– От молодцы. В самый раз пообедать.
Выпив литр воды из носика чайника, он запер изнутри дверь на ключ. Разгреб в стороны бумаги на своей конторке. На месте бумаг появились стаканы, соленые кильки в бумажном кульке и салат из капусты в пол-литровой банке. Выстроились в колонну три бутылки «Столичной».
– Как там тебя? – наморщил лоб чистильщик Володя.
– Кофи.
– Глазом бутылки открывать умеешь?
– Мой дедушка был вождем.
Володе не понравился такой ответ.
– Я не спрашиваю, кем был твой дедушка. Хоть президентом США. Пускай твой дедушка хоть Маргарет Тэтчер.
Я спрашиваю: глазом бутылки открывать умеешь?
– Не пробовал, – честно признался Кофи.
– Научим?
Володя зачем-то понюхал горбушку хлеба и посмотрел на старшего смотрителя.
– Опасно. – Игнатьев не хотел рисковать. – Вдруг у негров надбровные дуги слабые. Уволят.
– Уволят, – тяжело вздохнув, согласился Володя. – Тогда открывай ты, Трофим. Твой черед.
Кладовщик взял бутылку, сунул жестяной крышечкой себе в правый глаз и сомкнул веки. Постоял, примериваясь и усиливая хватку. Резко дернул головой.
Сорванная крышечка выпала из глаза и покатилась по полу. Трофим опорожнил бутылку в четыре граненых стакана и поднял свой.
– Ровно по сто двадцать пять грамм, – проскрежетал он хрипло. – Со вливанием тебя в коллектив, студент!
Кофи пятый год жил в России, поэтому пил наравне со всеми. Необычным было то, как персонал циркового зверинца закусывал.
Кильку брали за хвостик, бросали в рот, прожевывали и глотали. С кишками, головой и, разумеется, с хвостиком. И руки оставались чистыми, и рыбьих отходов нигде не было. Вернее, руки оставались очень грязными, но не от кильки.
После второго стакана так попробовал сделать Кофи и очень обрадовался, когда у него получилось. На зубах хрустел позвоночник, но это уже не имело значения. Вливание в коллектив произошло, и молодой вождь был этим вполне доволен.
12
Черным выдался сентябрь для семьи Кондратьевых. Гнетущая атмосфера страха и неопределенности царила в их квартире.
– Ну что, ничего нового? – тревожно спрашивал Василий Константинович, приходя со складов фирмы «Тоусна».
– Господи, Васенька, не молодых же людей ищут! – по-солдатски прямолинейно отвечала Елена Владимировна. – Отсутствие новостей – самая лучшая сейчас новость!
– Как это все странно, Лена, – повторял Василий Константинович, – как это все странно…
Чтобы отвлечься от черных мыслей, он садился к телевизору. Войны, землетрясения, исламский терроризм, захват и освобождение заложников, государственные перевороты не были для отставного полковника абстракциями, как для большинства телезрителей.
Когда сообщалось, что в Алжире фундаменталисты вырезали жителей очередной деревни, Василий Кондратьев знал, какую картину заставали прибывшие на место войска и медики. Мужчинам перед смертью отрезали половые органы и засовывали в рот.
Когда-то арабы расправлялись так с французскими колонистами. Теперь – со своими. Эта североафриканская традиция распространилась и на метрополию: в самой Франции ультраправые молодчики казнили подобным образом противников из арабских банд.
Когда перуанский спецназ освобождал резиденцию японского посла в Лиме, полковник пытался ставить себя на место любого из этих здоровенных тренированных парней. Да, вот здесь бы он тоже выстрелил. А вот здесь спустился бы с крыши и ввалился бы в окно, поливая из автомата поверх голов… Он был уверен, что дело происходило именно так, хотя оператору удалось заснять лишь кусочек крыши.
И одинокого парня в маске со страховочным фалом на телеантенне.
Конечно, полковник не имел в виду себя нынешнего, пятидесятишестилетнего. В спецназе, как в спорте. Непосредственное участие в операциях принимает молодежь…
Несчастье сплотило семью. Разумеется, Катя с Борисом не так остро воспринимали исчезновение бабушки с дедушкой в Васнецовке, но и они старались не возвращаться домой поздно.
Возродились давно позабытые семейные ужины. Елена Владимировна словно задалась целью поднять всем настроение с помощью кулинарии.
В эти черные сентябрьские дни по большой трехкомнатной квартире Кондратьевых плавали ароматы деликатесов.
Рецепты Елена Владимировна выбирала такие, чтобы пропадать на кухне весь день. Пока дочь с мужем на работе, а сын в институте. Стряпня в первую очередь нужна была ей самой.
Питание студентов во все времена отличалось скудностью. Особенно в трудное время реформ. Когда Катя втащила Кофи за собой в прихожую, молодой вождь закачался от запахов. Раздулись широкие ноздри.
– Сейчас умру, – простонал Кофи, – сейчас…
– Дурак, – шепнула ему на ухо девушка, – ты ж нашего мальчика безотцовщиной сделаешь!
Телевизор закончил выдавать очередную порцию войн, землетрясений, исламского терроризма, захвата и освобождения заложников, государственных переворотов. Загремела эстрадная музыка. Василий Константинович в раздражении вскочил и приглушил звук.
– Какая мерзость, – поморщился полковник. – У нас же была великая эстрада. Марк Бернес, Леонид Утесов, Ян Френкель, Эдита Пьеха, Марк Фрадкин…
А Зыкина? Где Людмила Зыкина?
Из кухни выглянула Елена Владимировна в фартуке. В одной руке половник, в другой – нож. Потная, красная. Глаза горят. Когда стряпня удается, от женщины все невзгоды отступают.
– Васенька, ну что ты так разошелся?
О вкусах не спорят. Не скрою, и мне эти приторные песенки не нравятся. И петь нынче толком не умеют. У каждого второго исполнителя – дефект речи. Ему к логопеду ходить, а он в телевизоре красуется. Но, Васенька, вспомни, что великий Маяковский сказал: раз звезды зажигают, значит, это кому-то нужно! Ой, заболтал ты меня, сейчас переварится…
Елена Владимировна спешно ретировалась, а Василий Константинович продолжил, словно слушал только что не жену, а ветер:
– Где сейчас Зыкина? Нет! Им подавай Алену Алину да Рому Жукова! Откуда имена такие взяли? Инфантилизм! Здоровые лбы! Им по тридцать лет, а они все еще Ромы, Тани, Фили! Да я в тридцать лет!.. Это же была ответственность! Это же была политика! Да моя рота!.. Сомали!
Эфиопия! Дагомея! Что мы вытворяли!
Нам же все прощали! Хотя я прекрасно знаю, кто стучал на меня в КГБ! Лучший друг Серега Иванов стучал! Ну и что? Все с рук сходило! А какие песни мы принимали на ротные радиостанции! Какие были песни! «Синий платочек», «Подмосковные вечера», «Бухенвальдский набат»…
Скупые мужские слезы застили глаза постаревшего десантника. Он приложил ладонь тыльной стороной ко лбу и вернулся в кресло.
Кофи Догме приложил ладонь тыльной стороной ко лбу и замер. «Дагомея! – эхом отозвалось в его голове. – Что мы вытворяли!.. Нам же все прощали!»
– А вот и мы, – сказала Катя, вымыв в ванной руки и входя в гостиную. – Фантомас, ну чего ты так разбушевался?
Она подошла к отцу и потерлась губами о седой висок.
– Кто это «мы»? – спросил Василий Константинович, успокаиваясь и тщательно скрывая дрожь в голосе.
– Кофи! – позвала дочь и пояснила: – Он руки моет. А Борьки еще нет?
В облаке пара из кухни вновь показалась Елена Владимировна. Как из бани.
– О, Катюша! Очень кстати. Марш за стол. Василий, тебя это тоже касается.
– Но Кофи, мама…
– Что Кофи?
– Здравствуйте, Елена Владимировна.
Здравствуйте, Василий Константинович, – сказал Кофи, входя в гостиную и виновато улыбаясь. – В русском языке труднее всего выговаривать отчества.
Кондратьев крепко пожал парню руку.
Ему нравился этот темнокожий. И оттого, что он тезка генерального секретаря ООН. И оттого, что не кичится своим высоким происхождением. И оттого, что, в отличие от большинства африканцев, не ленив.
Но главная причина заключалась в том, что парень напоминал о дерзкой молодости в элитных частях. О геройских днях, о повышениях по службе, об орденах и медалях. О времени, когда офицер Кондратьев был позарез нужен своей великой стране.
– Давай проходи, – сказал гостю хозяин. – Катюха – молодец, что тебя к ужину привела.
Ужинать уселись по-русски. Стоя у плиты, Елена Владимировна раскладывала на огромном, предварительно подогретом блюде поджаренные ломтики белого хлеба. Каждый хлебец покрывался куском рыбы. Сверху на рыбу выкладывались грибы.
Затем хозяйка полила кушанье соусом и водрузила посреди стола. От этого зрелища и от аппетитного пара у Кофи закружилась голова. Хотелось придвинуть блюдо к себе и запустить в него пальцы Хотелось насыщаться и урчать, как дикие звери в клетках.
Рядом появилось блюдо поменьше, полное зеленого горошка, стручков консервированной фасоли и каких-то зеленых стебельков.
Раздался звонок в дверь.
– Борька! – крикнула Катя и бросилась открывать. – Как всегда, последний!
Кофи сидел, как мифический Тантал.
Тот не мог, стоя по шею в воде, напиться.
Слушая пустую болтовню белых, молодой вождь не мог насытиться.
– О, Кофи, и ты здесь! – радостно воскликнул Борис и стал усаживаться.
Наконец на тарелке перед Кофи появился кусок рыбы с грибами и жареным белым хлебом. Гость взял в руку вилку.
Хозяин хлопнул себя по лбу:
– Ну вот. Самое главное, как всегда, забыли! Лен, ну что ты на меня смотришь? Протяни руку к холодильнику, ты же ближе сидишь…
– Рюмки доставать, пап?
– Конечно, Боря, конечно.
Кофи вновь прикрыл глаза. Положил вилку. Пытка продолжилась. Ох уж эти русские.
– За то, что Кофи устроился на работу! – провозгласила Катя, поднимая рюмку.
– Как? – изумилась Елена Владимировна.
– Куда? – изумился Василий Константинович.
У Кофи готов был вырваться голодный стон. Он вновь успел завладеть вилкой. И ее вновь пришлось опустить на стол.
– В цирк! – Кофи Догме решил ответить исчерпывающе, чтобы до появления новых вопросов, наконец, перекусить. – Разносчиком корма в зверинце.
– Борька, признавайся, вы с Кофи к дяде Сергею ходили? – спросил Василий Константинович, не донеся до рта вилку с рыбой.
– Ну конечно, пап.
– Что же ты мне ничего не сказал, я бы позвонил…
– Твой авторитет в глазах дяди Сергея так велик, что он и меня послушался, – объяснил Борис. – А если уж совсем серьезно, то тебе сейчас не до этого.
– Ну как, Кофи, работа? – раздался голос Елены Владимировны.
Хозяйка была сыта. Весь день она ела и молчала, молчала и ела. Теперь ей страстно хотелось беседы. Отвечать пришлось с набитым ртом, выталкивая слова и глотая неразжеванные куски:
– Ух, Елена Владимировна, коллектив там – крепкие русские парни.
– Мама, так что это за рыба? – вовремя напомнила Катя. – Просто объедение!
Не рыба, а рыбный торт!
– Да, Катенька, пришлось повозиться. Называется «Судак в белом вине».
– А это что за растение? – Кофи зацепил вилкой зеленый стебелек со второго блюда. – На закуску годится?
– Ну, Кофи, – с укором сказала Катя. – Мне за тебя стыдно.
– Ты просто как нерусский, – добавил Борис.
Елена Владимировна дотронулась до плеча гостя.
– Они тебя подкалывают, а ты не подкалывайся, – сказала она. – Ваших, африканских, продуктов они куда меньше знают, чем ты наших, европейских. Это спаржа.
– Спаржа? – переспросил Кофи. – Это же французское слово. Оно мне встречалось в русских книгах. Я думал, это чтото изысканное.
Он опрокинул в себя рюмку и стал жевать стебелек спаржи. Борис не удержался:
– Теперь можешь всем сообщать: я ел спаржу! А то что ж ты за племенная аристократия, если спаржу не знаешь!
«Дагомея! Что мы вытворяли! Все с рук сходило! – загремело вдруг в голове вождя. – Дагомея! Что мы вытворяли!..»
– Филе судака нужно сложить в кастрюлю вместе с боровиками или шампиньонами, – рассказывала тем временем Елена Владимировна. – Потом солим, перчим, добавляем воду и сухое белое вино. Варим двадцать минут. Потом еще нужно сделать соус, поджарить хлеб, но это уже мелочи…
Ее слова долетали до Кофи, едва прорываясь сквозь грохот там-тамов: «Дагомея! Что мы вытворяли! Все с рук сходило! Дагомея! Что мы вытворяли!..»
– Кофи, ты что застыл, как истукан? – озаботилась Катя Кондратьева. – Узнал рецепт, и теперь кусок в горло не лезет?
Пытаясь заглушить рокот зловещих барабанов в собственных ушах, Кофи сообщил:
– А у нас цирковая кобыла ожеребилась. Я никогда лошадиных детей не видел. Удивительный у лошади ребенок.
Уже встает на ножки. Как только они его держат, такие тоненькие?
– Же-ребенок, – поправила Катя.
– Жеребенок, – послушно повторил Кофи. – И вообще. Я ведь могу экскурсию устроить! Приходите завтра. У нас там настоящий зоопарк. А, Кать?
– У меня завтра дежурство, забыл?
Жуткие барабаны отступали все дальше. Уже откуда-то из сумеречных глубин едва доносилось: «Дагомея! Что мы там вытворяли! И все нам с рук сходило!»
– А ты, Борька?
– Мы в Васнецовку на машине махнем, – со вздохом ответил за сына Василий Константинович. – На выходные.
Хоть как-то надо хозяйство поддерживать.
Пока старики не нашлись.
– И вы поедете, Елена Владимировна?
– Нет. Какой от меня там прок? Я сроду в деревне не жила. Ничего не знаю.
Ничего не умею. Это Василий у нас мужик от сохи… Я останусь. Чихиртму сварю.
– Что? – переспросили одновременно Катя и Кофи.
И не удержались от смеха.
– Чихиртму.
– Чихиртму? – переспросил Василий Константинович. – Ты нас, мать, часом не отравишь?
– Вы что! – возмутилась Елена Владимировна. – Это же вкуснейший из супов! Готовится из баранины, светлого виноградного уксуса и яичных желтков.
– Нет-нет, мам, мы – за, мы – не против, – замахал Борис руками, как крыльями. – Чухерму так чухерму.
– Да не чухерму, а чихиртму!
Кофи ткнул друга локтем в ребра:
– Ну, ты сегодня прямо как нерусский!
Все засмеялись. Тягостное молчание рассеивалось. Когда допили бутылку, появилась и надежда. А вдруг они завтра приедут, а старики живы-невредимы? Сидят и чай пьют. И сына с внучком встречают.
– Может, еще одну откроем? – равнодушно, как постороннее лицо, поинтересовался Борис.
– Нет-нет, хорош! – Василий Константинович перевернул свою рюмку. – Завтра за руль.
– Так я же поведу машину, – попробовал подкатиться с другого конца Борис. – Мне уж точно больше нельзя. А тебе, пап, сам Бог велел.
– Борис! – Мать сделала очень строгое лицо. – Мне, например, перед Кофи неудобно, что у меня сын такой алкоголик. И не оправдывайся. У кого что болит, тот о том и говорит.
– Елена Владимировна! – вступился за друга Кофи. – Ну какой же он алкоголик! Вот у меня на работе настоящие алкаши! Их на международных ярмарках надо показывать… Только вы не беспокойтесь. Я это говорю не для того, чтобы вы раздумали на жеребенков посмотреть…
– На жеребят, – тихо вставила Катя.
– На жеребят, – повторил Кофи. – Завтра суббота. Алкашей в зверинце меньше обычного. Да и люди они, в сущности, неплохие. Они ведь, знаете, отчего пьют?
Оттого, что ведут ненормальную жизнь.
А вести нормальную жизнь не могут, потому что денег не хватает. Так что приходите. Не пожалеете. Что вам одной целый день дома делать? Как приготовите эту… пирангу, так и приходите. Дорогу в зверинец вам в цирке любой покажет.
– Чихиртму, Кофи, чихиртму, – поправила Елена Владимировна. – Тебе простительно. Слово даже не русское, а грузинское. Приду ли? Не могу обещать.
Может быть, и правда, затоскую одна в четырех стенах…
– Мам, ты обратила внимание, как цирковые алики нашего нерусского обработали? – воскликнул Борис. – Вот это промывка мозгов! Они, видите ли, пьют оттого, что денег не хватает.
Улыбаясь, Кофи Догме перевел взгляд на окно. Улыбка закаменела на его губах.
Серпик недавно родившейся луны перебрался в угол неба – туда, где форточка.
А в центре висела Она.
Звезда, которую послал Солнечный бог.
Самая большая звезда из всех виденных людьми. К тому же снабженная знаком высшего звездного достоинства: огненным хвостом.