К числу первых принадлежал тайный советник, чьи доводы вконец рассердили Карла, когда тот решительво отказал этим людям в уме и обвинил их в полном незнании света и самих себя.
- В каком же ослеплении надобно пребывать,- воскликнул он однажды в послеобеденный час, когда беседа становилась вес более оживленной,- чтобы вообразить, будто сия чудовищная нация, которая ныне среди величайшей смуты воюет против самой себя, нация, которая и в спокойные времена не способна ценить никого, кроме себя одной, соблаговолит бросить на них сочувственный взгляд! Их будут рассматривать как орудия, будут некоторое время ими пользоваться, а в конце концов выбросят за ненадобностью или же, в лучшем случае,- забудут об их существовании. О, как они заблуждаются, ежели полагают, будто французы когда-либо примут их в свою семью!
Тому, кто велик и могуществен, ничто не кажется столь смешным, как притязания малого и ничтожного, который в ослеплении безумия, в неведении самого себя, своих сил и своего положения тщится с ним равняться. И неужто вы полагаете, что великая нация, после того как она была взыскана таким счастьем в войне, станет менее гордой и надменной, нежели любой победивший монарх?
Ведь многие из тех, кто ныне разгуливает с шарфом муниципального чиновника, станут проклинать этот маскарад, когда с ними, навязавшими своим соотечественникам новые мерзкие порядки, подло обойдутся при этих новых порядках те, на кого они возлагали все свои надежды. Да, мне представляется весьма вероятным, что при сдаче города, каковая теперь уж недолго заставит себя ждать, подобных людей выдадут нашим или оставят на произвол судьбы. И пусть они получат по заслугам, пусть испытают все унижение, коего достойны, сколь беспристрастно я бы их ни судил.
- Беспристрастно! - воскликнул Карл.- Как хотелось бы мне никогда более не слышать этого слова! Ну можно ли так огульно осуждать этих людей? Правда, они не посвятили себя с юных лет тому, чтобы в рамках укоренившегося порядка приносить пользу себе и другим привилегированным лицам. Правда, они не занимали немногих пригодных для жилья комнат старого здания, где могли бы проводить свою жизнь в неге и холе; скорее они испытывали все неудобства заброшенной части вашего государственного дворца; испытывали с тем большей остротой, что принуждены были сами влачить там свои дни в бедности и утеснении; они не могли считать sa благо то, к чему были приучены смолоду, подкупленные механической легкостью привычных занятий; правда, им приходилось лишь исподтишка наблюдать ограниченность, нерасторопность, неуменье, небрежность, коими ваши государственные мужи все еще надеются снискать себе почет; правда, они лишь втайне могли мечтать о том, чтобы труд и наслаждение распределялись более равномерно! И кто же осмелится отрицать, что среди них найдется по меньшей мере десяток благомыслящих и дельных людей, которые хоть и не в силах добиться лучшего в настоящий момент, все же имеют счастье своим посредничеством смягчать зло и способствовать грядущему благу; и коль скоро там есть подобные люди, то как не пожалеть о них, когда близится миг, который, быть может, унесет с собой все их надежды!
Тайный советник в ответ на это не без горечи пошутил насчет молодых людей, склонных идеализировать тот или иной предмет; Карл же не пощадил тех, кто способен мыслить лишь по устаревшим шаблонам и, не задумываясь, отбрасывать все, что под них не подходит.
Каждый новый довод незамедлительно вызывал ответный, отчего спор постепенно разгорался, и обе стороны не преминули высказать все то, чему на протяжении последних лет суждено было расстроить не одну добрую компанию.
Тщетно баронесса пыталась установить если и не мир, то хотя бы перемирие; даже тайной советнице, которая благодаря своему обаянию обрела некоторою власть над душою Карла, не удалось на него воздействовать, тем менее, что ее супруг продолжал без промаха метать стрелы в неискушенное юношество и насмехаться над склонностью детей играть с огнем, с коим: они не умеют управляться.
Карл, который во гневе себя не помнил, не удержался от признания, что он желает всяческого успеха французскому оружию и призывает каждого немца положить конец былому рабству; что он убежден - французская нация сумеет оценить благородных немцев, ставших на ее сторону; она будет смотреть на них и обращаться с ними, как с равными, и не только не принесет их в жертву и не бросит на произвол судьбы, а, напротив того, осыплет почестями, наградами и залогами своего доверия.
Тайный советник возразил на это: смешно думать, что французы хоть на миг - при капитуляции или сходных обстоятельствах - задумаются об их участи; скорее всего эти люди попадут в руки союзников, и он надеется увидеть их всех повешенными.
Этой угрозы Карл не вынес и вскричал: а он надеется на то, что гильотина и в Германии найдет себе обильную жатву и не минует пи одной преступной головы. К этому он прибавил несколько очень резких упреков, задевавших самого тайного советника и во всех смыслах для него оскорбительных, - По-видимому,- сказал тайный советник,- мне придется покинуть общество, где перестали чтить все то, что прежде считалось достойным уважения. Мне горестно сознавать что я изгнан вторично, и на сей раз - соотечественником, но я убедился, что от него меньше можно ждать пощады, нежели от самих французов; я вижу в этом подтверждение старой истины: лучше попасть в руки к туркам, чем к ренегатам.
С этими словами он встал и вышел из комнаты; его супруга последовала за ним; все молчали. Баронесса в немногих, но резких словах выразила свое неудовольствие; Карл мерял шагами залу. Тайная советница воротилась в слезах и сообщила, что ее супруг велел укладывать вещи и послал за лошадьми. Баронесса пошла к нему, надеясь его уговорить. Барышни тем временем плакали и целовались на прощанье, крайне опечаленные тем, что они вынуждены столь быстро и неожиданно расстаться.
Баронесса вернулась ни с чем. Стали понемногу собирать вещи, принадлежавшие гостям. Печальные минуты разлуки и прощания глубоко тронули всех. С последними картонами и ларцами, вынесенными из дома, всякая надежда пропала. Привели лошадей, и слезы полились рекой.
Карета отъехала, и баронесса поглядела ей вслед: в глазах ее стояли слезы. Она отошла от окна и села за пяльцы. Все притихли, всем было не по себе. Особенное беспокойство выказывал Карл, - он сидел в углу, листая книгу, но то и дело бросал поверх книги взгляд на тетку. Наконец он встал, взял шпагу и как будто собрался уходить, однако, дойдя до дверей, повернул назад, подошел к пяльцам и с благородной сдержанностью сказал:
- Я оскорбил вас, милая тетушка, и причинил вам огорчение; простите великодушно мою несдержанность. Я сознаю свою ошибку и глубоко в ней раскаиваюсь.
- Простить-то я тебя прощу и зла на тебя держать не стану, потому что человек ты добрый и благородный, но ты уже не в силах исправить то, что испортил. По твоей вине я вновь лишилась общества подруги, которую впервые увидела после долгой разлуки, - само несчастье свело нас вместе, и рядом с нею я порой забывала обо всех тех бедах, что нам пришлось и, быть может, придется еще претерпеть. Принужденная долгие годы скитаться вдали от дома, она едва успела немного отдохнуть я кругу любимых старых друзей, в покойной квартире, среди прелестной природы, и вот она снова идти в изгнание, я наше общество, таким образом, лишено интереснейшего собеседника в лице ее супруга, ибо, каковы бы ни были его чудачества, человек он прекрасный и честный и к тому же - настоящий кладезь всевозможных знаний о людях и о жизни, о событиях и обстоятельствах, коими он умеет так ненавязчиво, так приятно и занимательно делиться с другими. Вот скольких удовольствий лишил ты нас своею горячностью; чем можешь ты возместить эту потерю?
К а р л. Пощадите меня, дорогая тетушка, я и без того живо чувствую свою ошибку, не рисуйте мне столь отчетливо ее последствий.
Б а р о н е с с а. Наоборот: чем отчетливее ты будешь их видеть, тем лучше для тебя. Здесь речь не о пощаде; суть в том, сумеешь ли ты справиться с собой. Ведь ты уже не в первый раз совершаешь подобную ошибку и, видимо, не в последний. О люди! Неужели бедствия, согнавшие вас под одну крышу, в одну тесную хижину, не научат вас наконец быть терпимыми друг к другу? Разве мало тех ужасных событий, что так неудержимо надвигаются на вас и ваших близких? Отчего не можете вы сделать над собою усилия и вести себя сдержанно и благоразумно с теми, кто, в сущности, ничего от нас не требует, ничего не отнимает? Неужели ваш нрав должен проявлять себя столь же слепо и неудержимо, столь же разрушительно, как события мировой истории, как грозы и другие стихийные бедствия?
Карл ничего не отвечал на это, а домашний учитель отошел от окна, у которого все время стоял, и, приблизясь к баронессе, сказал:
- Он исправится, этот случай должен послужить ему, да и всем нам, предостережением. Мы будем каждодневно проверять себя, держа перед глазами причиненную вам боль, и постараемся доказать, что умеем властвовать собой.
Б а р о н е с с а. Как легко удается мужчинам себя утешить, особенно в этом пункте! Слово "власть" имеет для них такую приятность, а желание властвовать собой звучит так благородно. Они говорят об этом с величайшим удовольствием и хотят заставить нас поверить, будто и впрямь намерены этого добиться, но желала бы я хоть раз в своей жизни увидеть мужчину, способного владеть собой даже в самом пустячном деле!
Когда им что-либо безразлично, они прикидываются очень суровыми, словно им трудно без этого обойтись, а уж чего им страстно хочется, то они умеют представить себе и другим как нечто превосходное, необходимое, обязательное и неизбежное. Я не знаю ни одного из вас, кто был бы способен отказаться хотя бы от самой малости.
У ч и т е л ь. Вы редко бываете несправедливы, и я еще никогда не видел вас во власти такой досады, такого негодования, как в эту минуту.
Б а р о н е с с а. Уж мне-то этого негодования стыдиться нечего. Стоит мне только подумать о моей подруге, о том, как она едет в наемной карете по тряским дорогам, со слезами вспоминая о грубо нарушенном гостеприимстве,- и я готова всем сердцем вознегодовать на вас всех.
У ч и т е л ь. Я и при более тяжких несчастиях не видел вас такой взволнованной и гневной, как сейчас.
Б а р о н е с с а. Малое несчастье, когда оно следует за большими, переполняет чашу; да ведь и утрата подруги - несчастье отнюдь не малое.
У ч и т е л ь. Успокойтесь и доверьтесь нам - мы непременно исправимся и сделаем все возможное, дабы угодить вам.
Б а р о н е с с а. Ничуть не бывало: ни одному из вас уже не снискать моего доверия, но отныне я буду требовать от вас повиновения, у себя в доме я намерена приказывать.
- Да, требуйте, приказывайте нам! - вскричал Карл.- И впредь вам не приведется жаловаться на паше непослушание.
- Ну, уж чрезмерно строга к вам я не буду,- с улыбкой возразила баронесса, взявши себя в руки,- мне не доставляет никакого удовольствия приказывать, в особенности таким свободомыслящим людям, как вы, но я хотела бы дать вам один совет и присовокупить к нему просьбу.
У ч и т е л ь. И то и другое будет для нас законом.
Б а р о н е с с а. Было бы глупо с моей стороны пытаться отвлечь в сторону тот интерес, что вызывают у каждого великие события, ныне совершающиеся в мире, события, жертвами коих, к несчастью, мы уже стали. Я не могу изменить взгляды, которые складываются у того или иного человека соответственно его образу мыслей и затем укореняются, развиваются, продолжая определять его поведение; столь же глупо и жестоко было бы требовать, чтобы он их не высказывал. Но одного я вправе ожидать от членов кружка, в котором живу,- что единомышленники будут держаться заодно и проводить время за приятной беседой, когда один говорит то, что другой уже подумал про себя. В своей комнате, на прогулке, в любом месте, где бы ни встретились эти люди, пусть они вволю изливают друг другу свои чувства, подхватывают то или иное мнение, упиваются пылкостью своих убеждений. Но в обществе, дети мои, не забывайте о том, сколь многим, дорогим и сокровенным, приходилось нам жертвовать и прежде ради светских приличий, еще до того, как возникли споры об этих предметах, и что пока существует мир, каждому придется ради светских приличий держать себя в рамках, хотя бы внешне. Итак, не во имя добродетели, а во имя самой обычной вежливости призываю я вас оказывать мне и остальным ту учтивость, которую вы - не будет преувеличением сказать - с малолетства привыкли оказывать первому встречному.