Я сорвала зеленую веточку, растерла в пальцах и поднесла к носу. Это была мята. Отец любил пить чай с мятой. Знакомый запах, словно родное дыханье, коснулся лица. Мне очень тяжело, но я выдержу, обязана выдержать!
***
Чтобы отвлечься от грустных мыслей я отправилась к Грине. Там мне обрадовались, налили водки, навалили гору жареной на сале картошки. Потом мы пели про Хасбулата удалого и Мурку в кожаной тужурке.
Потом снова пили водку и пели про несчастную любовь.
Венки принялись плести уже в хорошей кондиции. Каждый плел по вдохновению из подручных растений — из петуний, подзаборных одуванчиков и анютиных глазок. Мало у кого творение напоминало настоящий венок, но мы подняв тост за здоровье Ивана Купалы (хотя если он когда-то и существовал, то вряд ли находился ныне в здравии), торжественно отправились к ручью. Там, при свете яркой луны мы благополучно утопили свои икебаны. После чего, преисполненные чувством исполненного долга и приобщения к народным традициям, все вернулись к столу, накрытому под старой яблоней.
Пьянка продолжалась. Но я уже порядком устала и клевала носом. Осоловевший Гриня шатающейся походкой направился в конец сада — навестить кособокий домик с сердечком на дверце. Коля и Леха завели было очередной шлягер про тяжкую жизнь за решеткой, как вдруг из-за деревьев странными прыжками выскочил Гриня и громким шепотом запричитал:
— Нас окружают! Сам видел — рожи у них черные!
Мирно лопавший салат Прохор флегматично заметил:
— Черти, должно быть. Или негры. — И продолжил невозмутимо орудовать вилкой.
— Блин, негров нам тут не хватало! — удивился Коля и, покачиваясь, встал из-за стола. — Ты где их видел, в саду что ли? Может, померещились с пьяных глаз?
— Да где померещились? Где померещились? Прямо за забором крались. Рожи, говорю, черные! — зашипел выведенный из равновесия Гриня.
— А куда крались? — не отставал Коля, пытаясь поднять с табуретки хмельного Леху.
— А черт их знает, вроде к Иришкиному дому, — кивнул он на меня.
Я моментально протрезвела и ужасно испугалась — в доме один ни о чем не подозревающий Федор, к которому крадутся неведомые враги. Кто это банда Митрофана? А вдруг Самураю удалось сбежать, и он меня выследил?
Подскочив, как ужаленная, я собралась немедленно лезть через забор и спасать ребенка, но Коля остановил меня и кинулся первым, как буксир волоча за собой безвольного Леху. С громким стуком оба перевалились через штакетник и принялись, спотыкаясь и матерясь, носиться за кем-то по моему двору.
Прохор доел салат и тоже принял участие в вылазке, но через забор перелезть не смог, все-таки седьмой десяток лет доживает, и поплелся вокруг дома, чтобы проникнуть на мой участок через калитку.
Валентина Петровна, всполошенно кудахтая, металась между столом и забором, поставляя невообразимые сведения о происходящем. Давно мирно спящая на топчане, стоявшем под соседним деревом, Настя внезапно проснулась и, ничего не понимая, поднялась во тьме, как статуя командора.
Ошалев от этой суеты, я совершенно растерялась, но взяла себя в руки, стряхнула повисшего на мне перепуганного Гриню и бросилась, наконец, на свою территорию.
Кажется, я повалила часть забора, а может его смели еще до меня. Во всяком случае, я вдруг оказалась в своем дворе и увидела неописуемое зрелище — Коля и Леха дружно колотили, кого-то, повалив на землю, а их в свою очередь били трое здоровенных парней в темном и с черными масками на лицах. Вокруг носились еще несколько фигур, но понять, кто они такие, было невозможно. Только когда одна из них взревела знакомым басом и разметала несколько других, я опознала Прохора.
Понимая, что участие в этой свалке означало для меня прямой путь в отделение травматологии, а может быть и реанимации, я шмыгнула в тень дома и на четвереньках поползла к входной двери.
На полпути дорогу мне преградила прилетевшая откуда-то и треснувшаяся о стену туша. Я отползла в сторону, пытаясь идентифицировать непонятный объект. Убедившись в том, что морда его спрятана под маской, а сам он признаков жизни не подает, решила попробовать связать отключившегося врага. Но разыскивать в темноте его руки я боялась — вдруг он внезапно очнется и схватит меня этими руками или просто двинет в глаз. Поэтому я, не долго думая, стянула ему ноги его же собственным ремнем, который очень удачно сняла с него.
Двинувшись дальше, я поняла, что дела наши плохи — враги явно пришли в себя. Они сгруппировались около гаража и оттуда грянули выстрелы — в темноте были хорошо заметны вспышки.
Испуганно заверещал Гриня, каким-то образом тоже оказавшийся во дворе, и громко матюгнулся Прохор.
Наступило внезапное затишье и тут раздался дикий вопль и появилась всклокоченная огромная фигура в развевающихся одеждах и со сверкающим щитом в руках. Потрясая щитом и оглашая округу свирепым ревом, гигант ринулся на остолбеневших черномордых мужиков, словно демон возмездия. Раздался оглушительный звон, это металлический щит опустился на голову противника. Тот немедленно рухнул, как подкошенный, в ряды своих соратников. Они в ужасе шарахнулись в стороны от карающего щита, который гигант держал как-то странно — за длинную ручку.
— Да что ж это такое, ребята? — панически завопил один из врагов. Командира, блин, убили!
— Отходим к машинам! — захрипел кто-то в темноте, но, кажется, и его настиг разящий удар, потому что конец крика перешел в стон.
Тут на сцену выступила долговязая фигура со здоровенным дрыном в руках — это Коля очухался и решил принять участие в окончательной победе над гадами. Полностью деморализованные, те подхватили тела павших и бросились наутек через сад. Плакала моя клубника! Внезапно со стороны улицы послышалось противное завывание, и двор осветился фарами милицейских машин.
— Всем стоять на месте! — заорал голос через динамик.
Из машин выскакивали люди в мундирах и, размахивая оружием мчались к моему дому. Мы послушно замерли — я на четвереньках у двери, Коля с дрыном у сарая, Леха и Гриня — около странно согнувшегося Прохора. Посреди всей композиции высилась монументальная фигура Насти в широкой хламиде и с медным тазиком для варки варенья в руках. Таз был на длинной ручке.
С топотом промчавшись мимо нас, милиционеры устремились через несчастную клубнику за бандитами. Не успела я позлорадствовать насчет печальной участи неудачливых налетчиков, как они все вместе вернулись, причем чуть ли не в обнимку. Наши враги стаскивали с себя черные маски и вытирали ими взмокшие от переживаний лица, кое-кто держался за голову и охал. Все они с изумлением и священным ужасом таращились на Настю, которой надоело стоять посреди двора, и она уселась по-турецки на землю, опираясь на свой таз, как на боевую палицу. У нее под боком пристроился Гриня, всем своим видом показывая, что он никому не даст супругу в обиду.
В довершение всего, из-за дома появился вдруг передвигающийся прыжками на связанных ногах и поддерживающий руками спадающие штаны здоровенный парень. Боже, я совсем забыла о стреноженном мною противнике! Парень был обижен на весь белый свет и пытался выяснить, кто устроил ему такую пакость. Я благоразумно промолчала, хотя могла бы и похвастаться своим подвигом, узел он так и не смог развязать, пришлось в итоге ремень разрезать.
Остаток ночи вся наша мающаяся похмельем честная компания провела у меня на веранде, объясняясь с милицейским начальством. Начальство то плевалось кипятком, то начинало хохотать, как сумасшедшее.
Выяснилось, что кто-то из шушановких обитателей проговорился по пьяни участковому, что безуспешно ловимый органами мальчишка Федор благополучно проживает в моем доме. Участковый, памятуя про неудачи прежних операций, обратился к начальству с предложением захватить неуловимого Федьку мирно спящим. Начальство, не долго думая, решило использовать для этой цели курсантов милицейской школы. Устроило, так сказать, практические ученья.
Итоги учений были налицо — несколько здоровенных фингалов на курсантских физиономиях, две огромные шишки — результат эффективного использования тазика для варенья, а также различные повреждения организмов, к счастью, не угрожающие здоровью. Это, если не считать коллективного стресса от апокалиптического появления Насти. С нашей стороны урон был менее значительным, — Лехе подбили глаз, а Прохора разбил радикулит, когда он, не торопясь, расшвыривал несчастных курсантов.
— Скажите спасибо, что у них были патроны холостые, а не боевые. А то могли бы с перепугу вас тут перестрелять, — покачал головой майор, представившийся заместителем по учебно-воспитательной работе. — Шли тихо-мирно за маленьким пацаном, а на них напала целая банда, да еще такая агрессивная. Эту вашу Настю вообще можно использовать в качестве психотропного оружия.
— Да она услышала, что мужа обижают, и решила его защитить, объясняла я. Сама Настя уже мирно спала на старой раскладушке, оглашая веранду богатырским храпом и распространяя запах качественного самогона.
— Ну а где же мальчишка, виновник всего этого шума? — поинтересовался майор.
Я только плечами пожала. Федора в доме не было. Наверняка, он смылся, как только началась баталия, и теперь благополучно дрыхнет где-нибудь в укромном уголке. Жизненный опыт — великое дело.
— В общем, безобразие, конечно, вышло, — резюмировал майор. Хулиганское избиение при исполнении, так сказать.
— Откуда же мы знали, что они при исполнении? — удивилась я. — Никто из них даже не заикнулся, кто они такие и зачем пришли. Формы на них не было, на лицах маски. Мы решили, что они бандиты какие-нибудь.
Второе начальство, которое представилось начальником районного отделения милиции подполковником Власовым, радостно хрюкнуло. Я подумала, что наверняка у райотдела существуют какие-то претензии к кадрам, поставляемым школой милиции, раз его начальник так веселится. Майор, фамилия которого была княжеской — Юсупов, только гневно засопел. Сидящий в уголке командир курсантов от смущения уронил крышку от кастрюли, которую то и дело прикладывал к темени, травмированному Настей.
Я решила не усугублять, и так бедным ребятам досталось по первое число.
— Вышло простое недоразумение, в темноте не разобрались. В здешних местах полно подозрительных личностей, вот мы и стали защищать имущество, примирительно произнесла я.
— Да вся ваша компания нетрезвая была! Вон какой фон стоит! — сморщил нос Юсупов.
— Ты майор лучше молчи! — ехидно прервал его подполковник. — Ежели группка пьяных обывателей смогла твоих орлов под орех разделать, то что будет, если они с трезвыми столкнуться? Слава Богу, сообразили хоть подмогу по рации вызвать. Ладно, граждане, предъявите для порядка документы, и разойдемся по-хорошему. Не станем мы в суд такое дело тащить. Сами себя только опозорим на всю округу.
Я поняла, что мои дела плохи. Если они сейчас обнаружат, что я живу по поддельным документам, то свезут меня в каталажку до выяснения. А если им вздумается еще и обыск устроить? В газетнице-то у меня — «беретта»! Выхода нет, — придется колоться.
Собутыльники мои успели уже смотаться за паспортами. Бедного курсанта посадили переписывать из них сведения. Валентина Петровна прибежала с документами Прохора и сообщила, что прогладила ему поясницу горячим утюгом и уложила больного в постель. Начальство уже откровенно зевало и допивало налитый ему клубничный компот. Я смирно сидела у стола и когда курсант, завершая список, вопросительно взглянул на меня, обреченно встала и поманила подполковника в комнату. Он удивился, но пошел. Там, закрыв поплотнее дверь, я мрачно объявила:
— Хочу сделать важное признание: меня зовут Алиса Бушуева. Меня считают погибшей, поэтому документов предъявить не могу, даже свидетельство о смерти.
Подполковник устало опустился на стул и ласково мне улыбнулся:
— Знаете, я всегда считал, что женщинам нельзя употреблять много спиртных напитков и смотреть по телевизору криминальную хронику. Завтра проспитесь, и стыдно будет за сегодняшние выкрутасы.
— Но я на самом деле Алиса Бушуева, — разозлилась я. — Неужели вы не хотите услышать, что произошло со мной и кто на самом деле погиб с моим мужем в машине?
— Милая девушка, ну посмотрите на себя в зеркало. Алиса Бушуева была худенькой длинноволосой блондинкой, а вы…
— А я подстриглась и перекрасилась, — обиженно настаивала я.
— И набрали полпуда лишнего веса?
Я обернулась к зеркальной дверце шкафа. Да, действительно, физиономия моя здорово округлилась да еще и загорела. То, к чему я стремилась, свершилось, — я бы сама себя не узнала в этой взъерошенной девахе.
Но сейчас меня это не обрадовало, а разозлило еще больше.
Повернувшись к Власову, я обнаружила, что он нахально открыл мою висевшую на спинке стула сумочку, достал оттуда фальшивый паспорт и с увлечением его изучает. Захлопнув книжечку, он протянул ее мне и зевнул:
— Ну вот, Ирина Ивановна, а вы говорили, что документов нет. Ложитесь-ка вы, милая дама, спать, а то уже светает.
За окном, действительно, розовело небо. Я стояла, растерянно хлопая глазами — неужели он не видит, что паспорт липовый? Возможно, неяркий свет шестидесятиваттной лампочки из-под шелкового с бахромой абажура и крайняя усталость подполковника сыграли свою роль? Во всяком случае, на лице его читалось полное равнодушие к моей особе и даже раздражение.
— А что, были еще женщины, называвшие себя Алисой Бушуевой? — не удержалась я от вопроса.
— Ага, две штуки. Обе — вылитая покойница, и обе — полные психопатки. Увидели по телевизору фотографию в новостях, и у обеих в башке замкнуло. Примчались доказывать, что они — Алиса и что живы-здоровы. Вы — третья. Я могу, конечно, протекцию составить по части психиатрии, но думаю, что здоровый сон и трезвый образ жизни вам сейчас нужнее.
— Ладно, — махнула я рукой, — только потом не говорите, что я не ставила вас в известность… И вот еще что, больше облавы на Федора не устраивайте, я оформляю опекунство над мальчиком.
— Вот и ладненько, — обрадовался Власов. — Думаете, мне самому нравится за этим Маугли по буеракам гоняться? Пусть уж лучше с вами живет.
На этом мы с подполковником распрощались. А ведь мог, как минимум, благодарность в приказе отхватить, если бы мне поверил. Вон, уходя, газетницу задел и даже не проверил, отчего она такая тяжелая…
Эх, милиция ты наша незадачливая, не твой сегодня день, точно — не твой. Вернее, ночь.
Я устало опустилась на диван. За стенкой шаркали ногами и негромко переговаривались расходящиеся восвояси незваные гости. Вот в последний раз скрипнула дверь, и все стихло. Когда я выползла на веранду, то обнаружила только пустую кастрюля из-под компота. Судя по отсутствию раскладушки, спящую Настю унесли на ней, как на носилках. И правильно сделали, могучая дама спросонья ведет себя шумно и агрессивно, могла мне нечаянно и дом сломать. Интересно, где Федора черти носят? Пора бы ему возвращаться.
Во дворе тоже не было уже ни души. Роскошный рассвет, пахнущий левкоями и влажной от росы травой, полыхал над спящей Шушановкой. Я заглянула на всякий случай в гараж, надеясь, что Федор спрятался там, но, очевидно, простые решения не для него — в гараже никого не было. Вздрагивая от утренней свежести воздуха, я побегала по окрестностям, пугая невыспавшихся собак. Безрезультатно.
Сон мне заменило обливание холодной водой под вишней. После этой процедуры тупая боль в висках и тошнота от выпитого накануне почти прошли. Я заставила себя сесть завтракать, но кусок не лез в горло.
Скорее всего, этот паршивец дрыхнет где-нибудь на чужом чердаке, а я тут с ума схожу.
Пейджер подал сигнал, когда я допивала вторую чашку крепкого кофе. Я вытащила черную коробочку и прочитала: «Со мной все в порядке. Тебе сообщат. Я тебя целую. Твой Егорушка». Сказать, что ноги у меня подкосились, значит не сказать ничего, — я почти умерла от ужаса. Господи, неужели кто-то опять похитил Егора? Но как они его нашли? Проследили за машиной Купавина? И кто это может быть — ведь Игорек в больнице, Сима в СИЗО, а Самурай… Где может быть Самурай, я точно не знала, поэтому представила самое плохое — мой сын в руках этого отморозка.
Я в десятый раз перечитала сообщение, стараясь хоть как-то взять себя в руки, и внезапно обнаружила в нем странность, даже две странности. Во-первых: Егорка терпеть не мог, когда его называли Егорушкой, во-вторых он не любил целоваться, просто отвращение испытывал, когда кто-нибудь чмокал его в щечку, а уж сам даже помыслить не мог кого-нибудь поцеловать. Севка всегда подтрунивал над ним: «А кто же будет с твоей женой целоваться? Чужой дядя?» На что сын с мрачным видом отвечал: «Пусть кто хочет, тот и целуется, только не я!»