Сашка был отчаянно любопытный. Много синиц летало вокруг, но такой доверчивой и любознательной, как Сашка, не было. Сел он на ветку поблизости от шалаша и разглядывает — кто такой поселился на берегу озера в шалаше. То с одного боку, то с другого подлетал к шалашу. А потом и вовсе осмелел, вспорхнул, вцепился лапками в край пенька, на котором Ленин завтрак разложил, покосился одним глазом, потом другим и спрашивает: «Пинь-пинь, кто ты, добрый человек?»
Ленин засмеялся и отвечает: «Я рабочий, Иванов Константин Петрович. Если не веришь, могу показать документ с фотокарточкой и настоящей печатью — он у меня в шалаше лежит». — «Верю, — сказал Сашка, — только почему ты нарядился так чудно: парик рыжий, а на ногах сапоги, и зачем-то воду на огне греешь?» — «Так вкуснее, — говорит Ленин и спрашивает в свою очередь: — А ты где живешь и как тебя зовут?» — «Я — Сашка и живу вон в тех кустах. Здесь и родился». — «Ну, будем знакомы, — говорит Ленин. — Присоединяйся ко мне и угощайся, могу покрошить тебе яичко или хлебных крошек. А хочешь — сальца отведай». — «Покорнейше благодарю», — сказал Сашка и деликатно клюнул яичко, попробовал сальца. Потом взмахнул крылышками и, ничего не сказав, улетел. Через несколько минут опять явился и положил на пенек кузнечика. «Угощайся, товарищ рабочий Константин Петрович, — чем богаты, тем и рады». Ленин улыбнулся и говорит: «Ты, Сашенька, лучше отнеси кузнечика деткам или подружке своей». Сашка так и сделал, отнес, а потом привел с собой подружку и всех родственников — не меньше десятка синиц. Все они были очень робкими и боялись приблизиться к шалашу. Один Сашка смело садился на ладонь к Ленину, бесстрашно летал вокруг костра. Ленин рукой осторожно отстранял его: «Смотри, Сашенька, крылышки обожжешь».
По характеру Сашка был неуемный. Утром Ленин раскладывал на пеньке свои бумаги и начинал работать, а Сашка скакал по бумагам, потом взлетал и садился Ленину на плечо. Он и в шалаше побывал, всюду по-хозяйски все обследовал: по подушке попрыгал, железную кружку острым клювом подолбил, на карандаше, как на перекладине, посидел.
Так и жили. А тут к Ленину стали приезжать люди, привозили ему книги, продукты. Сашка не любил приезжих. В такие часы хозяин шалаша забывал о нем. Один раз приехал кавказец с кудрявой шевелюрой и в черных усах. Его тоже перевезли на лодке Емельяновы и свистом подали условный сигнал, чтобы Ленин вышел из шалаша. Владимир Ильич вышел в рыжем парике, в кепке, а гость смотрит на него и не узнает. Тогда Владимир Ильич положил руку на плечо кавказцу и спрашивает: «Что, товарищ Серго, не узнали?» — «Ой, Владимир Ильич, да неужели это вы?» — «Именно я». — «Как же у вас здесь хорошо! — воскликнул гость. — Ищейкам Временного правительства нипочем не найти вас, хотя они и стараются, по всему Петербургу рыщут». — «Пускай побегают, — говорит Ленин. — А мы с вами долго здесь гостить не будем. Надо поднимать рабочий люд против буржуйского Временного правительства».
Сашка ревниво наблюдал за гостем с ближнего куста. Потом решил напугать пришельца, сорвался с ветки и сел ему на плечо. Серго даже вздрогнул и говорит весело: «Владимир Ильич, да у вас и птицы ручные». — «Это мой приятель Сашка. Мы с ним дружим». Ленин протянул ладонь, и Сашка мигом уселся к нему на большой палец и захоркал, заворчал на гостя из Петрограда, дескать, кончай свои разговоры и уплывай отсюда.
Гость не рассердился и сказал Ленину: «В народе говорят, что птицы, как дети, добрую душу чуют». А Ленин отвечает: «Уж кто добрый, так это мой Сашка. Мы с ним на прогулку вместе ходим: я брожу по лесу, а он с ветки на ветку порхает, сопровождает меня. И что любопытно: если заметит постороннего человека — тут грибники частенько ходят, — сейчас же подает мне сигнал, тревожно так, озабоченно, как будто говорит: „Прячься скорее в шалаш, Керенский идет!“»
Ленин и Серго весело смеялись.
Мало ли, много ли, подошло время — сели ужинать. Сашка освоился с новым гостем и даже вместе с ним попил из блюдечка сладкого чаю.
Перед вечером гость уехал, и снова Сашке было весело вдвоем с Лениным. Утром чуть свет залетал он в шалаш и бегал по одеялу, мол, вставай, товарищ Иванов Константин Петрович, пора нам с тобой завтракать…
Целый день Ленин работал, водил карандашом по бумаге. Сашка понимал: мешать нельзя, поэтому сидел на соседней ветке и от всей души на всю округу заливался в песенках.
Между тем дни становились короче, приближалась осенняя пора. По утрам выпадала холодная роса. Все чаще приезжали к потайному шалашу разные люди, горячо разговаривали с Лениным, спорили, готовились к чему-то грозному и тревожному.
Однажды прилетел Сашка утром к шалашу, и его насторожила непривычная тишина. Давно погас огонь в костре, над ним висел холодный чайник. Ленина нигде не было, даже постель куда-то исчезла, косу и грабли кто-то унес. Заметался Сашка в тревоге, прыгал с ветки на ветку, звал друга. Но ответом была тишина. Он два раза слетал к озеру: не ушел ли друг купаться? В лес полетел — не подался ли за грибами? Нет и нет!
Вернулся Сашка к шалашу озадаченный. И только тут увидел расстеленный на траве белый носовой платок, а на нем горкой хлебные крошки, половинка яйца, остаток вареной картошки. Сашка понял: угощение оставлено для него. И это последний привет от друга, Константина Петровича…
В печальной растерянности кидался Сашка от дерева к дереву, взвивался от горя к небу и снова садился на шалаш. Пустынные берега озера Разлив оглашались его тревожным и зовущим свистом.
ФИЛЬКА
Если ты думаешь, друг мой, что дятлы только и знают долбить носом по сосне, то ошибаешься. Был у меня приятель Филька, и у нас была такая дружба, что стоит о ней рассказать.
Возле нашего дома в Подмосковье стоят три красивые и очень высокие сосны. Они возвышаются над крышами домов и видны издалека.
И вот повадился на эти сосны дятел — стучит и стучит с утра до вечера. Взял я бинокль и стал разглядывать непрошеного гостя. А он вцепился острыми когтями в сосну, а хвостом уперся в ствол и долбит шишку. Заклинил ее в развилке из сучьев и давай шерстить, добывать клювом вкусные семечки. Поклевал с одной стороны, повернул шишку другим боком и начал снова долбить. Покончил с одной шишкой, сбросил ее мне на голову и полетел за другой. И вот уж снова стук да стук, стук да стук. Пока я смотрел на его работу, он штук пять шишек испортил — браконьер, да и только! Ведь шишки полны семян, из которых деревья вырастают. Досада меня взяла, да и стук надоел. Думаю: перебью я тебе аппетит.
— Эй, приятель, ты что расстучался?
Он отвечает сверху с насмешкой:
— Дрова колю…
— Может, ты и мне наколешь?
— Сам коли… А мне надо план выполнять. Сколько шишек надо переклевать, передолбить. Лес-то вон какой, а я один.
— Почему один?
— А потому, что потравили нашего брата химией. Нерадивые колхозники рассыпают химические удобрения сверх меры: пять козявок-вредителей уничтожат, а десятки птиц замертво падают. Птицы тех вредителей склевывают, а они ведь отравленные. Вот и осталось нас, дятлов, мало.
— Зачем ты шишку долбишь?
— Живая душа есть просит. Да и сеять лес надо. Я шишку расклюю, растрясу, семена на землю упадут, и, глядишь, там сосенка, а там елочка вырастет.
— Вот как ты умно рассуждаешь, сеятель. Как тебя зовут?
— Филипп Матвеевич.
— Очень приятно, будем знакомы… Ладно, стучи себе на здоровье, выполняй план…
Так было в первый день знакомства. А на другое утро шел я по лесной дороге. Слышу: кто-то бежит за мной. Оглянулся — никого. Пошел дальше — опять кто-то меня догоняет. Посмотрел и снова никого не увидел, хотя слышал: кто-то башмаками стук да стук. Но вот я увидел на сосне дятла.
— Здравствуй, Филька, физзарядкой занимаешься?
— Завтракаю…
— Много червяков раздобыл?
— Мало: пару короедов да личинку прошлогоднюю, и та горькая.
— Долби глубже, найдешь что-нибудь послаще. Сейчас август, кузнечики появились.
— Кузнечиков не ем. Их не ужуешь: твердые, да и мяса мало. Зато ноги словно пружинные: сиганет, и не успеешь глазом моргнуть.
— Спасибо тебе, Филя, что короедов уничтожаешь, а то вон сколько леса сухого стоит — одна кора у подножия дерева валяется. Спасай лес, Филя. Все люди тебе спасибо скажут.
— Тем и занимаюсь. Вам, людям, не помоги, так вы и не заметите, как вредители весь лес погубят. Не все из вас понимают, что лес надо беречь. Иные приедут в лес и давай сосны да березы валить, костры жечь, шашлыки жарить. Лучше бы придумали толковое средство против короедов…
Раскритиковал меня Филька в пух и в прах. Но я не обиделся: правду говорил — не умеем мы лес защищать.
Словом, подружились мы с Филькой. Стал он рано утром прилетать к моему крыльцу, где стояло цинковое корыто с водой. Лето было жаркое, и птицы страдали от жажды.
Прилетел однажды Филька, а я всю воду истратил на поливку огорода. Филька вцепился в край корыта костистыми лапками и звенит клювом по корыту:
— Хозяин, налей воды, а то надолбился я по сосне, аж голова гудит… Охота водицы испить.
Дружба есть дружба: пришлось встать и налить воды. Филька попил и улетел.
Так мы с ним дружили, но однажды поссорились. А было дело так. Услышал я в лесу жалобный писк. Гляжу, Филька впился когтями в дуплянку, которую я прибил к дереву для трясогузок и синиц, вцепился и долбит клювом, чует, что внутри птенчики от страха затаились, хочет добраться до них и съесть.
Не мог я допустить такой несправедливости. Поднял еловую шишку и говорю:
— Филька, сейчас же прекрати, не то запущу в тебя шишкой.
Покосился он на меня и ворчит недовольно:
— Думаешь, легко жить на сухомятке… Мясного хочется.
— Я тебе дам мясного… Не стыдно малые души губить?
Произнес я эти слова, а тут трясогузка-мать прилетела, заметалась в тревоге вокруг дуплянки, хочет защитить птенцов. Решил я вступиться за птичку, размахнулся и запустил в дятла еловой шишкой.
Хочешь знать, дружок, что было дальше? Отплатил мне Филька за мои угрозы. Вышел я утром на крыльцо и увидел на ступеньках круглую белую печать, да не простую, а гербовую. Это Филька поставил ее мне в отместку за обиду.
Ладно, решил я, зато Филька жив-здоров и спасает лес от вредителей. Спасибо тебе, санитар, — с нежностью подумал я о нем и уже больше не сердился на Фильку.
СОВА МАРФА
Долго не удавалось мне дознаться, почему все птицы спят ночью, а сова днем. Потом узнал: неуживчивый, сердитый характер у совы. Я, говорит, назло буду делать все наоборот: вы спите ночью, а я буду летать и в темноте подстерегать добычу. Вы утром на работу пойдете, а я, наевшись досыта, завалюсь спать. Мой режим лучше вашего.
Ладно, подумал я, не стану спорить с совой, пусть живет как ей удобно.
Но вот однажды мой приятель Филька устроился завтракать на той сосне, на которой сова Марфа дремала. Начал он барабанить по стволу — стучит и стучит. Не выдержала сова и с бранью накинулась на дятла:
— Чего безобразничаешь! Мало тебе лесу, что сюда прилетел и не даешь поспать.
— Извини, соседка, — оправдывался Филька, — я ведь не нарочно, я хотел закусить с утра червячком.
— Закусить ему захотелось… Лети в Горелую Сечь, там и закусывай.
— В Горелой Сечи одни березы, а мои жучки в соснах да елях живут. Ты спи, тетка Марфа, я потихоньку…
— Ничего себе потихоньку, аж в голове гудит. И зачем только господь дал тебе такой носище. Дураку делать нечего, вот и долбит башкой…
— Ладно, тетка Марфа, полечу дальше. Спи.
— Лети, лети, пока цел. Я к тебе ночью в гости наведаюсь и, глядишь, тоже закушу…
Такой разговор я слышал в лесу или он мне почудился? И не напрасно я тревожился за судьбу Фильки. Среди ночи меня разбудил странный крик, похожий на детский плач. Люди говорили, что так кричит по ночам сова. Утром я нашел в лесу растерзанного дятла. Стоял я над убитой птицей и думал, что, может быть, это не Филька погиб в когтях совы Марфы, а какой-нибудь другой дятел.
В то лето мне не удалось дознаться правды. Лишь следующей весной, переехав на дачу, я поспешил в лес поискать своего приятеля Фильку. Очень хотелось убедиться, что он жив и здоров. Скоро я нашел его: он ловко бегал по сосне снизу вверх спиралями, точно с кем-то играл в прятки.
— Здравствуй, Филька! — радостно приветствовал я дятла. Но он не ответил и продолжал свое занятие, поднимаясь по дереву все выше и выше. — Почему не здороваешься, Филька? Неужели зазнался?
— А я не Филька вовсе…
— Кто же ты?
— Тимофей.
— Не сын ли Фильки?
— Сын…
— А отец где?
— Сова заклевала… Тетка Марфа.
— Ах, беда какая… Ну, прими мои сочувствия, малыш.
— А я и не малыш вовсе, — с достоинством ответил Тимофей. — Чай сам себе хлеб зарабатываю.
Я не удержался от улыбки: именно так ответил бы мой Филька. Сын растет такой же самостоятельный и с тем же чувством долга и собственного достоинства. Все правильно: жизнь продолжалась.
ДУБ И ВЕТЕР
Стоял на горе могучий дуб, никому не покорялся. Но вот однажды налетел на него ураган и спрашивает:
— Боишься меня?
— Не боюсь!
— Ах так, ну тогда держись!
Стал ветер дуть изо всех сил. Налетал с одной стороны, заходил с другой, старался пригнуть дерево к земле. А дуб вцепился корнями в землю и стоит посмеивается. Каждый листик на нем трясется от смеха. Так и устоял против ураганного ветра. Не сладил тот с ним, не сумел повалить.
Разозлился ветер и помчался звать на помощь молнию.
— Сестрица-молния, окажи услугу.
— Что случилось?
— Опозорил меня дуб. Пообещал я одолеть его u не смог, а дуб поднял меня на смех. Прошу: повали его, сожги!
Заклубились черные тучи, прилетела к дубу молния и спрашивает:
— Боишься меня?
— Не боюсь!
— Ах так, ну тогда держись…
Грянул гром, блеснула молния, будто раскололось небо надвое. Вспыхнула вершина дуба огнем, а дождь залил. Ударила молния еще раз — расщепила ствол. А дуб стоит.
Стали ветер и молния думать, как одолеть непокорный дуб. И придумали. Помчался ветер к леснику.
— Будь добрый, дай мне химических удобрений. Да побольше!
— Зачем?
— Дуб спасти. Вянуть стал… Только не жалей удобрений, чтобы я мог враз вылечить дуб. Хе-хе-хе.
— Много химии большой вред для растения, — говорит лесник. — Ты мне дуб не вылечишь, а погубишь. А мы с ним в большой дружбе.
Рассердился ветер на лесника, полетел снова к дубу:
— Послушай, дуб, ответь мне: почему я, всесильный, не могу совладать с тобой? Открой: в чем твой секрет, в чем твоя сила?
— Могу сказать, — отвечает дуб. — Моя сила в том, что я из земли-матушки расту, корнями с нею связан. Я — сын земли, и она дает мне силы жизни.
Так и не покорился дуб и до сих пор растет могучий и красивый.
ДУБ И БЕРЕЗА
Послушай, о чем разговаривали деревья в лесу.
Сказал кряжистый дуб:
— Я опытнее и мудрее всех, и если начну задавать вопросы и загадывать загадки, никто не ответит.
Вызвалась береза:
— Берусь ответить на все твои вопросы и разгадать загадки.
— Нет, березонька, нет, соседушка. У меня такие вопросы, что на них вовек не найти ответа.
— Что ж, давай попробуем, — сказала березка весело.
И начал дуб задавать хитрющие свои вопросы. А березка отвечала смело и уверенно.
— Кто ты, береза белая?
— Я — Россия!
— Почему ты каждой весной в слезах?
— Мои слезы добрые, — ответила березка. — Я дарю людям животворные земные соки, делаю их крепче духом, ласковее сердцем.
— Но ведь тебе больно от pan, которые человек наносит топором твоему белому телу.
— Боль моя утихает, когда я вижу счастливые лица. Ведь это так хорошо видеть людей счастливыми.
— Ладно, березонька, ответь мне: почему ты белая?
— Хочу светить.