В один из вечеров, пока я разбирался с картами, Седенко снова развел костер. На этот раз мы расположились на холме, и горы находились примерно на расстоянии вытянутой руки от нас. Перевал Отшельников находился не далее, пяти миль на северо-западнее — если ничего не произойдет, мы будем там уже в первой половине следующего дня.
Первую горную гряду мы преодолели к полудню, и добраться к перевалу теперь стал делом легко осуществимым. Каменистый грунт обледенел, так что с лошадьми лучше всего было передвигаться шагом, обмотав их копыта тряпками. Горные вершины нельзя теперь было окинуть взглядом. Казалось, мы приближаемся к бесконечной кристаллической стене, сияющей белым и воздушно-голубым цветом, и лишь там, где проглядывали скалы, она блестела чем-то темным. Раньше я никогда не видел таких гор, и они поражали меня вновь и вновь своей высотой и формой.
Перевал оказался темной расщелиной, открывшейся в расколотой трещиной скальной стене. Приблизившись, мы увидели, что она идет между горными отрогами с резкими поворотами, так что разглядеть почти ничего не удалось. Слой снега здесь был толще, поэтому и льда было больше. Далее нам было необходимо продвигаться с большими предосторожностями.
Без колебаний мы отправились вперед и, оставив позади зимнее солнце, вступили в тень, где оказалось заначительно холоднее, чем наверху, и нам пришлось поплотнее запахнуться в плащи. Стены ущелья возвращали нам эхом отраженный от стен топот копыт. Невдалеке шумела вода, слышались удары капель тающего снега. Иногда на наши головы и плечи обрушивались маленькие лавины снега с нависающих сверху скал.
Седенко посмотрел вверх на тоненький лучик света высоко над нами.
— Это очень похоже на Ад, — почти прошептал он. — Приведет ли нас в Ад этот гигантский тоннель, будто сделанный руками монстров?
— Я не могу гарантировать, что вы в этом ошибаетесь, — отозвался я. Скрытый смысл его слов был для меня яснее, нежели для него самого.
Мы говорили тихо, так как знали, что даже небольшой шум может вызвать лавину, и за несколько секунд мы будем погребены заживо в этом туннеле под обломками скал, снегом и льдом. Некоторое время мы вообще продвигались в сосредоточенном молчании. Я заметил, что учащенно дышу и слышу свое сердцебиение.
Потом расщелина немного раздалась в стороны, и в темноту пробился свет. Снега здесь было меньше, и он был влажнее, потому что сюда проникали солнечные лучи. Наша дорога стала менее опасной. Через несколько поворотов расщелина раздвинулась еще больше, и теперь представляла собой почти целую долину. Здесь росли кустики и низкорослые деревья, и поэтому наши глаза получили возможность порадоваться некоторому количеству зеленого цвета. Корка льда и снега стала совсем тонкой и больше не затрудняла нашего пути. По мере того, как мы продвигались вперед, нам становилось все веселее, и мы решили сделать привал, чтобы съесть немного хлеба и сушеного мяса, закупленного еще в Аммендорфе.
Мы убрали снег с плоской скалы, и я услышал шуршащий звук, какой, как мне подумалось, может издать только человек. Я вскинулся и прислушался, но больше ничего не услышал. Во избежание неприятностей я вытащил пистолеты из кобуры и положил их на скалу рядом с собой.
Седенко не слышал ничего, но заметил, что меня что-то встревожило; во время еды он все время, улыбаясь, наблюдал за моим лицом.
Снова послышался шум. Несколько камешков и кусок снега скатились вниз справа от нас. Отложив в сторону хлеб, я схватил оба пистолета и повернулся туда, откуда появился незнакомец.
— Вы обнаружены! — прокричал я. — Покажитесь, чтобы мы могли поговорить.
Дрожащая от холода девушка лет пятнадцати появилась между камнями и опустилась на обломок скалы. Ее глаза на будто нарисованном лице были расширены от голода, страха и любопытства.
Однако я не стал прятать пистолеты. Военная служба приучила меня бояться и детей. Я поднял ствол на уровне ее лица.
— С тобой еще кто-нибудь?
Она помотала головой.
— Рядом что, твоя деревня?
Она снова покачала головой.
— Тогда, во имя Господа и Святой Софии, что ты здесь делаешь? — спросил Седенко, засовывая свою саблю обратно в ножны и подходя к ней. Я знал, что он поступает неосмотрительно, но не удерживал его. Он подошел к ней и, глядя ей в лицо, взял его в свои большие руки.
— Ты, право, измождена. Расскажи нам свою историю, девушка. Может быть, твои спутники перебиты бандитами и ты единственная оставшаяся в живых?
Она не ответила ему и сделала несколько шагов назад.
— Или, может быть, ты ведьма? Волшебница? — Он посмотрел наверх, на скалы. Затем обернулся и сказал мне через плечо:-Как вы думаете, капитан, могут ли они нас перехитрить?
— Без сомнений, — ответил я. — Я подумал об этом, как только мы только увидели ее.
Он медленно пятился назад, пока не ткнулся спиной в пистолет в моей левой руке.
— Итак, ведьма, — произнес он, обращаясь ко мне.
— Несчастный ребенок, видимо, оставленный кем-то в этих горах. Не больше и не меньше.
Она оглянулась.
— Мой мастер…
— Все-таки он есть! — радостно воскликнул Седенко. — Она служит повелителю ведьм.
— Кто твой мастер, девочка? — перебил я.
— Святой человек, ваше высочество, — она сделала некое подобие реверанса.
— Маг? — продолжал гнуть свою линию Седенко.
— Он один из тех отшельников, которые живут здесь, на этом перевале? — спросил я.
— Да, он один из них, ваша светлость, — подтвердила она.
— Она всего лишь ученица одного из отшельников, — пояснил я Седенко. — Неужели можно что-то подумать, увидев такого ребенка?
Седенко выпятил нижнюю губу. Он рассматривал девочку со всех сторон, убеждая самого себя в правоте моих слов. — Где находится твой мастер? — спросил я ее.
— Дальше и выше, господин. Он лежит при смерти. У нас больше нечего есть. Он умирает уже много-много дней. Это началось еще перед снегом. — Она показала наверх.
Только теперь я смог рассмотреть подъем в расщелине скалы. Подобных пещер было множество в этой местности — было вполне понятно, почему ее облюбовали изгнанники. Перед одной из них было установлено некое подобие распятия с выдолбленным перед ним углублением, в которое путешественники могли складывать продовольствие и деньги, или каким-либо другим способом помогать затворникам.
— Ты уже давно с отшельником? — спросил я ее. Теперь я мог опустить пистолеты. Было ясно, что она не лгала. Только Седенко все еще не был убежден.
— С самого детства, господин. Он заботился обо мне с тех пор, как мой брат, моя мать и отец были убиты Орлами, господин…
— Ну а теперь, — распорядился я, — веди нас к умирающему отшельнику.
Седенко вмешался.
— Это может быть ваш Гроот, капитан?
— Думаю, нет. Но он может что-то знать о нем. По моим сведениям, многие из этих затворников объединяются, чтобы легче жилось.
Вслед за девчонкой мы вскарабкались по покрытой снегом скале наверх, пока не достигли пещеры. Ужасное зловоние ударило нам в ноздри, и пришлось зажать рукой рот и нос, чтобы ослабить его.
Девчонка промчалась в дальний конец пещеры. Там кто-то был.
Седенко оставался снаружи и был настороже. Я и не думал о том, чтобы его подозвать.
Изможденное, исхудалое лицо показалось из-под кучи тряпок, и тусклые глаза уставились на меня. Уже сам звук его движений и взгляд производили впечатление, но самым поразительным была улыбка на этом лице. Такое выражение лица мне приходилось видеть и раньше. Если люди улыбались мне подобным образом больше чем однажды, я их убивал, обосновывая это тем, что улыбка такого рода на губах переходит в хохот во все горло.
— Приветствую тебя, святой человек, — сказал я. — Ваша служанка сообщила нам, что вы в плохом состоянии.
— Она преувеличила, господин. У меня легкое недомогание, только и всего. Что значат мои страдания по сравнению с мучениями господина нашего, Иисуса Христа, которому мы все должны подражать и следовать? Эти страдания приближают к Небу.
— Ага, уже чувствуется небесный запах, верно? — оживился я. — Мое имя Ульрих фон Бек, и я здесь, потому что ищу Святой Грааль.
Я знал, что это должно произвести впечатление. Пораженный, откинулся на свои тряпки.
— Грааль? Грааль? Ах, господин, Грааль мог бы меня освятить.
— И всех остальных, болеющих и лежащих на смертном одре, — подтвердил я. — Но все же я еще не отыскал его.
— Но вы уже близки к цели? — поинтересовался он.
— Этого я не знаю. — Я придвинулся ближе. — Мне хотелось бы предложить вам чего-нибудь перекусить. Седенко! — позвал я своего спутника. — Приготовь еду для обоих!
Несколько неохотно Седенко приблизился к нам.
— Для меня большая честь быть в обществе того, кто настолько свят, — сказал отшельник.
— Но вы все же более святы, чем я, — возразил я.
— Нет, господин. Вы немного более святы, чем я, вне всяких сомнений. Иначе как же вы сможете достигнуть того, что стремитесь найти?
— О нет, господин затворник, я убежден, что ваши страдания превосходят мои во много сотен раз.
— В это я не могу поверить. Но смотрите! — Он поднял руку. По ней двигалось что-то похожее на блоху.
— Что я должен увидеть? — спросил я.
— Моих друзей, господин рыцарь, созданий, которых я люблю больше, чем самого себя.
Помешательство, определил я про себя. Но когда мои глаза привыкли к сумраку пещеры, я смог различить, что на этом члене его тела извивались и ползали черви. Они пожирали его! Он засмеялся так же, как и тогда, когда впервые увидел меня. Без сомнений, таким образом он уничтожал себя. К сожалению, мы ничем не могли помочь ему избавиться от мучений.
Я приучил себя пренебрегать брезгливостью, но даже мне стоило невероятного напряжения воли остаться рядом с этим несчастным.
— Настолько изощренная мука не может остаться незамеченной, — сказал я, вставая. Глядя на выход из пещеры, я представил себя на свежем воздухе и снегу.
— Вы очень любезны, господин рыцарь. — Он опустил руку и спрятал ее в тряпье.
Уже не столько желание оживить этот полутруп, сколько желание накормить несчастного ребенка двигало мною. Появился Седенко. Я пошел ему навстречу, взяв протянутый мне хлеб, и передал девочке. Она разломила его примерно пополам и передала больший кусок своему мастеру. Тот крошил его и засовывал в рот и жевал, одновременно следия, чтобы крошки не попадали в бороду и длинную нечесаную шевелюру.
Через некоторое время я вышел наружу, теперь уже не испытывая ничего, кроме желания продолжить путешествие.
— Эта девушка погибнет здесь. Старый пень через несколько дней загнется, — пробормотал Седенко себе под нос
Я думал так же.
— Когда он поест, я спрошу его, что он знает о Грооте, и после этого мы уедем отсюда.
— На моей родине тоже есть такие люди, — сказал он, — они верят, что грязь и истязание плоти приближают их к Господу. Но что будет Бог делать с ними?
— Может быть, он желает, чтобы мы все следовали примеру этих братьев. Может быть, он возрадуется, если его создания презреют все разнообразие жизни, представленное им самим?
— Это ерунда, капитан. Или близко к тому, — пробормотал Седенко. Мой тон, который я использовал чаще, чем надо бы, ему не понравился. Я тоже был очень зол.
Я вошел обратно в пещеру.
— Скажи мне, господин отшельник, не слышал ли ты о подобном себе? Об известном Филандере Грооте?
— Конечно же, я слышал о Грооте! Он живет в долине Золотых Облаков, находящейся среди этих гор. Но он не святой человек и совершенно не собирается им становиться. Он подвергает сомнению самого Бога и не умерщвляет свою плоть. Он регулярно моется, по меньшей мере раз десять в год. Его одежды… — Отшельник высморкался, — Ну, короче говоря, он не нашел толка, насколько я разбираюсь в этом, — закончил затворник. — Он имеет свои убеждения, он придерживается собственного направления, и это не привлекает нас, независимо от того, правы мы или нет, — На лице старика появилась все та же улыбка.
— Он никогда не испытывал страдания, как я понял? — спросил я.
— Ни одного, насколько я знаю, господин офицер. — ответил отшельник. — Теперь я могу говорить только о нем. Я — последний отшельник. Раньше в этих пещерах ютились и другие, все они желали поговорить с Гроотом.
— Благодарю вас, — сказал я с самым огромным облегчением, которое только мог испытать, а потом обернулся к девушке. — А что станет с вашей помощницей, когда вы покинете этот мир и вознесетесь на Небо, отшельник?
Он улыбнулся ей.
— Она получит свою награду.
— Я думаю, эту зиму вы переживете.
Затворник потер лоб.
— Может быть и нет. Конечно же нет. Если я ее переживу, она, может быть, будет забрана вместе со мной на Небо. К сожалению, она пока еще молода.
— Разве вас не привлекает ее молодость и женское естество?
— Только тем, что она так преданно служила мне все это время. Я всему обучил ее, что знал сам. Она попала ко мне совершенно неграмотной. Но я разъяснил ей сущность падения и Рая. Я обучил ее, как избегать искушений Люцифера и почитать наших святых родителей из садов Эдема. Я преподал ей учение о Христе, его рождении, страданиях, смерти и его воскрешении. И я посвятил ее в судилище младенцев. Она непременно отправится со мной, и то, что она женщина, не будет иметь решающего значения.
— А на деле она одна из многих молодых и обделенных счастьем душ. Что ее так удерживает у вас?
— У меня нет ничего, — сказал он гордо, — кроме того, что вы видите.
— Делите ли вы с ней ваши страдания?
Тут он впервые за весь разговор понял мою иронию. Он наморщил лоб, пытаясь сформулировать ответ.
Я был настойчив.
— Ну, господин затворник? Что вы ответите?
— Вы издеваетесь надо мной, — проговорил он. — Я не могу поверить…
— Думаю, самое время расплатиться с ней по всем счетам, — сказал я, дотронувшись до своего меча. — Было бы несправедливо ждать больше, чем я жду.
Девочка выскочила из пещеры. Она заметила, что я сделал движение за ней, и кинулась наутек. Я остановил ее свободной рукой, направил обратно и позвал Седенко на помощь. Потом я приблизился к страдальцу.
Седенко остановился рядом. На его лице было написано, что он разделяет мою точку зрения. Он взял девочку за руку и вывел из пещеры, пока я стоял с клинком наготове.
— Иди с моим другом, детка. Он не так страшен, как выглядит.
— Он меня убьет! — закричала она.
— В этом нет необходимости, — успокоил ее я. — Если ты и умрешь, хуже тебе не станет. Я сомневаюсь, что Господь одновременно способен разобраться со столькими душами. Я уверен, что мой друг Седенко обдумывает как раз такую возможность.
Она начала брыкаться, когда ее повернули к святому человеку спиной и стали уводить. Отшельник же, казалось, не испытывал и тени страха.
— Делайте то, что вы должны делать, брат. На то воля божья, — произнес он.
— Что? — переспросил я. — Вы так же, как и я не хотите брать на себя ответственность за ваше убийство?
— На то воля божья, — повторил он.
— Мой господин — Люцифер, — засмеялся я и вонзил клинок прямо ему в сердце. — Думаю, теперь также и ваш.
Отшельник со слабым стоном умер. Я вышел из пещеры. Седенко на руках нес девочку вниз. Он улыбался ей, что-то говоря на своем родном языке.
Ночью, пока я пробовал заснуть, а Седенко забавлялся с девочкой. Они то возились громче, то умолкали. На утро девочка исчезла.
— Полагаю, она попытается пойти в Аммендорф, — сказал я.
Я был не в настроении болтать.
Весь следующий день мы скакали дальше в горы. Седенко снова пел все те же свои песни, а я размышлял о бренности существования.