- Бери, тебе говорят! Это все мелочи жизни, Вячеслав. Да бери, будь ты неладен! Дают - бери, бьют - беги.
- Бьют - сдачи получают, Виталий Иванович! - смеясь, возразил Слава. Сами говорили.
- И это верно, братишка. Ну, ты бери часы-то. Носи на здоровье!..
Слава махал рукой с подножки вагона, пока Виталий не скрылся за станционными постройками. Больше им не суждено было свидеться: в конце зимы Виталия не стало. Через неделю, не выдержав потери, умер Иван Матвеевич. Похоронив мужа и сына, Анна Константиновна осталась одна.
Одна... Правда, были у нее те, что несли в себе тепло ее жаркого и щедрого сердца, а сейчас они возвращали ей частичку этого тепла. "Ваше горе, - писал Слава Щерба, - это мое горе. Виталий был для меня примером. Я старался думать так же, как он, быть таким же открытым и чистым, как он. Извините, что своим письмом я доставлю вам еще большую боль. Но ведь я тоже хотел кому-то пожаловаться на свою боль, причиненную этим горем". "Мы - ваши дети, и мы никогда не оставим вас, - писали Миля Якубовская-Милевская, Нина Щерба, Тамара Копель. - Никогда не забудем, что вы дали нам. Мы будем так же, как вы, любить детей и так же любить жизнь, как любите ее вы".
А весной они приехали к ней. Заполнили хату гомоном молодых голосов, занялись хозяйством. Под командой Славы Щербы починили крыльцо, сменили на крыше солому, побелили в саду яблони, которые уже выбросили белоснежные цветы.
Анне Константиновне было для кого жить.
"Город Бахмач, Анне Константиновне"... Если и вы пошлете письмо по этому адресу, оно непременно дойдет.
В лабиринте бахмачских переулков почтальон отыщет тихую и узкую улочку Войкова, а на ней - беленькую хату, крытую соломой. Навстречу выйдет высокая седая женщина, поблагодарит за письмо, пригласит на чашку чая. Отказываться бесполезно - так уж в этом доме заведено.
Оставшись одна, Анна Константиновна прочитает письмо и бережно спрячет его в старенький чемодан. В этом чемодане уйма открыток, телеграмм, переданных с оказией записок, конвертов. Чем дальше читаешь письма, тем жарче исходящее от них дыхание жизни, тем больше тебя покоряет сила духа и красота человека, которому они адресованы.
Вот трогательные детские послания:
"Здравствуйте, мама! Спасибо за письмо. Воспитательница хотела прочитать всем, но не было очков. В детдом привозят кино, все картины хорошие. Например, "В степях Украины", и почти никто не понял ее, а я все понял. По воскресеньям приезжает учительница танцев и учит нас танцевать. Поздравляю вас с днем выборов в местные Советы, больше писать нечего".
"Ми грали в "поiзд". Це було так. На нашему пiдсобному хозяйствi ми взяли три коняки, двох бикiв. Коней назвали "швидкий", "посажирський" i "поштово-посажирський", а бики були "товарнi". На "швидкому" катались вiдмiнники, на посажирському - учнi, якi мають 4, а учнi, якi мають 2, йшли пiшки. Я каталась на "швидкому".
А вот ободряющие слова подрастающего человека, с которым уже можно было делиться огорчениями и печалями.
"Дорогая Анна Константиновна! Что это за дура такая новая заведующая, что упрекнула вас оккупацией? Вот я приеду в Бахмач и докажу ей, какая была у нас оккупация. Не посмотрю, что она старше меня. Нет, Анна Константиновна, мы за вас постоим, а то нашлась какая-то, видно, пустая женщина, трепуха, да еще хуже. Рассказала я об этом нашим - они тоже злятся на нее. А впрочем, о такой бестолковой нечего и говорить".
Еще одно письмо:
"Нам тут собираются давать паспорта. Это значит, что мы выросли. Только мне не нравится, как заполняют документы. Многим год рождения дают с потолка. А место рождения всем пишут одно - Черешеньки, где наш детдом. Всем Щербам записали так, хотя Славик говорил, что он родился в Бахмачском районе. Миля Якубовская-Милевская, которой тоже записали Черешеньки, здорово сказала: "Це було б не плохо тут родитись, але це не вiрно". А отчество она себе взяла "Васильевна", в честь отца Славы Щербы, который был партизаном и погиб в борьбе с немецкими оккупантами. Как же нас теперь найдут родные, если они живы?"
Еще и еще:
"Ще нiколи за свое життя не зустрiчала я таких людей, як Ви. Коли Вам буде тяжко, я в любу хвилину допоможу вам".
"Как сейчас вижу фашистского стервятника, а мы бежим в лес. У вас на руках Шурик Неизвестный, а на лице - тревога за всех нас. Что с нами было бы, если б не вы? Как хорошо, что есть в Советской стране такие люди!"
"Когда мне тяжело, я вспоминаю вас и думаю: какая ерунда все эти мои трудности и "трагедии" по сравнению с тем, что пережили вы! Я преклоняюсь перед вами за то, что вы все вынесли и не сломились. Обещаю вам, что стану настоящим человеком - таким, как вы".
А этот паренек, наверно, совершил какую-то ошибку, и Анне Константиновне пришлось пустить в ход свой авторитет среди детей, чтобы заставить его раскаяться:
"Вы напрасно предупреждаете меня, чтобы я не обижался на ваши нравоучения. Кто же мне еще будет читать мораль, кроме вас, дорогая Анна Константиновна? Вы ведь у меня одна. И если б вы только видели, как они все набросились на меня! Но они правы. Простите, и спасибо вам за материнскую ласку и материнский совет..."
В этом же старом чемодане хранятся деловые бумаги, Почетные грамоты, трудовая книжка с десятком благодарностей. Письмо из отдела учебных заведений Московско-Киевской железной дороги с просьбой составить руководство по детскому рукоделию. Ответ директора Малоярославского образцового детского дома - согласие принять на учение и воспитание Раю и Мишу Бартошей, Люду и Сталину Косякевичей. Здесь же письма из Новгород-Северского, пронизанные непередаваемым чувством дружелюбия и почтения.
"Сколько мы с вами пережили, дорогая Анна Константиновна! - пишет Валентина Тихоновна Прусакова. - Помните, как спасали детей в лесу, чтобы их не увезли в Германию? Я тогда лишилась своей дочери. Как вы пишете, все наши дети в люди выходят, и я радуюсь за них вместе с вами. А сейчас я счастлива сообщить вам, что роды у меня прошли благополучно. Растет чудная дочурка. По-прежнему замещаю заведующую детсадом. Мое теперешнее счастье я считаю наградой за пережитое. Но прошло пятнадцать лет с того времени, а я не могу забыть и успокоиться".
Да, мы помним не только наших героев и наши победы. Были и непомерные тяготы, что вынес тогда на своих плечах наш народ, и душевные раны многих людей еще разъедает горькая соль воспоминаний о невосполнимых утратах...
А годы идут, и молодежь растет, набирая сил, и жизнь принимает ее. Что же произошло за это время с ребятами из "приюта обездоленных"?
Может, лучше будет, достоверней, если сами они расскажут, как жили эти годы, как учились, как мужали, становились самостоятельными людьми? Эти письма, иногда грустные, а чаще пронизанные светлой верой в будущее, принадлежат не только им и Анне Константиновне. Душа этой женщины принадлежит всем нам, а взгляды ее воспитанников на жизнь близки, понятны и дороги тысячам наших парней и девчат...
Из писем Мили Якубовской-Милевской:
"Листа вашего одержала, за якого дуже рада. Це вiрно, що я з Перемишля? А то вихователька читала мою бiографiю i говорила, що я дочка Батькiвщини. До цього часу я нiчого про своiх батькiв не знала, теперь я дещо знаю".
"...Скоро я студентка, даже не верится. Поступаю в техникум..."
"...Яблоки получила. Огромное спасибо. Экзамены я сдала без единой тройки. Потом пошла в горком комсомола, и меня послали в пионерлагерь. Ставка - 400 рублей, но высчитывают за питание. Целыми днями на ногах, без выходных. Приходишь вечером - качаешься. Может быть, привыкну? Когда мне особенно трудно с детьми, я вспоминаю вас..."
"...Я на практике, на Коровинецком сахарозаводе. Лаборатория здесь замечательная, а жизнь дешевая. Пуд картошки стоит 12 рублей, а нам это только и надо".
"...Комиссия узнала, что я из детдома, и мне оставили место на лучшем заводе треста. Приехала сюда. Квартиру не дали, но обещают. Посадила огород - 4 сотки. Мозоли на руках с непривычки страшные, но это ничего. Как я хочу еще учиться! На будущий год попробую. Скоро соображу вам еще одну посылочку".
"Завод пустили, но он портачил. Началась такая горячка, что некогда было в гору глянуть. Не хватало сменных химиков. Я да помощник старшего химика стояли на три смены, по 12 часов в сутки. Это было что-то ужасное! После такого боевого крещения чувствую себя хозяином смены. С заводом освоилась. Все, кто ни приезжает к нам, говорят, что очень уж хорош завод. И в самом деле красавец! Серьезно думаю поступать кандидатом в члены партии".
Из писем Славы Щербы:
"...Я писал вам, что служу рядовым солдатом. Прочитал ваше последнее письмо, и мне стало на душе так хорошо - я ведь думал о жизни, о Родине, о своей службе точно такими же словами, только стеснялся их произносить".
"...Получил письмо от Милочки. Удивляется, что из нее будет специалист. Но со своим характером она обязательно добьется, чего захочет, - я ее знаю. Думаю и я после службы поступать в заочный техникум".
"...Пишет мне Нина, что готовится к экзаменам. Сообщает, что похудела очень и здоровье стало плоховато. Скорей бы работать, чтобы помочь ей. Служба у меня идет хорошо. На здоровье не жалуюсь".
"В армии я был рядовым, и вы меня научили гордиться этим. Здесь, на заводе, я простой рабочий-столяр. Этим званием я тоже горжусь. Я люблю свое дело и понимаю его важность".
"...Начал учиться. Но вечером учиться очень трудно. Ведь я в 5 кончаю работу, в общежитие попадаю в 6 часов, а к 6:30 надо бежать в техникум. Все это очень влияет на учебу. Правда, справляюсь пока по всем предметам, только математика у меня хромает..."
"...Тянет меня почему-то в Бахмач! Где я за эти годы ни перебывал, но к Бахмачу особенные чувства. Может быть, потому, что там живете вы?"
Из писем Поли Иоффе:
"Дорогая Анна Константиновна! Я ведь недавно узнала обо всем, а тогда не понимала ничегошеньки и даже не могла отчетливо запомнить вас человека, спасшего мне жизнь, заменившего мать.
А сейчас, Анна Константиновна, я уже получила аттестат зрелости, полна надежд и мечтаний. Когда я узнала о вас, мы решили с папой навестить вас, поблагодарить за меня и за других, посоветоваться о моей дальнейшей жизни..."
Из писем Нины Щербы:
"...Это, наверно, от вас я унаследовала любовь к детям. Думаю поступать в библиотечный институт на факультет детских и юношеских библиотек. Хочу, как и вы, воспитывать детей. Только через книгу, потому что книга открывает маленькому человечку мир, и от того, что и как он читает, зависит, какой получится из него человек".
"...В институт меня приняли. Занятия уже начались. Трудненько мне будет учиться. Ведь большинство моих подруг живет дома. Хорошо, если бы детдом помог мне немного, хотя бы в течение первого курса".
"...И вот я снова в институте. Дни, прожитые у вас, - самые счастливые в моей жизни. Будто кто-то меня окунул в рай, а потом быстро вынул из него. Вы - спасительница наша, единственный человек в СССР, да и вообще в мире, который меня понимает".
"...У меня большое горе - один экзамен сдала на 3 и лишилась стипендии. Девочки меня отвели под руки в общежитие. Пишу всюду, директору детдома два письма отправила, но он не отвечает. Может, мне найти работу в библиотеке и перейти на заочное?"
"...Не знаю, как вас благодарить за деньги. Но, пожалуйста, больше не присылайте - у вас же пенсия всего 210 рублей, и полсотни - это для вас очень много. Я обойдусь как-нибудь. Товарищи по курсу мне помогают сейчас".
"...Все! Трудности и печали позади. Я получила диплом! Еду в Киев, буду теперь работать и, конечно же, не забуду вас".
"...Живу я с подругой Валей. Она закончила вместе со мной институт, работает сейчас в библиотеке. Валя очень во многом мне помогла в первые, самые трудные дни. Хороший она товарищ и друг".
Из писем Шуры Щербы:
"Приехал в Кролевец. Занятия начались, пишу конспекты. Живу, как вы знаете, на квартире. Хозяйка на словах хорошая, а на деле хочет ободрать. Это меня-то!"
"...Пришлось бы мне идти сегодня на лекции голодным, если б не ваша посылочка. Мне так хочется поскорей закончить техникум, чтобы отблагодарить вас. Только это будет не долгом, а от всего сердца. Ничего! Еще какой-то год и четыре месяца осталось".
Из писем Сталины Косякевич:
"...Открылась у нас новая школа. Трехэтажная, полы паркетные, классы светлые и просторные, оборудование блестит. Просто сидишь и не веришь все, как в сказке! Свою благодарность мы не знаем как и выразить".
"...Закончила четверть с двумя четверками. Я уж не оправдываюсь просто, значит, мало занималась. Но во всех остальных четвертях у меня будет только 5 - это я вам обещаю. Детдом готовится к празднику. Но я решила себя наказать - в праздники буду заниматься. Это будет мне наукой для другого раза".
"...Я не думала, что попаду в университет, тем более Московский. Правда, у меня была золотая медаль. Но вы не представляете, какой был бешеный конкурс! Пятьдесят один золотой медалист, а мест всего восемь. Но я прошла. Теперь моя мечта осуществилась - я стану журналисткой!"
Из писем Славы Мирошкина:
"...Що наробили з нашими радянськими дiтьми фашистськi загарбники пiд час вини! Нехай тепер тiльки посмiэ хтось напасти на нашу Батькiвщину, то я iм вiдомщу за все. Чую в собi таку могутнiсть, що разкидав би гору".
Из писем Раи Бартош:
"...Экзамены сдала на 4-5. 30 августа еду учиться в техникум. Спасибо вам за поддержку, за то, что вы живете на свете".
Из писем Тамары Копель:
"...Напишу вам о самой большой моей радости. Вот уже месяц, как ежедневно, закончив свою бухгалтерию, иду заниматься в художественную студию Дворца студентов. По вечерам рисуем с гипса карандашом, а в воскресенье пишем красками с натуры. Трудно мне. Но даже когда плохо получается, особенно хочется достичь цели. Я начинающая, но не падаю духом и уверена, что исполнится мечта моей жизни. Ведь главное для художника сохранить присутствие духа при любых неудачах".
В добрый час, Тамара! Счастливого пути Миле, Сталине, Славе, другому Славе, Шуре, Поле - всем, кто на верном пути, кто умеет бороться с трудностями, кто свято помнит, какие муки ради их будущего приняли люди старшего поколения!..
И еще одну пачку писем передала мне Анна Константиновна, когда я был в Бахмаче в последний раз. Сказала:
- Здесь особая история.
- Что за история?
- Такую в книжке не прочитаешь и не придумаешь...
И Анна Константиновна поведала мне вот о чем.
Когда ребята подросли, она стала советовать им, чтобы они начинали искать родных. Напрягая слабеющую память, подробно описывала обстоятельства, при которых дети попали к ней много лет назад, какими именами себя называли, что говорили тогда о своем прошлом. Часто это были очень смутные и неточные сведения, поэтому поиски родных были безрезультатными. И вот эта пачка писем от Мили...
Миля, первый "ничей" ребенок в "приюте обездоленных", была предметом особой гордости Анны Константиновны. Веселая, непосредственная, никогда не унывающая девочка развивалась быстрее других. Раньше всех воспитанников она получила образование и освоила новую работу, была самым частым гостем в доме своей спасительницы, первой решила искать родных. Но с чего начать? По фамилии она была не то Якубовской, не то Милевской, не знала даже своего полного имени. Писалась сначала Эммой, потом Людмилой. Позднее она вспомнила, что у нее было двое младших братишек - Юра и Боря. В детдоме ей условно записали имя, отчество, фамилию, национальность, день, год и место рождения. Анна Константиновна напомнила Милочке в письме, что принесший ее боец говорил, будто она ехала из Перемышля, а мама ее, по словам эвакуированных, была военным медработником.
Основываясь на таких зыбких данных, Миля начала поиски. Приходя с завода, ночами писала по всем адресам. Потом тревожно ждала ответов, разочаровывалась и снова писала, подробно сообщая обо всем Анне Константиновне. Письма девушки исполнены подлинного драматизма.
"...Нет, Анна Константиновна, мне кажется, что все это напрасно. На мои письма уже не отвечают. Я потеряла всякую веру в то, что увижу кого-нибудь из своих. Каждый день у меня в мыслях одно и то же. Обратилась еще раз в Центральное справочное бюро".