Запись 94. «Она выжила. Я всю ночь просидел рядом и думал над тем, что сделал. Мне кажется, я совсем потерял себя. В кого я превратился, даже не понимаю. Все эти старания — ради чего? Ради того, чтобы забить своё творение до полусмерти за своё же ужасное отношение? Когда я успел таким стать? Не представляю, что она чувствует. А ведь она действительно чувствует, и это, наверное, больше всего угнетает, ведь она была мне большей дочерью, чем Гемелла. За чем я гнался? Мне кажется, будет лучше, если я уйду. Так будет безопаснее для неё. Если я хочу сохранить ей жизнь, пока мне снова что-то не взбрендило в голову, мне нужно покинуть её. Ради неё самой».
Запись 95. «Выломал решетку в вентиляции, чтобы она могла выходить наверх, когда я уйду. Надеюсь, она однажды простит меня за мою жестокость».
Запись 96. «Появился жар. Сначала я не понял, что к чему, но после дошло, когда увидел царапину. Гусёныш наступила в препарат, когда уронила его, а потом, поцарапав меня, занесла его в мой организм. Поскольку доза была маленькая, то и реакция пошла слабая, потому я не сразу сумел заметить возникшую проблему».
Дальше текст был трудночитаемым, будто писал другой человек. Какие-то петельки еще совпадали в почерке, но, в целом, было что-то совсем не то.
Запись 97. «Состояние ужасное. Жуткий жар. Пишу через силу. Наверное, это последняя запись. Уже замучился пить. Как же тяжело формулировать мысли! Почему-то хочется выть. Поцарапано было левое плечо, и моя левая рука начала меняться. Да и сам я начал трансформироваться в какое-то лохматое чудовище. Ввел себе очеловечивающий препарат. Теперь жду. Если больше не будет записей, значит, всё. Конец. Больше нет меня...».
Далее в дневнике была лишь одна корявая запись, которую было трудно прочесть. Я решил отойти, чтобы как-то переварить прочитанное. Описанные события казались какими-то нереальными. Но, с другой стороны, моя Гем — живая свидетельница и участница тех событий. Всё произошедшее, конечно, было ужасным. Но и, что скрывать, интересным! Оно стало частью моей жизни, словно я читал интересную книгу, которая была основана на реальных событиях, которые затрагивали и меня, потому что моя Гемелла — это Гусёныш, который перенес жуткую трагедию. И, несмотря на это, она мне тогда доверилась и легла ко мне на ногу, не убила меня и даже стала слушаться. Я назвал её Гемеллой, и она приняла это, хотя Ромеро ни во что не ставил её именно из-за той, другой Гемеллы. Это... Просто с ума сойти! Она столько перенесла и всё равно находила в себе силы жить дальше.
Продышавшись и успокоившись, я решился прочитать последнюю запись.
Запись 98. «Прости, Гусёныш. Моя Гемелла — это ты».
Это было единственное, что я смог разобрать, и то не был уверен в том, что всё правильно прочитал.
Мое отношение к Ромеро пошатнулось в очередной раз. Ведь все мы однажды поступаем не так, как следовало бы. В такие моменты мы ведомы волей случая, который слишком сильно завладевает нашим сердцем и тащит нас по ступенькам судьбы так бесцеремонно и жестоко, что хочется кричать. Но рот заткнут, и всё, что мы можем, это просто ждать, когда судьба нас отпустит. А после остается только жить с последствиями. Видимо, так и случилось с Ромеро. По крайней мере, мне хочется в это верить, ведь он все-таки сумел начать видеть жизнь должным образом. Такое, конечно, простить очень сложно, проще винить человека за то, как он поступил. Но ведь и умный может однажды предстать дураком! Все мы порой совершаем ошибки. И что теперь, надо за это нас ненавидеть? Ответим честно: нет. Себя мы всегда готовы простить. А других?
О дальнейшей судьбе гениального ученого можно было только гадать. Возможно, он выжил и где-то начал всё с нуля. Возможно, всё еще бегает химерой и каждый день борется за жизнь, а возможно, его давно уже нет. В любом случае, его история поучительна. Я взял из неё, по моему мнению, лучшее. Боль нужно пережить, выстрадать, отмучиться, извлечь из неё уроки, а после — всё отпустить и не гоняться за фантомами, которых на самом деле невозможно догнать. Это бегство по кругу. Нулевая борьба. Бессмысленное сражение с вымышленными врагами. И не то что бы на этом всё заканчивается, вовсе нет. Дальше начинается другая жизнь, в неё приходят другие люди, другие события, и всё меняется. Если, конечно, не начинается второй круг нулевой борьбы и человек не бежит строить из пришедшего нового неповторимый образ старого.
ГЛАВА XV
После прочтения дневника я какое-то время переживал свои эмоции, а после понял, что не знаю, куда себя деть. Время шло, я занимался то уборкой, то готовкой, то просмотром новостной ленты, но чего-то мне не хватало в жизни. Дневник стал каким-то откровением, которое захватывало меня, и то, что я его растянул на такой долгий промежуток времени, только усугубляло ситуацию, поскольку я жил, пропитавшись событиями из него, гадал о том, что будет, и в итоге стал его незаписанным продолжением, которое не знало, как быть дальше.
Запись 99. «Сами по себе гении рождаются нормальными, но жизнь делает их сумасшедшими. Именно это я понял, читая дневник. Не знаю, почему я решил его продолжить и не заводить свой собственный, но мне кажется, так будет правильно. Я стал частью его и своей жизнью пишу продолжение, как, наверное, любой человек, который, возможно, его прочитает. Эта мысль пришла мне в голову, когда я столкнулся с тем, что после прочтения уже не могу быть прежним. И, если ты это читаешь, знай: ты тоже не будешь прежним человеком. Любая мысль, над которой мы думаем, задерживается в нас дольше, чем нам кажется, потому что раз уж сознание уделило ей внимание, то подсознание и подавно. Нам даже в голову не приходит, из какого количества случайной информации мы состоим. И все якобы гениальные мысли и инсайты, которые нам приходят на ум, не более чем уже ранее услышанное или сказанное. При этом оно зачастую не проходит конвейер сознательной мысли. А что до безумных гениев, то они творят, комбинируя мысли и идеи непривычным образом. Именно поэтому среди психически больных так много гениальных людей. Эпилепсия, шизофрения и еще множество диагнозов, с которыми можно войти в историю. Выбирай любой. Но важно при всём этом помнить, что, проникнувшись чем-то вроде интересной книги, фильма или идеи, мы становимся их продолжением, поскольку несём в себе эту часть дальше, как свет в ладонях, который люди передают друг другу. Мы можем однажды подумать, что забыли о волновавшем нас. Но оно навсегда с нами. В нашей голове. В структуре нашего мозга. Закрепилось в нейронных связях. И потому мы — продолжение того, что нам однажды стало интересным».
В дневнике мне хотелось написать о чем-то важном, прежде чем перейти к описанию собственных переживаний. Получилось сумбурно, но я же не писатель и не психолог, чтобы знать, что писать и как. Да и какая разница: как ни пиши, всё правильно, суть же не в красоте строки.
Вечером мы с Гем отправились на арену. Она хотела участвовать. Я не стал этому противиться, потому что ей, видимо, это действительно было необходимо. Конечно, я переживал за нее, а как иначе, но знал, на что она способна. То, что раньше пугало, стало причиной успокоения. Такая вот удивительная жизнь.
— Ну, что, вы готовы? — спросил ведущий. Толпа закричала. — Начнем!
Гемелла вышла на арену против смеси осьминога и чего-то еще. Огромная масса с множеством щупалец и огромной пастью. Перемещалась химера тяжело, но ей это не особо и нужно было: за неё всё делали щупальца. Каким образом мастеру удалось адаптировать осьминога к суше, да еще и выдерживать такие габариты, оставалось загадкой. Химера была явно дорогая, затратная и опытная. Я, конечно, отслеживал бойцов, знал многих, но всех знать было нереально, даже если они и были такими броскими, как эта.
Гем начала прощупывать поведение противника, оббегая вокруг и изучая слабые стороны. В толпе я видел озадаченные лица: люди не понимали, что она делает. Также я видел напрягшихся профи и еще самые разные эмоции. Для меня же всё было очевидным. Пробегая вокруг, она искала слепую зону, чтобы можно было начать с неё, ведь химера неповоротливая и просто не успела бы повернуться к моменту, когда выдастся возможность её ранить. Щупальца проносились мимо Гемеллы. Она сделала около трёх кругов, пока я думал. В этот момент толпа ревела и требовала бойни, крови и разлетающихся по арене кишок. Им было откровенно плевать, в большинстве случаев, кто победит: они пришли ради зрелищ и ждали только их, а то, что у химеры может быть стратегия, то, что она тоже хочет жить, как и любое существо, и что она не игрушка, которая призвана развлекать, и борется за свою жизнь, каждый раз выходя на арену, ими просто не замечалось. Мне хотелось спустить Гемеллу на этих выродков, которые, кроме развлечений, больше ничего не хотели от этой жизни. Совершенно тупое и бесцельное существование. Живущие только здесь и сейчас чертовы гедонисты!
На четвертом круге, когда осьминог уже запутался, куда поворачиваться, Гемелла рванула в слепую зону. Вцепилась зубами в плоть, пытаясь отодрать клок, но её схватили щупальца и начали сдавливать. Каждый выдох уменьшал следующий возможный вдох, поскольку сжатая грудная клетка не позволяла легким вдохнуть полностью. Гемелла не разжимала зубов, а осьминог не ослаблял хватку. Хвост Гем мотался из стороны в сторону. Им она пыталась ранить щупальца, но порезы получались слишком слабыми. Ситуация казалась тупиковой, и Гем явно проигрывала, поскольку долго она так не могла протянуть, ведь у неё бы просто закончился воздух или она разжала бы зубы и угодила прямиком в пасть, что поставило бы финальную точку в её жизни. Я не находил себе места. Появились даже мысли спрыгнуть и убить этого чертового осьминога. И только я хотел это сделать, как заметил, что борьба начала принимать новый оборот. Осьминог ослабил хватку, и его щупальца буквально попадали на землю в легких конвульсиях. Гемелла, вцепившись, пускала яд, что парализовало противника и позволило ей выбраться. Решение было просто гениальным: прокусить шкуру в одном из самых плотных мест, которое очень трудно оторвать от тела, и пустить яд. И пока я это осознавал, Гемелла вскрывала голову осьминогу, добираясь до мозга. Мастер не находил себе места. Хотел даже спрыгнуть и спасти химеру, но его удержали стражи арены, которые контролировали баталию. Я смотрел на него и понимал, что на его месте мог быть другой человек, и, не выдержав зверства Гемеллы, крикнул ей:
— Гем!
Она посмотрела на меня. Я показал рукой у шеи, чтобы она прекращала. Гемелла послушала меня: завершила бой, обойдя химеру и встав перед её пастью, замахнулась и шипом на хвосте пронзила глаз, добравшись до мозга. Из глазницы потекла серая жидкость вперемешку с кровью. А Гем сделала пару победных кругов вокруг мертвого осьминога.
Ликование толпы было понятным: они увидели зрелище, а мне было не по себе. Что-то явно выгорело внутри. Больше не хотелось всех этих боев, крови, ненависти, борьбы на публику. Это стало каким-то чужим для меня. Если раньше я не придавал этому значения и смотрел на всё, как на банальный заработок, то, по возвращении из региона, все эти сражения стали казаться какими-то фальшивыми и даже глупыми. Двое обученных зверей бьются насмерть ради денег для своих хозяев. Всё это, конечно, часть выживания, другая форма дикарства, но слишком уж далеко это от цивилизованного общества и гуманизма, о котором любят твердить господа из правления полисами. Неоправданная жестокость с одной стороны — и вполне оправданная с другой. Встреться они в регионе, было бы такое же сражение, и разница лишь в том, что в регионе нет никаких зрителей, есть только участники.
Пока я философствовал, ведущий традиционно спросил о желающих поучаствовать.
— Я готов! — произнес голос из толпы.
Этот голос мне был знаком. Совсем недавно я его слышал, но сейчас в нём было меньше бахвальства. Из толпы вышел тот самый чемпион, который недавно убил неопытного дебютанта.
— Но у нас здесь одиночные баталии, — произнес ведущий, — если, конечно, это не будет обоюдным согласием.
Я помнил, что костюм нельзя светить, и потому отказался от двойной. Толпа к этому, конечно, отнеслась негативно, но бой все-таки состоялся. Чемпион согласился на одиночную баталию. Мне хотелось разнести этой выскочке башку, и костюм бы обеспечил мне победу, но, к сожалению, пришлось отказаться, удержав эмоции.
На арене были две химеры: моя Гемелла и это чертово многолапое чудовище по кличке Пушок. Баталия началась. Пушок ринулся в бой. Гемелла, пробежав немного навстречу, сделала разворот, чтобы ранить противника шипом на хвосте, но Пушок схватил её за хвост и потянул на себя. Гемелла устремилась под него, чтобы добраться пастью до мягких тканей, но Пушок перехватил её по пути. Сжал лапами перед собой и хотел было уже оторвать ей голову, но она пустила струю яда Пушку в глаза. От этого он взбесился, зарычал и, держа Гемеллу за хвост, начал мотать из стороны в сторону, ударяя по арене. Я слышал, как Гем всхлипнула от боли. Впервые. От эмоций я с такой силой сжал стальной поручень, что тот смялся. Пушок хотел перехватить Гем так, чтобы можно было прижать её к земле и другими лапами забить, как обычно это делают гориллы, но у Гемеллы вдруг отпал хвост. Зрители охнули. У меня от страха чудовищно заколотилось сердце. Я хотел вмешаться, но заметил, что нет крови и что Гем продолжает борьбу. Я вспомнил, что ящерицы отбрасывают хвост, а поскольку Гем имела жутко намешанные гены от всего, что только можно представить, то, скорее всего, она просто его скинула. Это же Ромеро проектировал химеру.
Пушок не понимал, что происходит, и пытался разорвать хвост. Гемелла оббежала ослепшего противника и вцепилась ему в спину, вгрызаясь в позвоночник. Пушок пытался достать её, но лапы так не загибались, чтобы можно было её сдернуть. И даже когда схватил, ему не хватало сил сдернуть Гем со спины. Он рычал, махал лапами и скинутым хвостом, но ничего не мог сделать, пока Гемелла прогрызала ему спину. Яда, скорее всего, у неё уже не было, поскольку он весь был истрачен, и потому приходилось убивать всеми доступными методами. И вроде бы исход боя уже был предрешен, но Пушок неожиданно упал на спину, придавив Гемеллу, и начал кататься по песку, стараясь сдернуть Гем со спины. Через минуту ему это удалось. Он вывихнул Гемелле заднюю лапу, и она, прихрамывая, отбежала и прижалась к земле, наблюдая за поведением Пушка. Он не видел её. Рычал и пытался нащупать её, услышать или унюхать, но ему это не удавалось. Тем временем кровь текла. Пушок ослабевал. А Гемелла переводила дух. Когда он подошел слишком близко, она рванула под него, но из-за вывихнутой лапы не рассчитала скорость, чтобы вновь оказаться на спине. Пушок схватил её за вывихнутую лапу. Гемелла скулила и извивалась от боли. Но тот лишь взмахнул ею над головой и изо всех сил ударил о землю. Со спины Пушка брызнула кровь. Он, видимо, дорвал то, что перегрызала Гемелла, и начал терять равновесие. Гем, едва переставляя лапы, ползла в сторону противника. Пушок, оставляя кровавый след, полз ей навстречу. Зрители замерли. Замер и я. Мне никогда не доводилось видеть ничего подобного. Зрелище было ужасным. Голограмма эффектно показывала происходящее, замерив даже расстояние между ними. Чемпион очень сильно нервничал, не находя себе места. И вот, когда оставались уже секунды до встречи, Гемелла из последних сил бросилась через Пушка, игнорируя боль в сломанной лапе, и вцепилась ему позвоночник, отчего Пушок скрючился и начал переворачиваться на спину. Гемелла поняла, что может быть придавлена, и уперлась лапой в землю, не давая ему перевернуться. Пушок вновь ухватил её за сломанную лапу и начал тянуть. Гемелла скулила и верещала от боли, но не разжимала пасти. Так продлилось пару минут, после чего Пушок ослабил хватку. А Гемелла заползла ему на спину и продолжила перегрызать позвоночник. Камера показала её очень близко. Из глаз химеры текли слезы, но она, рыча и поскуливая, продолжала грызть мертвого Пушка, не понимая, что бой уже закончился. Я хотел её позвать, но не успел. Чемпион спрыгнул на арену и оттолкнул Гемеллу как можно дальше от своей мертвой химеры. Затем включил лазерные когти и направился к ней. Я спрыгнул на арену, побежал к нему и закричал, но он меня игнорировал. Подошел к ней, приставил к горлу когти, а другой рукой начал сдавливать сломанную лапу. Гемелла извивалась от боли. Подбежав, я ударил его со всей силы в голову, и он отлетел в сторону, когтями пройдясь по Гемелле и оставив прижженные порезы. Гем заскулила, но, вопреки боли, поползла к нокаутированному чемпиону. У меня на глаза накатили слезы от её решимости. Чемпион, придя в себя, направился ко мне. Я, в свою очередь, полностью активировал костюм и пошел навстречу. У меня на экране высветилось: «Использовать максимальный режим?», и я выбрал «Да». По телу прокатился холодок, стало очень легко, появилась неимоверная уверенность в себе. Костюм начал нагреваться, я чувствовал легкое тепло, но одежда, которая была надета поверх костюма, уже горела. Противник подбежал ко мне, желая ударить, но я схватил его и прижал к себе. Его костюм тоже начал нагреваться, но температурного режима у него не было. Сначала он пытался ударить меня и выбраться, потом костюм начал обжигать его тело, и тогда он закричал. Я смотрел, как он извивался, медленно сгорая заживо, как его лицо покраснело, а в глазах застыл ужас, и как для него единственно важным в жизни стала сама жизнь. Прошло совсем немного времени, и он буквально закипел в своем костюме. Я разжал руки, и он упал. Тогда, сделав из руки шип, я пронзил его голову.