— Не станешь, Доусон, в том-то все и дело, и я хочу, чтобы вы все прислушались к моим словам. Судя по вашему отношению к делу, участь ваша решена. Но стоит немного постараться, собраться, поднапрячься сейчас, в выпускном классе, и все может сложиться иначе. Вы получите нормальный аттестат, нормальную характеристику — и сможете добиться гораздо большего.
— А у меня мама кассирша. — Это Шармен, через две парты от меня.
— И в этом нет ровным счетом ничего плохого, но ты, Шармен, если захочешь, можешь стать директором магазина. Всего-то и нужно — взглянуть на вещи пошире, понять, как многого ты можешь добиться. Какими вы себя видите в будущем? Ну чем вы будете заниматься через год, через два года, через пять лет? Лора, начинай.
Он обошел весь класс. Практически никто не имел ни малейшего понятия. Вернее, почти все соображали, что он по большому счету прав. Когда дело дошло до Жука, у меня перехватило дыхание. У этого парня нет будущего, и что, интересно, он скажет?
Жук, разумеется, выдал Макаку по полной. Уселся на спинку стула, будто обращается к целой толпе:
— Через пять лет я буду раскатывать на собственном черном «БМВ», слушать в динамиках классную музыку, а в кармане у меня будут деньги.
Другие мальчишки загоготали.
Маккалти бросил на Жука испепеляющий взгляд:
— И как ты собираешься этого добиться, Доусон?
— Да уж как-нибудь, помаленьку. Купи-продай.
У Маккалти аж физиономию перекосило.
— Воровать будешь, да, Доусон? Торговать наркотиками? — спросил он ледяным тоном. Покачал головой: — У меня просто нет слов, Доусон. Совершать преступления, жить без совести. И это всё, к чему ты стремишься?
— А как еще, блин, можно в этом мире разжиться деньгами? Вы на чем ездите, сэр? На этом мелком «опеле-астре», который стоит на парковке? После того как двадцать лет отпахали в школе? Ну уж нет, я не собираюсь ездить на «астре».
— Доусон, сядь на место и закрой рот. Давайте следующий. Джем, а ты что думаешь?
Откуда мне было знать, что со мной будет дальше? Когда я даже понятия не имела, где буду жить через год. Почему этот скот издевается над нами, заставляет нас нести чушь? Я глубоко вздохнула и ответила как можно вежливее:
— Я, сэр? Я знаю, чего я хочу.
— Уже хорошо. Продолжай.
Я заставила себя взглянуть ему в глаза. 25122023. Сколько ему сейчас? Сорок восемь? Сорок девять? Выходит, он помрет, как только выйдет на пенсию. Да еще и на Рождество. Да, жизнь — жестокая штука. Испортит своим родным праздник до конца их дней. Так ему и надо, скотине.
— Сэр, — сказала я, — я хочу быть такой… как вы.
На секунду он расцвел, на губах начала проступать улыбка, а потом понял, что я стебусь. Лицо замкнулось, он дернул головой. Рот превратился в тонкую линию, он так стиснул челюсти, что все кости повылазили.
— Доставайте учебники математики, — рявкнул он. — Зря я на них трачу время, — пробормотал он. — Совсем зря.
Выходя из класса, Жук хлопнул меня поднятой ладонью в ладонь. Я обычно таким не балуюсь, но тут рука поднялась ему навстречу помимо моей воли.
— Клево ты его, чел, — сказал Жук, одобрительно кивая. — Так и надо. Высший класс.
— Спасибо, — сказала я. — Жук?
— Ну?
— Ты ведь не колешься и не нюхаешь, а?
— Да не, ничего серьезного, просто хотел его завести. Он же с полоборота заводится. Ты домой?
— Нет, меня после уроков оставили.
Мне нужно было отстать от остальных, подождать, пока толпа рассосется. Карен будет ждать меня возле ворот. Она тогда провожала меня в школу и встречала из школы, пока я не «завоюю ее доверия». Еще не хватало, чтобы однокласснички увидели меня с ней.
— Ладно, тогда пока.
— Пока. — Он пинком выбросил школьную сумку за дверь, а сам ломанулся следом, и, глядя на него, я подумала: «Не колись и не нюхай, Жук. Жук, я тебя очень прошу. Наркотики — опасная штука».
3
Был такой серый октябрьский день, когда и светать-то толком не светает. И не то чтобы шел дождь, просто в воздухе висели капли, они оседали на лице, размывали все вокруг. Я чувствовала, как вода просачивается под «кенгурушку», как промерзают плечи и спина. Мы торчали на задворках торгового центра, там, где бетонные стены смыкаются с тускло-зеленоватой полоской канала.
— Пошли внутрь, там хотя бы сухо, — предложила я.
Жук двинул плечами, шмыгнул носом. Даже он сегодня особо не дергался, будто мерзкая погода и из него высосала энергию.
— Денег нет. Да и охранники меня уже знают.
— Я тут торчать не намерена. Холод, вонь и скука.
Жук перехватил мой взгляд:
— А еще чего?
— Всё достало.
Он уважительно хмыкнул, потом развернулся и зашагал по тропинке:
— Ладно, давай ко мне. Там только бабуля, а она у меня нормальная.
Я задумалась. Как-то так вышло, что, с тех пор как Карен дала мне немного воли, мы повсюду околачивались вместе — после уроков и в выходные. Впрочем, не все время, иногда Жук тусовался с парнями из нашей школы. Получалось оно, похоже, так: он примажется к ним, а потом они переругаются, даже подерутся, и он на некоторое время отвалит. У мальчишек всегда таким путем. Как у зверей да у обезьян или у львов — вечно они выясняют, кто первым жрет добычу, кто в стае главный. Ну не знаю уж почему, но в ту субботу он к ним не пошел, ошивался вместе со мной, и мы дохли от скуки. Делать было вообще нечего.
Для меня приглашение в чужой дом было делом нешуточным. Собственно, раньше меня никогда никуда не приглашали. Даже в детстве я была не из тех девчонок, которые выскакивают из класса парочками — держась за ручки, хихикая, стреляя глазами. Дом у нас с мамой был не тот, куда можно привести подружку на чай.
— Ну, не знаю, — пробурчала я. Мне вообще неприятно знакомиться с новыми людьми, я никогда не знаю, смотреть на них или нет. Другим кажется, что я нелюдимка, потому что я не смотрю никому в лицо, а на самом-то деле я просто пытаюсь не залезать в их жизнь, не узнавать лишнего.
— Как знаешь, — сказал он, засунул руки в карманы и зашагал прочь.
Дождь теперь бил в лицо, это было совсем противно.
— Эй, стой! — крикнула я и побежала следом. Мы пошли вместе, надвинув капюшоны, по раскисшей лондонской грязи.
До его дома оказалось минут пять. Это была одна из безликих невысоких построек, разделенных на блоки, перед Парк-Эстейт. Квартира Жука была в середине дома, на первом этаже, перед входом — клумбочка. Клумбочка еще та — трава да несколько цветочков, зато вокруг полно совершенно улётных фигурок: гномики, зверюшки. Отвал башки.
— Классный садик, — сказала я и сама не поняла: восхищаюсь или издеваюсь. Жук скорчил рожу.
— Бабка наставила, — сказал он. — Она у меня чокнутая.
Он перескочил через невысокую ограду и начал пробираться сквозь цементную толпу. Хотел было лягнуть ногой особенно уродского гнома.
— Эй, не смей! — крикнула я. Жук замер. — Они классные. Не бей их.
— Блин, и ты туда же. — Он покачал головой и дождался, пока я открою калитку из облупившихся металлических трубок и пройду по дорожке. Потом распахнул дверь — она, похоже, была не заперта — и проорал:
— Это я, бабуль! Другана привел.
Я, конечно, нервничала, но отметила, что он сказал «друган». Мне это понравилось.
Узкая прихожая, а потом сразу большая комната. Все полки, вообще все поверхности уставлены всякой дребеденью: фарфоровые зверюшки, тарелочки, вазочки. Представьте себе все барахолки в мире, всё, что зависает там, потому что никому не нужно, — и картинка перед вами. Табачиной при этом воняло — будь здоров. Окна, похоже, не открывались. Облако дыма тянулось из соседней комнаты, и я вслед за Жуком двинула туда. Бабуля его сидела на высокой табуретке у барной стойки, перед носом газета, в руке чашка чаю, в зубах сигарета. На внука она была совсем не похожа. Маленькая, белая, как я, с коротким ершиком волос, выкрашенных в темно-бордовый цвет. Лицо морщинистое, суровое. Я заметила, как Жук нагнулся чмокнуть ее в щеку, и подумала, что, встреть я их на улице, никогда бы не подумала, что они родственники. Но теперь ведь оно всегда так, верно? Дни семейных фотографий — мама, папа, двое детишек, все при параде, все на одно лицо, они вообще когда-то были? Они еще где-то остались? Уж точно не здесь. Здесь семьи такие, какие есть, типа одна бабуля, как у Жука, или вообще никого, как у меня, — будь ты черный, белый, коричневый, желтый или какой угодно. Так уж оно.
Жук отступил на шаг, и бабуля посмотрела на меня.
— Привет, — сказала она. — Я Вэл.
Я старалась не поднимать глаз, но почему-то все-таки взглянула ей в лицо, и она тут же поймала мой взгляд. Отвернуться было никак. Глаза у нее оказались удивительные — орехового цвета радужки и яркие, чистые белки, несмотря на курение. И она не просто смотрела, не так, как все остальные. Она разглядывала меня, высматривала всю подноготную. Я прочла ее число: 2022054. Курит как паровоз, а проживет еще сорок пять лет. Респект.
— Ну и кто ты такая? — спросила она. Слова прозвучали неприветливо, хотя она, наверное, ничего такого не имела в виду.
Я никак не могла собрать мысли в кучу, даже имя свое не могла вспомнить. Будто кролик, попавший в прожектор ее глаз.
Жук пришел мне на помощь:
— Ее зовут Джем. Мы вместе посмотрим телик.
— Обожди. Не сбегай сразу. Присядь-ка, Джем. — Она кивнула в сторону еще одной табуретки.
— Ба-аб, оставь ее в покое. Не приставай.
— Ты язык-то не распускай, Терри. Не слушай его, садись. — Она похлопала по табуретке: ладони у нее были маленькие, с длиннющими, загнутыми желтыми ногтями. Я покорно влезла на табуретку. Бабуля Жука была не из тех, с кем можно препираться, а кроме того, было в этом и что-то еще. Я это чувствовала, между нами будто бы проскакивали электрические искры. Это было и страшно, и интересно. Я все не сводила с нее глаз, и когда подвинулась на табуретке, чтобы поймать равновесие, она отложила сигарету и взяла меня за руку. Я не люблю, когда меня трогают, это вы уже знаете, но тут я не отдернула руку. Не смогла, и мы обе почувствовали: когда ее кожа соприкоснулась с моей, раздалось гудение, треск.
В нос мне ударил табачный перегар. Аж затошнило. Я и сама люблю курнуть, но вдыхать чужую табачину?.. Вообще жесть.
— Ты удивительный человек, я еще таких не встречала, — продолжала она, а я подумала: «Уж это-то точно, только тебе откуда знать?» — Ты знаешь, что такое аура? — спросила она.
Жук, который снова вошел в комнату, в ответ возмущенно фыркнул:
— Да отвяжись ты от нее, баб. Отстань, дура старая.
— Рот закрой! — Бабуля снова повернулась ко мне, и ее слова, произнесенные медленно и отчетливо, вошли мне в самое нутро, будто я слушала всем телом, а не только ушами: — Я еще не видела такой поразительной ауры, как у тебя.
Я понятия не имела, о чем она, но разобраться хотелось.
— Аура, Джем, — это твоя внутренняя энергия. Она разноцветная, и каждый человек излучает ее наружу. А рассказать о человеке она может больше, чем все остальное. Есть она у всех, да только далеко не все ее видят. Только те, кому повезло. — Старухины глаза сузились: — Ты ведь ее тоже видишь, да?
— Нет, — ответила я честно. — Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
— Бред она несет, только и всего, — вклинился Жук.
— Эй, сынок, ты меня сейчас доведешь! Рот заткни! — Бабуля наклонилась ко мне еще ближе и понизила голос: — Мне ты можешь сказать, Джем. Я пойму. Это одновременно и дар, и проклятие. Знать то, чего знать совсем не хочешь.
У меня аж живот подвело. Выходит, она знает, каково это. Я впервые встретила человека, который меня понял. Блин, как же мне хотелось все ей выложить, страшно хотелось, вот только пятнадцать лет хранить тайну — это немалый срок. И захочешь никому не скажешь, потому как привык молчать. А еще в глубине души я знала: стоит мне начать об этом говорить, хотя бы вот даже с бабушкой Жука, — и всё изменится. А я не была к этому готова. Тогда не была.
— Нет. Ничего такого, — пробормотала я. Умудрилась вырваться из когтей ее пронзительного, всевидящего взгляда.
Она откинулась назад и вздохнула — я, почитай, видела, что она выдыхает, столько в ней было табака.
— Как знаешь, — сказала она, зажигая очередную сигарету. — Ты теперь знаешь, где меня искать. Я здесь. Я всегда здесь.
Я слезла с табуретки и отправилась в комнату Жука; почти чувствовала, как она сверлит мне спину взглядом.
Жук развалился поперек кресла, свесив длинные ноги; стопы его подергивались.
— Ты на нее не обращай внимания. У нее несколько лет назад крыша окончательно съехала. Так ведь, бабуль? — проорал он. — Чего смотреть будем, спорт? — спросил он у меня, переключая каналы.
Я пожала плечами, потом заметила на полу черную коробочку:
— PlayStation?
Жук выкарабкался из кресла, плюхнулся на ковер и начал перебирать коробочки с играми:
— Давай в «Угон автомобилей»? — предложил он.
Я кивнула.
— Только шансов у тебя ноль, — предупредил он. — Я в этом деле не лох. И езжу так, что просто дым коромыслом.
Он не соврал. Я могла бы и заранее сообразить. Стрелять и гонять на машинах такие парни умеют. У них это с рождения, надо думать. Я, разумеется, не собиралась сдаваться, но по быстроте и напору мне было до него как до луны. Он вкладывал в игру всю душу, сосредоточивался так, будто от этого зависит его жизнь, играл прямо всем телом. Я делала что могла, но он каждый раз выигрывал.
— Для девчонки неплохо, — поддразнил Жук.
Я показала ему задранный указательный палец.
Жук улыбнулся, и мне вдруг показалось, что в доме 32 по Карлтон-Виллас мне самое место.
Потом мы немножко посмотрели телик, но показывали всё какую-то чушь. Фигню вроде «Фабрики звезд». Бездарные идиоты стоят как бараны в очереди в надежде, что выбьются в звезды. Придурки. Даже те из них, кто умеет петь. Они и правда думают, что мир ждет их с распростертыми объятиями — вот вам слава, деньги и все остальное? Всякие жадюги вроде Саймона Коуэла выкачают из них столько денег, сколько получится, а потом вышвырнут обратно в канаву. Какое уж тут будущее? Так, потешить собственный эгоизм. Отстой. И все же мы с Жуком неплохо провели время, дружно хохоча над ними. Оказалось, нас смешат одни и те же вещи. И вообще, в этой комнате было здорово, несмотря на табачный дым и на то, что от Жука, как обычно, воняло — хотя меня ни на миг не оставляла мысль, что бабка его так и сидит там на кухне как какая-то птица, кондор или ястреб, что-то в этаком роде. Хищная птица. Слушает нас. Выжидает.
— Мне пора, — сказала я через некоторое время.
Жук выкарабкался из кресла.
— Я тебя провожу.
— Да ладно. Тут недалеко.
— Давай отвезу, у меня тачка есть. — Он запнулся. — Вернее, можно достать.
Я посмотрела на него в упор. Он говорил серьезно — судя по всему, пытался произвести на меня впечатление. Я пошла к выходу. Еще не хватало впутываться в такие дела. Мало мне приключений на голову. Я слышала, как бабка его возится в кухне — хлопнула дверца микроволновки, раздался писк — она устанавливала таймер.
— Тебе ужинать пора, — сказала я. — Давай, до скорого. До свидания! — крикнула я от дверей его бабке: мне совсем не хотелось идти обратно на кухню и снова вступать с ней в разговор. Тут ее лицо возникло в кухонном дверном проеме. Между нами, соединяя нас, сверкнула молния, и глаза наши снова встретились.
— Пока, лапа моя, — сказала она. — Еще увидимся.
Она в этом, похоже, не сомневалась.