вот-вот сломаются колеса или отлетит все шасси.
Пять секунд невиданного стального напряжения, и крылья снова выровнялись, вслед за чем биплан замер без движения, целый и невредимый.
– Вот как, – сказал я, задыхаясь, – въезжают в кювет.
Этот парень, как робот, вылез из кабины, но не сказал ни слова. Оказавшись снова на земле, он деревянной походкой направился в сторону конторы. Я видел его в последний раз.
Мотор по-прежнему работал. Я уселся в кресло пилота и некоторое время побеседовал с бипланом. Он велел мне никогда впредь не подпускать к себе неумелых людей, и я пообещал ему, что этого никогда больше не повторится.
Солнце клонилось к закату, когда я приземлился в Кахоке. Дик собирался улетать.
– Мне уже пора, – сказал он. – Я говорил жене, что буду дома в семь, а сейчас уже семь. Я сейчас покажу вам над полем невиданные финты и улечу восвояси. Когда вернетесь снова в наши места, дайте о себе знать.
– Хорошо, Ричард. Спасибо за компанию.
Я крутанул винт его Каба, и он поднялся в воздух. Как и обещал, он проделал великолепную последовательность фигур высшего пилотажа у нас над головой, а в заключение продемонстрировал несколько собственных номеров – полет со скольжением, повороты с остановкой, отвесные подъемы и пикирование.
Не успел Дик скрыться за горизонтом на западе, как к нам привалила целая толпа желающих прокатиться, и мы пролетали без перерыва все оставшееся время до наступления темноты. Накрывая на ночь аэроплан и направляясь в трактир «Орбита», мы чувствовали себя так, будто заработали целое состояние. В этот день мы прокатили двадцать шесть пассажиров, а Дик еще пятерых. Он окупил свой бензин и масло, а мы со Стью заработали чистыми 98 долларов.
– Мы почти осуществили свою мечту – пересечь стодолларовый рубеж.
Теперь мы были богачами и заказали себе по два коктейля.
Стью очень беспокоился, как бы мы не пропустили программу телевизионных новостей в десять двадцать. Поэтому мы направились в фойе гостиницы, где работал оставленный без внимания старый телевизор.
Фойе было интересным. Вентиляторы обдавали нас сверху слабым потоком воздуха, напоминая о тех временах, которые еще не совсем ушли в прошлое. Возле стойки висел колокольчик из серии тех, которые начинают звонить, когда ты дотрагиваешься до кнопки наверху. На стене висел исполинский радиоприемник «Файрстоун Эйр Чиф». В высоту он достигал четырех футов, и трех – в ширину. Над его кнопками находились бумажные наклейки: WGN, WTAD, WCAZ. Если я нажму на эти кнопки, гадал я, увижу ли я, как по Алленскому бульвару бодро шагает Фред Аллен, или это будет Джек Армстронг, этот Всеамериканский Парень, или Эдгар Берген вместе с Чарли Мак-Карти? Я боялся попробовать.
Новости в десять двадцать прошли без единого упоминания об этих веселых путешественниках по воздуху, которые приземлились на окраине Кахоки, и Стью был раздосадован.
– Один раз я мог попасть на телеэкран? Единственная возможность! И вот все материалы обо мне валяются где-то на полу в телестудии!
В эту ночь Стью попытался использовать марлю в качестве сетки против комаров, подвесив ее к нижней поверхности крыла. Насколько я мог оценить его затею, в темноте это выглядело очень здорово, но не работало. Комары сразу поняли, что нужно сесть на марлю, подойти пешком к ее краю, зайти внутрь, а затем снова пустить в ход крылья. Это была еще одна неприятная ночь.
Когда мы после нескольких часов сна поплелись завтракать, я спросил:
– Ну что, Стью, пришло время двинуть дальше?
– Думаю, что пора, – ответил он, зевая. – Прости. Чертовы комары.
Зато в это утро нам повезло с официанткой, которая оказалась такой очаровательной, что было трудно представить себе, почему «Warner Brothers» упустили возможность сделать из нее кинозвезду.
– Что мы сегодня будем на завтрак? – ласково спросила она.
– Оладьи с вишнями, пожалуйста, – ответил я, – целую гору, и с медом.
Она записала наш заказ, а затем задумалась.
– Мы не подаем оладьи с вишнями. Разве они есть в меню?
– Их там нет, но они ужасно вкусные.
Она улыбнулась.
– Я принесу вам оладьи с вишнями, если вы достанете вишен, – сказала она.
Я тут же отправился на рынок, который находился на два дома ниже по улице, и купил за 29 центов баночку вишен. Официантка была еще возле нашего столика, когда я вернулся и торжественно поставил перед ней банку.
– Их нужно взять и высыпать прямо в масло.
– Всю банку?
– Да, мисс. Всю. И прямо в масло. Отличные получатся оладьи.
– Хорошо… Я скажу повару.
Как только она ушла, я заметил, что мы не одни за столиком.
– Стью, смотри, с нами за столом муравей.
– Спроси у него, куда мы сегодня полетим.
И он развернул на столе нашу походную карту.
– Вот сюда мы тебя посадим, дружок, – сказал я, помогая муравью занять на карте нужное место. – Это так называемый Муравьиный Метод Навигации, мистер Макферсон. Ты только отмечай ручкой, куда он поползет. Куда поползет, туда и полетим.
Муравей испугался и побежал на большой скорости через штат Миссури на восток. Затем он остановился, нервно попятился на юг, повернул на запад, снова остановился и направился на северо-восток. Линия, которую Стью вычертил ручкой, проходила через несколько перспективных городов, но вскоре муравей взял твердый курс на восток, туда, где находилась сахарница. Потом он переступил через складку на карте и одним этим своим шагом покрыл 300 миль, которые проходили через южный Иллинойс. Вскоре он достиг края карты и без оглядки устремился к сахару.
Мы съели свои неповторимые оладьи с вишнями и еще раз посмотрели на полученную линию. Вплоть до складки план муравья был довольно-таки хорошим. Летим на восток и на юг, описывая полукруг, который заканчивается возле Ганнибала, штат Миссури. Потом мы отведаем на вкус настоящего лета на юге штата Иллинойс, попадая как раз в сезон летних ярмарок. На этих ярмарках могут быть неплохие заработки.
Итак, решение принято, сосуд для воды наполнен, мы говорим «до свидания!» нашей официантке, даем ей на чай за ее красоту и отправляемся к аэроплану.
Через полчаса мы снова в воздухе, пробивая себе путь против ветра. Муравей, правда, ничего не сказал нам о том, что ветер будет дуть нам навстречу. И чем дальше мы летим, тем больше меня возмущает поведение этого глупого муравья. Мы летели над несколькими городами, где не было места для посадки, над одинокой военной частью и дальше, над миллионами акров фермерских полей. Было очевидно, что если на востоке и есть где-то сахар, то нам его не найти.
Возле Григвилла, штат Иллинойс, была неплохая ярмарка, но нигде поблизости не было места для посадки, кроме соседнего поля с пшеницей. Ее золотистый цвет не был иллюзией. Если принять во внимание цены на пшеницу на рынке, одна посадка на такое колосистое поле обошлась бы нам никак не меньше, чем в 75 долларов.
Мы летели дальше, дни шли, и наше богатство начало потихоньку подтаивать.
Возле Рашвилла тоже была ярмарка с толпами потенциальных пассажиров, а также лошадьми и тележками, расположенными вокруг в радиусе четверти мили. Но опять не было места для посадки. Мы угрюмо покружили над ней и направились дальше, проклиная муравья.
В конце концов мы вернулись в Ганнибал и побеседовали с Виком Кирби, старым летчиком, который заведовал здесь аэропортом. Мы пробыли у него некоторое время, заправились здесь бензином со скидкой, потому что на все старые аэропланы на бензозаправке Ганнибала распространяется скидка, и, следуя совету Вика, полетели на север, в Пальмиру, штат Миссури.
Эта Пальмира не имела ничего общего с Пальмирой штата Висконсин, которая, оставшись в нашем далеком прошлом, реяла у нас в памяти сквозь столетия. Взлетно-посадочная полоса была здесь короткой и узкой, ограниченной с одной стороны хозяйственными постройками, а с другой – высокой кукурузой. Мы остановились, но прокатив всего лишь одного пассажира, вновь поднялись в воздух и устремились на юг без всякой цели, петляя туда-сюда по штату Миссури и снова скатываясь на восток, в Иллинойс.
Приземлившись однажды на травяном поле вблизи Халла, я понял, что мы установили рекорд по количеству перелетов через штат Миссури за один день.
В этом городке с населением в пятьсот человек мы продали всего лишь пять прогулок в небо и обнаружили, что сенокос, на котором мы остановились, был только день назад выделен властями штата Иллинойс под место для посадки самолетов. В этом городке был сильный авиаклуб, который на добровольные пожертвования смог даже построить себе блочное здание под контору.
– Вы – первые пилоты, которые приземлились на этом поле с тех пор, как оно официально стало аэропортом! – слышали мы снова и снова. Нам также повсеместно повторяли, что это для нас очень большая честь. Хотя, если задуматься, это смешно. Нам не было никакого дела до аэропортов. Мы каждый раз просто искали небольшую полоску травы, чтобы приземлиться, и вот случилось так, что очередной сенокос был объявлен аэропортом прямо перед тем, как наши колеса прокатились по нему.
Пролетав весь этот день и израсходовав два полных бака горючего, мы заработали двенадцать долларов наличными.
– Знаешь, Стью, мне кажется, что в Иллинойсе только Пекатоника – это место для нас, не так ли? А здесь, если мы задержимся еще хотя бы на один день, с нас потребуют специальное разрешение от властей на пользование государственным аэропортом.
Стью что-то промурлыкал в ответ, напялил на себя никому не нужную сетку для защиты от комаров и повалился на свой спальный мешок.
– Ты родился здесь, правда? – спросил он и сразу же уснул.
Я никогда так и не понял, что должно было значить его последнее замечание.
Глава 15
Я ПРОСНУЛСЯ В ШЕСТЬ тридцать под щелчок затвора фотоаппарата «Polaroid». Мужчина снимал, как мы спали под крылом.
– С добрым утром, – сказал я. – Не желаете ли прокатиться с утра пораньше?
С моей стороны это был скорее рефлекс, чем стремление заработать три доллара.
– Быть может, попозже. Сейчас я снимаю. Вы не возражаете, я надеюсь?
– Нет, – ответил я и снова уронил голову на свою походную подушку, погружаясь в сон.
В следующий раз мы проснулись вместе в девять часов и заметили толпу людей, которая стояла на некотором расстоянии и оттуда рассматривала аэроплан.
Один парень с интересом посмотрел на меня и снова принялся изучать имя, написанное на ободке кабины биплана.
– Скажи, – отозвался он наконец, – ты – это тот Дик Бах, который пишет иногда рассказы для журнала о самолетах, правда же?
Я вздохнул. Прощай, Халл, штат Иллинойс.
– Да. Это я. Пописываю иногда.
– У меня есть предложение. Давай ты станешь здесь, возле кабины, и я сниму тебя.
Я встал, радуясь тому, что ему нравятся мои рассказы, но лишаясь статуса анонимного пилота.
– Стью, собирай вещи.
Иллинойс в середине лета больше всего напоминает живописную зеленовато-дымчатую печку, и мы носились по его душному небу, как растревоженная пчела. Долгие дни мы летали вдоль реки Иллинойс, но так и не нашли для себя выгодной работы. Затем однажды во второй половине дня на горизонте появился город. Это был Монмаут, штат Иллинойс. Население 10 000 человек. Аэропорт к северу от города.
Когда мы кружили над городом, Стью вопросительно взглянул на меня, и я в ответ пожал плечами. Здесь по крайней мере было земляное поле, что уже немало. Теперь все дело было в том, заинтересуются ли жители такого большого города возможностью прокатиться на биплане странствующих пилотов.
Сейчас выясним, подумал я. Мы будем все делать так, будто это маленький городок. Приземлившись, мы подрулили к бензозаправке и заглушили мотор.
Поблизости в одном ряду стояли девять аэропланов. С другой стороны находился кирпичный ангар, в котором размещался старинный локомотив.
Человек, который приехал, чтобы открыть заправочную станцию, проработал в аэропорту Монмаута тридцать лет и не раз летал на биплане.
– Я летал, когда здесь только появились первые шесть инструкторов, а затем восемь, – сказал он. – Здесь тогда училось летать тридцать человек, и было великое множество аэропланов. Была и другая взлетная полоса, вон там, где сейчас кукурузное поле. Это самый старый постоянно действующий аэропорт в Иллинойсе, вот что я вам скажу. Он работает с 1921 года.
К тому времени, когда мы вылезли из его машины возле ресторана, находящегося в полумиле от аэропорта, мы узнали кое-что о том, как в Монмауте обстоят дела с авиацией. Ее слава ушла в прошлое. Когда-то это был город, в который заезжали самые известные пилоты, а теперь здесь летают по выходным лишь несколько любителей.
Наше знакомство с жителями города началось в прохладном зале ресторана с официантки по имени Бет. Она интересовалась аэропланами, но обнадежила нас только гамбургерами.
– Лето – не самое подходящее время для вас. Все ученики колледжей разъехались по домам.
Затем последовала продолжительная тишина, и Бет оставила нас одних, подарив на прощание грустную улыбку.
– Да-а, – устало сказал Стью. – Не очень весело. Куда мы полетим дальше?
Я перечислил несколько мест, но все они были не более перспективными, чем Монмаут.
– …в крайнем случае мы можем попытать счастья в Маскатине.
– Название как-то слишком напоминает о москитах, – отозвался Стью о городе, на который я возлагал надежды.
– Ладно, теперь за работу. Давай попробуем сделать здесь все как обычно, и посмотрим, что из этого выйдет. Попытка – не пытка, ты ведь знаешь. Может быть, стоит прыгнуть разок с парашютом, чтобы хоть как-то расшевелить людей.