спрашивает… Капли дождя забарабанили по стеклу, словно пытаясь достучаться до него.
Господи, да он даже Венди нагло использовал. Как последний подонок, кусок отборного
дерьма. Кулак врезался в стекло. Макс чувствовал нечто невообразимое, некий прилив сил
в душе, он был готов совершать добрые дела. Хоть какие-то. Наверное, это и есть
просветление. Когда в кромешной темноте твоей души внезапно зажигается свет, да такой, что ослепляет. Режет глаза, но ты не ищешь выключатель, а подчиняешь ему. Достав
телефон из кармана брюк, он набрал номер Венди.
— Да, мистер Бекер. Доброе утро.
Ему показалось, или её голос дрожал от неуверенности? Наверное, думает, что он сейчас
пригласит её к себе.
— Венди, я расторгаю наши договоренности.
— Но, мистер…
— Ты меня слышала? Договоренности расторгнуты. Я снимаю с тебя дополнительные
обязательства, — сказал он и отключился. Выдохнул. Минус один грех с души.
В дверь постучали. Макс перевел взгляд на неё. Кого там принесло? Пусть уносит
обратно! Но проигнорировать посетителя не удалось. Это был отец.
— Макс, головная боль моей задницы, открой! Я знаю, ты там.
Макс чертыхнулся, но открыл.
— Откуда ты знаешь, что я тут? — недовольно спросил он, впуская отца.
— Чувствую по недовольству, которое клубами вырывается из-под двери, — улыбнулся
Джек.
— И почему ты Стефана никогда не называешь ни занозой в твоей заднице, ни головной
болью этой самой задницы?! Почему только меня?
— Потому, что он к моей заднице не имеет никакого отношения. Он хороший мальчик, а
ты вечно влипаешь в истории. Хотя, он тоже сегодня какой-то раздраженный. Я это ещё
вчера заметил, когда говорил с ним по телефону. Почему я не имею ни малейшего понятия
о том, что происходит в жизни моих сыновей? Почему они переживают лучшие и совсем
не лучшие моменты своих жизней в одиночку?
— Может, потому, что им так проще? — огрызнулся Макс. Его раздражение тоже взлетело
до предела.
— Может, я не спорю. Почему ты никогда не давал мне шанса стать тебе отцом? Я рад, что
хотя бы со Стефаном тогда, двадцать лет назад, ты нашел общий язык. А то был бы сейчас
совсем…
— Один! Я знаю. Я был бы совсем один. И это было бы правильно.
— Прекращай распускать нюни! — Джек сел в кресло, а Макс остался стоять у окна. —Что случилось?
— Ничего. Стефан для этого тебя позвал, вправлять мне мозги? — грубил Макс, хоть и
сам не знал причин для подобного тона в разговоре с отцом. Просто не было больше сил
ни на что. Хотелось сбросить маску, оставив свою изуродованную душу обнаженной.
— Жаль, тебе не десять лет. Я бы всыпал тебе по первое число. Поверь, ремень из толстой
крокодиловой кожи хорошо приводит в чувство.
Макс едва заметно улыбнулся, снова обращая взгляд к окну. Ему хотелось вырваться из
этих стен, на улицу.
— Ты даже не знал меня, когда мне было десять лет.
— Это неважно. Да, я узнал тебя немного старше, и было уже поздно заниматься твоим
воспитанием…
— Да, всё потеряно, — перебил его Макс. — Вырос монстр.
— Почему ты так говоришь о себе? Из-за наркотиков и лечения в клинике? Сущий пустяк!
— Да не из-за наркотиков! Я же был не в курсе, что это наркотики. Просто… вырос
монстр. Я знаю это точно, — тихо сказал он.
— Зачем ты вообще пил успокоительное? Ваше со Стефаном «просто так, нервная система
была ни к черту» меня не убеждает. Я ничего о тебе не знаю. Я, твой отец, прошёл три
года настоящего ада с тобой, и даже не заслужил доверия знать, что происходит с моим
старшим сыном?
— С ним ничего не происходит. Ничего! Оставь мою жизнь мне. Я сам разберусь с ней.
— Я люблю тебя, Макс. И мать твою любил.
— Значит, ты ничего не смыслишь в любви, — резко ответил Макс и, подхватив вещи, направился к двери.
— Куда ты, сын? — взволнованно спросил отец, его сердце болело за него. Того явно
грызли нехорошие мысли. Как бы чего не сделал.
— На улицу. — Дверь захлопнулась.
Макс вдохнул полной грудью. Свежий воздух немного успокоил его больную душу. Дождь
только что прекратился, но по нависшим тучам было ясно, что небо еще разразится
слезами. Он не знал, куда идти, ноги сами понесли его в нужном направлении. Словно
прошлое вело его сейчас к истокам мироздания, туда, где он сможет найти покой. И ответы
на свои вопросы. Под ногами хлюпали лужи, ветер завывал в самом сердце. Мужчина
остановился. Пространство и время остановились тоже, он замер, собирая все мужество у
себя внутри. Куда же он пришёл? Взгляд скользил по новым десятиэтажкам, красивым
домам, лужайкам, детской площадке. Было тяжело видеть это всё, чертовски тяжело. Он
прошёл к скамейке напротив детской площадки и сел.
Дети катались с горки, строили фигуры из мокрого песка, смеялись и кидались грязью.
Кому-то обязательно влетит за испачканную одежду. Голову пронзила резкая боль, шум в
ушах стал нарастать. Макс закрыл глаза и позволил боли прокатиться по сознанию.
Он играет с какими-то мальчишками, детьми местных алкашей и нищих, они копаются в
земле, так как никаких площадок тогда тут не было. Ищут червяков и жуков, ведь игрушек
тоже не было… Он весь грязный, даже лицо в земляных разводах. Выходит мать и орет на
него, дает подзатыльник, обзывает и говорит, что он маленькая свинья, которая сорвет ей
встречу. Тащит его за воротник в дом, которого сейчас здесь нет, в это общежитие для
шлюх. Срывает одежду, бьёт, опять что-то орёт, но он уже не слышит, потому что громко
плачет.
— Скоро придет клиент, а ты, придурок, весь в грязи! — Кидает одежду на пол и толкает
его в какое-то корыто, наподобие ванной. Обливает водой, трёт губкой, продолжая сыпать
оскорблениями, которые он не понимает.
Этот ужас заканчивается, и начинается новый. Через полчаса приходит тот самый
клиент…
Глаза Макса распахнулись. Это всё неправда! Этого всего нет. Перед ним сейчас во всей
красе стоял новый, дорогой район, с большой детской площадкой и зеленью. Никаких
алкашей, их детей и ненавистных шлюх. Всё пристойно, всё красиво. Отстроили за
двадцать лет, снесли его прошлое одним махом. Сердце сдавило болью. В ногу что-то
ударилось. Он опустил взгляд и увидел футбольный мяч. Малыш подбежал к нему, в
нерешительности смотря на незнакомца, у ног которого сейчас лежал его мяч.
— А ну, лови! — весело крикнул Макс и кинул ему мяч, вполсилы, чтобы тот поймал.
Мальчуган захихикал, поймав мяч, и убежал к друзьям.
Макс улыбнулся тоже. Пусть у этих детей будет правильное детство, смех и улыбки.
Взгляд мужчины остановился на сарае, развалившемся здании, стоящем особняком от
этого красивого района. Не может быть… Да это же тот самый киоск! Он встал и
направился к нему. Конечно, киоск… Почему его не снесли? Может, в нём жили бомжи?
Сердце снова защемило от воспоминаний. Этот киоск стал самым приятным
воспоминанием детства. Не будь он мужиком, слёзы давно бы катились по его щекам.
Случались у его мамаши приступы просветления, когда она плакала и прижимала его к
себе. Осыпала лицо поцелуями, гладила по голове и приговаривала, как любит своего
сыночка. Просила простить её. На голову Макса упала капля. Ещё одна, ещё. Пошёл
дождь, небо бушевало над ним, сталкивая в этомт момент прошлое и настоящее, разрывая
его душу на части.
— Прости, Максюша, сынок, прости меня. — Слёзы текли по её щекам, она прижимала
маленького мальчика к себе.
— Не плачь, мама, — утешал её он, душа ребенка была чиста, он не держал на неё обид.
— Это всё он. Он заставляет меня! Но я люблю тебя, люблю, сыночек. — Поцеловала в
макушку. — Пойдем в киоск, жвачку купим? — улыбнулась она, притягивая его к себе
ближе.
— Конечно! Мятную или апельсиновую? — радостно воскликнул он и слез с её коленей, натягивая куртку. — Пойдем быстрей, мама! А то, ещё раскупят.
Мятная или апельсиновая, а ещё малиновая и кофейная. По сорок копеек. Макс стоял под
дождем и смотрел невидящим взглядом на киоск. Он помнил, как не мог увидеть
содержимое витрины, поэтому приходилось подпрыгивать. Он всегда точно знал, где
лежала заветная упаковка любимых пластинок. Сорок копеек. Сейчас сорок тысяч
долларов ничего для него не значат… А ещё там был ромовый шоколадный батончик за
двадцать копеек, и даже иногда, в моменты невообразимой душеной доброты, ему
перепадала «Аленка» за рубль восемьдесят.
Дождь усилился, он уже промок до нитки. Холод пробирал до костей, но это был другой
холод, не физический… Душевный. Мужчина развернулся и побрел прочь от этих мест, от
своего прошлого. Достаточно на сегодня боли. Ему хватит этой боли на две жизни вперёд.
Вот почему он так обижал свою Зару и всех остальных бабочек. Свою любимую женщину
он обижал, а теперь не знает, как жить дальше. Отец говорил ему о своей любви, а он
снова показал ему, какой он маленький мальчик. Максу до дрожи захотелось поговорить с
отцом. Чёрт, он вынес столько боли рядом с ним, держал его за руку вместе со Стефаном, когда он буквально распадался на части. И что же он дал взамен самым дорогим людям?
Зайдя в отель, мужчина быстро поднялся на свой этаж, но потом решил не тратить
драгоценное время на переодевание. Нужно было срочно идти к отцу, пока не пропал
настрой. Не успел выйти с этажа, как чья-то сильная рука рванула его назад и припечатала
к стене.
— Какого хера ты опять творишь?! — злился Стефан, испепеляя Макса взглядом.
— Отпусти! И скажи, что тебе надо, без всяких причитаний. Я спешу.
— Куда ты спешишь, грёбаный извращенец? Нашел новую дырку для впихивания члена?
— Заткнись, Стеф! — Оттолкнул его от себя. — Не хочу бить тебя при всех. Поэтому
понизь тон и скажи, что тебе нужно, черт возьми.
— Почему Венди зашла сегодня ко мне трясущаяся и вся в слезах?
— Не знаю.
— Я знаю! Потому что ты уволил её с должности своей личной шлюхи!
— Не твоё дело, — упрямо сказал Макс. — Следи за своим членом, братишка.
— Я, как раз таки, слежу. Как ты мог так с ней поступить?
— Да что такого? Ну, не хочу я её больше трахать. Дальше что? Конец света случился?
— Она думала, ты её таким образом уволил совсем. Венди столько лет являлась твоим
секретарем, и ты, все равно, поставил желания своего больного х*я выше всего!
— Не ори, — зашипел Макс. — Не твое собачье дело. Она может возвращаться на работу, я её не увольнял. Передай ей это и подотри, заодно, слезки.
— Она не вернется. Я перевел её в свой отдел.
— Наср*ть. А теперь отвали, Стефан. — Макс прошёл мимо него, торопясь к отцу. Стефан
завел его, он был зол.
Постучал в дверь, услышал приглушенное «войдите» и вошёл, точнее, влетел, будучи
мокрым, злым и взведённым.
— Сын, ты чего…
— Я тоже люблю тебя, отец, — выдохнул он, бросая на пол мокрую верхнюю одежду и
все вещи.
Джек был ошарашен. Он даже не успел придумать, что ответить, и открыть рта, как Макс
продолжил.
— Просто люблю, отец, хоть и никогда не говорил об этом. Я думал, что не умею любить.
Но я абсолютно точно уверен, что люблю тебя и Стефана. Это именно любовь. Наверное, пришло время произнести эти слова впервые в жизни? — вымученно улыбнулся Макс, опять подходя к окну. Он сейчас был далеко отсюда, причём, на много лет назад.
— Ты для меня загадка, сын. Что с тобой происходит? — Замолчал. — Ты любишь её, — с
легкой улыбкой констатировал он.
Макс хотел возразить или прикинуться дурачком, будто не понимает, о чём отец говорит.
Но вместо этого качнул головой, словно сбрасывая вековую тяжесть с себя. Для Джека
этого мимолетного, но искреннего жеста было достаточно, чтобы всё понять.
— Расскажи, что происходит у тебя на душе. Не таись. Я всё пойму, на то я и отец, —сказал он, взглядом приглашая сына к разговору.
— Что ты хочешь услышать? Что маленький, обиженный мальчик не дает мне жить? Что
он каждый день плачет и требует мести? Что он ненавидит свою мать? Ты хочешь
услышать, что сорокалетний мужик запутался вконец и не знает, как найти выход?
— Хочешь вернуть всё назад?
— Да, — не колеблясь, ответил Макс и ощутил эту непоколебимость, эту твердость
внутри.
— Жалеешь, что не остановил её от этого шага? Дурак ты! Позволил женщине решать, жить твоему ребёнку или нет! А после валялся в больнице под капельницей!
Твою ж мать... Как было стрёмно врать отцу, но такова была официальная версия. Зара
сделала аборт, а он её не остановил, даже посодействовал.
— Мы думали, что это не мой малыш…
— Что значит «думали»?! Думать ты так и не научился, сын! Как вы поняли, что это не
ваш ребёнок? Ты увидел его лицо у неё в животе, она призналась, что спала с другими
мужчинами? Или что? Чем ты думал? Все эти три года я не могу услышать
вразумительного ответа.
— Просто так вышло, и всё. Какая разница, как, почему и зачем? Ребёнка нет, её тоже.
Ничего нет, — голос Макса сел.
— Эх, я и не услышу этот вразумительный ответ. Хватит жевать сопли, ничего вкусного и
полезного в этом нет. Действуй, черт возьми! Чего ты ждешь? Пока она родит мужу?
Мужчина поднял удивленный взгляд на отца.
— В смысле «действуй»? Что мне делать? Просить её развестись? Она не захочет больше
никогда меня видеть в своей жизни…
— Да почему?
«Потому что я убил её ребенка!» — кричал про себя Макс.
— Просто… Я уверен в этом.
— Вздор! Прекращай. Всегда проще ныть. Сопли мотать на кулак проще, понимаешь?
Встань и сделай шаг ей навстречу. Отдай ей тендер.
— Что?! — Макс подскочил. — Ни за что! О чём ты говоришь, отец? Совсем к старости
сентиментальность одолела? Это и твоя фирма тоже, между прочим!
— Плевать мне на фирму. Какие мои годы, скоро уже помру. И перед смертью я хочу знать, чёрт возьми, что не фирма моя процветает, а мой сын счастлив!
— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — покачал головой Макс. — Бред…
Но червь сомнений уже взял бензопилу и принялся пилить его на части. Он хотел бы
вернуть её, до дрожи в пальцах, до звона в ушах и помутнения в глазах. Просто хотел её.
Назад, в свою жизнь. Хотел отмотать всё, как кинопленку. Дать им шанс. Может, она бы
родила ему сына или дочку? Господи, грёбаное время, которое нельзя было вернуть назад!
Но оно тягучей, вязкой субстанцией струилось по пальцам, превращаясь в песок и утекая
навсегда, унося в своих крупицах все надежды на светлое будущее, которым не суждено
было сбыться.
— Ты прав, отец. — Он повернулся к нему. — Прав! Я просто отдам ей все самое дорогое.
Ведь она так думает. Думает, что важней денег в моей жизни ничего нет. И она права.
Была. Теперь есть. — Что с тобой? Тебе плохо? — Отец держался за сердце, лицо исказила
гримаса боли.
— Нет, нет, все нормально. Уже второй день сердце пошаливает. Не обращай внимания, надо мне будет опять на Гоа слетать. Чтобы никого, кроме краснозадых макак на пальмах, не видеть, — слабо рассмеялся Джек. — А я, действительно, прав. Сделай так, как я
говорю. Вот увидишь, что я не ошибся. А фирма… Фирма фирме рознь, можно ещё одну
основать, но найти новую любовь — невозможно.
Макс был настолько воодушевлен, даже окрылен этой идеей, что его мало волновал
проигрыш, который ударит по фирме и репутации в глазах других людей. Он отдаст всё
своей любимой бабочке, лишь бы она снова была с ним. И на добровольной основе.
— Вот видишь, сын, иногда нужно просто открыть глаза, чтобы увидеть свет. — Джек
мягко улыбнулся ему, отцовское сердце пело от радости за сына.