Закончив ужинать и убрав со стола, я обошел столовую, кабинет, прихожую, спустился в подвал, заглянул в комнату Фрица, потом поднялся в покои Вульфа и, наконец, еще на один этаж – в свою комнату. Раздеваясь, чтобы принять ванну и смыть с себя тюремный запах, я подумал, что самое нелепое в моем дурацком положении не то, что именно я чувствовал, а то, что я даже не знал, что именно я должен чувствовать. Одно дело, если мне и впрямь не суждено вновь увидеть Вульфа – тогда все однозначно печально; но, предположим, что у меня из-за этого застрял комок в горле и я сижу и распускаю нюни, а тут открывается дверь и кто-то входит: показывать ли мне вид, что я скуксился? А вдруг войдет сам Вульф? Вот ведь где закавыка. Хорош я буду, если раскисну, а он откуда-то возникнет и начнет читать мораль.
После того как я принял ванну, побрился, облачился в свежую пижаму и ответил на пару звонков назойливых репортеров, а потом прошаркал в кабинет и немного поковырялся там, кое-кто и вправду вошел. Услышав, что парадную дверь открывают, я рванулся в прихожую, как будто рассчитывал на новую партию колбасы, и узнал Фрица. Тот запер за собой дверь, повернулся и, увидев меня, радостно осклабился.
– А! Арчи! Ты сбежал?
– Меня выпустили под залог. – Он выразил желание пожать мне руку, и я его ублажил. – Спасибо за записку. Как твоя новая работа?
– Ужасно. Но я держусь. Как мистер Вульф?
– Мне ничего не известно о мистере Вульфе. Я слопал полбанки паштета.
– Мистер Вукчич собирается продать наш дом. – Фриц уже не улыбался.
– Он собирается выставить его на продажу, а это не одно и то же.
– Возможно. – Фриц тяжело вздохнул. – Устал я. Мистер Вукчич сказал, что не будет возражать, если мне захочется ночевать здесь, но я должен спросить у тебя. Мне бы очень хотелось... Я так привык к своей комнате...
– Бога ради. Я тоже привык к своей. И собираюсь в ней жить, пока меня не выгонят.
– Отлично. – Он шагнул в сторону кухни, потом остановился и повернулся ко мне. – Ты попробуешь найти его?
– Нет! – Выкрикнув это, я почувствовал некоторое облегчение, поэтому заорал снова: – Ни за что!
Потом подошел к лестнице и устремился вверх.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Арчи.
Я уже преодолел один пролет, когда снизу послышался голос Фрица:
– Я приготовлю тебе завтрак! Мне только в десять уходить!
– Прекрасно! Так мы даже не заметим его отсутствия!
На следующий день, во вторник, времени кукситься у меня не было. Звонили без конца: то из газет, то бывшие клиенты, или друзья, или еще кто-нибудь. Позвонил и Кэлвин Лидс, который попросил меня приехать, но я сказал, что пока сыт по горло Вестчестером. Однако он настаивал, и я согласился принять его в два часа в кабинете Вульфа. Воспользовавшись звонком Лона Коэна из «Газетт», я спросил его о моем бывшем сокамернике, Максе Кристи. Лон – приличный парень, но ни один репортер на свете не ответит на самый пустяковый вопрос, не задав вам встречный, а то и два.
– Да так, просто любопытно, – ответил я. – Познакомились в тюрьме, на уик-энде, и он мне приглянулся. Вся биография мне ни к чему, а вот несколько фактиков из его личной жизни не помешают.
– Ссылаться будешь?
– Нет.
– Тогда слушай. Всплыл он недавно, но продвигается довольно резво. Акулы, правда, считают его мелкой сошкой. Насколько мне известно, в Нью-Йорке он занимается сейчас только арендованием комнат для временных жильцов. А вообще специализируется на уютных сборищах в предместье по уик-эндам.
– Карты, женщины или еще что-то?
– Все, на что мужчины готовы поставить деньги. Или просто потратить. Слышал, он завел дружбу с Малюткой Костиганом. Кстати, насколько тебе это важно знать? Стоит ли твое любопытство хорошего бифштекса? Либо же оно стоит адреса или телефона, по которому я разыщу Вульфа?
К тому времени я уже распрощался с желанием уверять кого бы то ни было, даже Лона Коэна, в том, что всегда говорю правду, так что я поблагодарил его и повесил трубку.
В утренней почте я обнаружил два чека, в том числе один от бывшего клиента, приславшего очередной взнос за то, что мы избавили его от шантажиста; с ними хлопот у меня не было, благо у нас имелся резиновый штамп для учета, но вот для того, чтобы заплатить по трем счетам, мне пришлось прокатиться на Пятьдесят четвертую улицу и проверить, функционирует ли уже генеральная доверенность, оформленная на Марко Вукчича. Выяснилось, что да (благодаря неусыпным стараниям Паркера), и, к моей радости, Марко подмахнул мне чек, даже не пикнув и не заглядывая в счета. Вздумай он меня проверять, клянусь Богом, я бы съехал и остановился в каком-нибудь отеле.
Кое-что мне еще предстояло сделать, например, позвонить Хьюитту на Лонг-Айленд и выяснить, благополучно ли добрались орхидеи и Теодор, потом договориться с телефонной компанией, чтобы регистрировали все звонки, обработать рапорт Фреда Дэркина по делу об отравленном письме – одному из оставшихся незаконченными, и так далее. Я едва успел со всем этим покончить, когда время подошло к двум, что означало появление Кэлвина Лидса.
Встретив его и проводив в кабинет, я столкнулся с проблемой. Где мне сидеть – за своим столом или за столом Вульфа? С одной стороны, я не был Вульфом и не имел особого желания им становиться. С другой стороны, когда во время бейсбольного матча происходит замена, свежий игрок сразу становится в круг, а не остается за его пределами. Любопытно к тому же было бы взглянуть, как падает свет на лицо клиента, сидящего в красном кожаном кресле. Вот почему я уселся в кресло Вульфа во второй раз, сейчас уже намеренно.
– Я пришел, чтобы получить объяснение, – заявил Лидс, – и не уйду, пока не добьюсь своего.
Выглядел он так, что меня так и подмывало предложить ему касторки. Кожа на обветренном лице по-прежнему казалась задубевшей, но под глазами и на щеках висели мешки. Взгляд утратил прежнюю ясность и настороженность, хотя глаза смотрели с той же решимостью. Никому бы и в голову не пришло, что он только что унаследовал полмиллиона зеленых, и не от обожаемой жены или сестры, а от простой кузины.
Несть числа, сколько раз мне приходилось наблюдать, как Вульф после агрессивного выпада клиента откидывался на спинку кресла и прикрывал глаза. Я решил, что стоит последовать его примеру, и попробовал. Не тут-то было: тугие пружины, специально рассчитанные на тяжесть туши Вульфа, не поддались, и мне пришлось изо всех сил давить на них, чтобы удержаться в откинутом положении.
– Человек, проделавший сорок миль, чтобы получить объяснение, – изрек я, не открывая глаз, – имеет на то право. Что нужно объяснить?
– Поведение Ниро Вульфа.
– О, это неудивительно. – Устав сражаться с непослушной спинкой кресла, я выпрямился. – Такое сплошь и рядом случается. Но это не моя епархия.
– Я хочу его видеть.
– Я тоже.
– Вы лжете, Гудвин.
Я покачал головой, плотно сомкнув губы.
– Знаете, – начал я, – я лгу не чаще любых своих сверстников, за исключением психопатов. Но никогда меня еще не обзывали лжецом так часто, как за последние двадцать четыре часа, когда я с упорством идиоту твердил одну лишь правду. К чертям собачьим! Мистер Вульф отбыл на юг – тренироваться вместе с «Доджерс» [бейсбольный клуб]. Будет выступать на месте защитника.
– Это вам не поможет, – сказал Лидс довольно сдержанно, но решительно. – Как и вы, я тоже не люблю, когда меня обзывают лжецом, но, в отличие от вас, я им и не являюсь. Окружной прокурор обвинит меня во лжи из-за внезапного исчезновения Ниро Вульфа, поскольку исчез он якобы из-за того, что не отваживался отвечать на вопросы о посещении этого дома моей кузиной, а это доказывает, что ваши показания на сей счет ложны, и, следовательно, мои показания, которые совпадают с вашими, тоже ложны. Вот так-то. В логике им не откажешь, хотя в ней имеется существенный изъян. Они исходят из предположения, что исчезновение Ниро Вульфа связано с приходом к нему моей кузины. Я знаю, что этого не может быть, потому что ничто в нашем разговоре не могло привести к подобному результату. Я им так и сказал, но они считают, что я лгу. А пока они думают, что мы с вами водим их за нос, они упустят из виду другие версии и не найдут, кто убил мою кузину... Да и в любом случае мне неприятно, что меня подозревают в неискренности, тем более когда речь идет об убийстве моей кузины.
Лидс остановился, чтобы перевести дух, потом продолжил:
– Я вижу только один выход: вы должны перестать темнить и сообщить им подлинную причину исчезновения Вульфа. Еще лучше, если он сделает это сам. Пусть придумает, как выкрутиться, если дело касается его собственной безопасности. Кстати, если это связано с какими-то другими клиентами, то я собственными глазами видел, как он принял от моей кузины чек на десять тысяч долларов, и, следовательно, он обязан защищать ее интересы так же, как и интересы других клиентов... А отвлекать подозрения от подлинного преступника, который убил мою кузину, да еще и ее собаку, было бы совсем не в его интересах. – Губы его немного задрожали, но он стиснул зубы и унял дрожь.
– Вы хотите сказать, что сейчас подозревают вас? – осведомился я. – А почему?
– Не в том, что я убийца, вовсе нет, но они подозревают, что я лгу. Хотя кузина и оставила мне столько денег... Нет, я не думаю, что меня арестуют по подозрению в убийстве.
– А кого, по-вашему, следует арестовать?
– Не знаю. – Он махнул рукой. – Вы пытаетесь меня сбить. Дело не в том, что я думаю, а в том, что вы собираетесь предпринять. Насколько я знаю Вульфа, толку от того, что вы изложите ему наш разговор, будет немного; я должен сказать ему сам. Если он что-то скрывает или от кого-то скрывается, сделайте это на ваших условиях. Можете завязать мне глаза и засунуть в машину лицом вниз. Мне необходимо увидеться с ним. Таково было бы желание моей кузины, а он взял от нее аванс.
Я даже порадовался, что не знаю, где находится Вульф. Я не разделял привязанности Лидса к четвероногим, поскольку предпочитал и предпочитаю женское общество доберманам, да и кое в чем другом Лидсу не мешало бы усовершенствоваться, но, отдавая ему должное, следует заметить, что рассуждал он вполне здраво. Так что знай я на самом деле, где прячется Вульф, мне пришлось бы ужесточить сердце, но поскольку я не знал, то довольствовался тем, что ужесточил только голос. Тогда-то мне впервые и пришло в голову, что, быть может, не стоит судить Вульфа слишком строго.
Добрых четверть часа Лидс еще упорствовал, пытаясь меня уломать, но я стоял на своем, одновременно стараясь выудить у него сведения о том, как продвигается полицейское расследование, но безуспешно. Ушел он злой как черт, обзывая меня лжецом, что ставило его на одну доску с остальными. От меня он не узнал ровным счетом ничего. Я же добился от него лишь того, что похороны миссис Рэкхем состоятся завтрашним утром, в среду. Не слишком, однако, мы с ним преуспели за этот час.
Оставшийся кусок дня я посвятил колбасе. Да, в течение десяти минут, прошедших после вскрытия картонки со слезоточивым газом, в тот злополучный день Вульф позвонил и в «Муммиани», и в Службу доставки Флита, но, как и ожидалось, ничегошеньки не выяснил; тем не менее, в слабой надежде на то, что сумею раздобыть кость, которую будет обгладывать мое изголодавшееся любопытство, я прошвырнулся на Фултон-стрит и в центр. В «Муммиани» никто и ведать ничего не ведал. Поскольку Вульф покупал у них колбасу от Дарста уже не первый год, а за это время персонал их постоянно обновлялся, то знать о гастрономических пристрастиях моего шефа мог кто угодно. В Службе доставки же мне были рады помочь, но, увы, не могли. Картонку, конечно, припомнили, благо сам Вульф звонил и расспрашивал о ней, но все подробности сводились к тому, что оставил ее какой-то мальчишка, явно прогулявший урок, чтобы подзаработать, так что я даже не стал тратить времени на то, чтобы установить его приметы.
Поскольку я уже был сыт по горло и опустевшим домом, и телефонным трезвоном, и тем, что меня без конца допекают и обзывают лжецом, то, позвонив из телефонной будки, которая помещалась в аптеке, я заказал себе ужин в ресторане с варьете.
А вот утром в среду пожаловал гость, которого я впустил. Я забыл сказать, что, вернувшись из тюрьмы, взял за правило, заслышав дверной звонок, отправляться в прихожую разглядывать ожидающего на крыльце посетителя сквозь одностороннее стекло, корчить ему гримасу и преспокойно возвращаться в кабинет. Если гость оказывался настырным и продолжал звонить, то я щелкал рычажком и отключал звонок. На сей же раз, около одиннадцати часов, вместо того, чтобы состроить привычную гримасу, я открыл дверь и произнес:
– О, здравствуйте. Хотите заглянуть?
Коренастый субъект примерно моего роста, седовласый, с морщинистым красноватым лицом и проницательными серо-голубыми глазами пробурчал приветствие и перешагнул через порог. Я дружелюбно подметил, что погодка нынче малость холодновата для апреля, и он согласился. Повесив его пальто на вешалку, я напомнил себе, что нужно быть посдержаннее. Даже если я и остался дома один, это еще не повод создавать у инспектора Кремера из уголовной полиции Манхэттена впечатление, что я счастлив его видеть. Есть Вульф, нет Вульфа, но честь флага превыше всего.
В кабинет он прошествовал сам. На сей раз я занял место за собственным столом. Был, конечно, соблазн забраться в кресло Вульфа, чтобы посмотреть, как отреагирует Кремер, но это поставило бы меня в невыгодное положение, поскольку я привык препираться с ним, сидящим в красном, предназначенном для гостей кожаном кресле, со своего места, где свет падает по-другому.
Он воззрился на меня.
– Стало быть, ты тут дом караулишь, – прорычал он.
– Не совсем, – возразил я. – Я только слежу за порядком. А может, хочу уйти на дно вместе с кораблем. Правда, не все из тех, кто покинул корабль, крысы.
– Где Вульф?
– Понятия не имею. Знаю, знаю, сейчас вы наречете меня лжецом. А я признаюсь: да, мол, вы правы, я и впрямь был им когда-то, но исправился. Тогда вы...
– Чушь собачья! Где он, Арчи?
Это существенно меняло обстановку. За все последние годы он называл меня Арчи в одном случае из каждых пятидесяти, что обращался ко мне как к Гудвину. Я удостаивался чести быть названным по имени лишь тогда, когда ему позарез что-то требовалось, либо же в знак признательности за то, что Вульф выкладывал ему очередного преступника прямо на блюдечке – тогда инспектора обуревала сентиментальность. Что ж, значит, мы собираемся ворковать, как голубь с голубкой.
– Послушайте, – сказал я вкрадчиво, но твердо. – Такие методы используют окружные прокуроры, шерифы и газетчики, которые больше ни на что не способны, вам же они не к лицу. Одно из двух: либо я не знаю, где Вульф, либо знаю, но не хочу говорить. Какая разница? Следующий вопрос.
Он вынул из кармана сигару, тщательно осмотрел, растер ладонями и вновь осмотрел.
– Да, это настоящая бомба, – заметил он, без рыка, впрочем. – Я имею в виду объявление в газете. Цветы увезли. Фриц и Теодор уволились. Вукчич выставил дом на продажу. Мне будет недоставать толстяка – не могу даже представить, что никогда сюда больше не наведаюсь и не увижу, как он восседает за столом и почитает себя умнее господа Бога и всех его архангелов. Здорово замыслено! А для чего вы это затеяли?
Я повторил нарочито медленно и устало:
– Либо я не знаю, либо же знаю, но не хочу...
– А как насчет колбасы, которая обернулась слезоточивым газом? Есть тут связь?
Руководствуясь «собственным опытом и интеллектом», я привык ждать от инспектора Кремера любого подвоха и всегда держу с ним ухо востро. Только поэтому я даже глазом не моргнул, а лишь слегка наклонил голову набок, выдержал его пронизывающий взгляд, проанализировал случившееся и лишь тогда ответил.
– Сомневаюсь, что это Фриц, – констатировал я. – Мистер Вульф слишком хорошо его вышколил. Впрочем, в суматохе воскресного утра, когда мистер Вульф исчез, Фриц, должно быть, проболтался Теодору, а Теодора вы раскололи. – Я кивнул. – Да, именно так.
– Неужто он так испугался слезоточивого газа, что задал стрекача?
– А разве он не самый отъявленный трус?
– Нет! – Кремер зажал сигару зубами, кончиком кверху. – Многое мне в Вульфе не нравится и даже раздражает, но он вовсе не трус. Видно, не простой это был газ, а такой, что напугал бы любого. Так?