Лаврик нажал кнопку, остановив пленку. Физиономия одного из штатских во весь экран. Сказал, не оборачиваясь к Мазуру:
— Весь остальной зоопарк нас сейчас интересовать не должен. А вот к этому типу присмотрись, как следует. Тут еще фотографии, держи…
Мазур старательно присмотрелся. Широкоплечий мужик в безукоризненном костюме, лет на пять постарше его самого, лицо, пожалуй что, человека серьезного и волевого, должен нравиться женщинам — и гораздо уместнее смотрелся бы в военной форме.
— Вот это и есть на сегодняшний день самая интересная персона, — сказал Лаврик. — Питер Деймонд, американец, как и прелестная Беатриче, но, в отличие от нее, никаких официальных постов в Национальном Фронте не занимает — просто-напросто, будучи по профессии социологом, усердно изучает происходящие в республике процессы, даже книгу вроде бы собирается писать. К Лидеру вхож в любое время дня и ночи, отношения самые сердечные, а с Беатрис еще и постельные — что, впрочем, к нашим играм не имеет особого отношения… Что ты ухмыльнулся?
— Вспомнил один шпионский роман, — сказал Мазур. — Там куча американских шпионов притворялась как раз социологами. Впрочем, наш разведчик, то бишь болгарский — тоже.
— Ну да, я тоже читал, — сказал Лаврик. — Все правильно. Социолог — неплохая крыша, ничем не хуже репортера. Как я для себя уяснил, дисциплина довольно туманная — перед несведущими можно нести любую ахинею, изучив пару-тройку книжек… что герой романа, как я помню, и делал. Ты ж понимаешь, я не зря тебе именно его показываю…
— Ясен пень, — сказал Мазур. — Агент?
— Вот именно. Эта парочка, он и Беатриче, крутит давно известную и, в общем, заигранную комбинацию: девочка светится политическим советником, торчит на переднем плане на митингах, как ты сам только что видел — а то и сама выступает, и у нее неплохо получается — собирает пресс-конференции, работает с журналистами, обеспечивает встречи патрона с импортными политиканами — крупные фигуры, конечно, сюда не ездят, соблюдают приличия, как-никак здесь все еще Советский Союз, — а вот всевозможные парламентарии заглядывают чаще… Одним словом, на виду, как манекенщица. А вот мистер социолог никаких постов не занимает и никакой, так сказать, общественной деятельности не ведет — Но крутится, как швейная машинка, с «Железными соколами», с Департаментом охраны края, с их спецслужбой, которую они лихорадочными темпами создают, но названия пока что не придумали. Комитетские его давно водят. Говорят, что именно он стоит не за одним митингом или какой-нибудь шумной провокацией — но, кроме этого, есть что-то еще, пока не зафиксированное и не расшифрованное. Но оно есть…
В отличие от девочки, совершенно не светится, сплошь и рядом болтается по городу не в шикарном клифте, а одетый простецки, вроде нас с тобой. Неплохо обучен уходить от наружного наблюдения, что иногда и проделывает, хоть и не часто.
— Резидент? — спросил Мазур.
— Крайне сомнительно, — сказал Лаврик. — Во-первых, резидент всегда ведет себя гораздо степеннее. Координирует, принимает информацию, ставит задачи и тому подобное. Большую часть времени сидит сиднем и шевелит мозгами. А этот тип, судя по поведению — классический полевой агент. Что это ты так понятливо кивнул головушкой? В мозгах моментально всплыло: «Ага, ЦРУ»?
— А что, нет?
Лаврик вздохнул:
— В том-то и оно, что начинается сплошная «Алиса в стране чудес»…
— В смысле?
— В смысле цитат. «Все страньше и страньше». Чертовски подходит к ситуации. Потому что к ЦРУ этот тип не имеет никакого отношения. Есть тут парочка уже засвеченных цэрэушников… И наверняка сыщутся и незасвеченные пока, но речь не о том. Времени было достаточно, и родное мое начальство обратилось к кое-каким смежникам, которые лучше нас знают закордонные чисто сухопутные дела. Смежники, что интересно, кое-что полезное относительно быстро накопали. Так вот, ниточка ведет в АНБ. Стопроцентной гарантии, как часто бывает, никто не дает, но, как написано в одной казенной бумаге, есть «огромная доля вероятности», что этот красавчик как раз из АНБ. Процентов этак на девяносто. Прочитав сию бумагу, я понял, что ни черта не понимаю. Ты наверняка, тоже?
— Вот именно, — сказал Мазур. — Ни черта не понимаю. Ему-то что делать там, где поляна ЦРУ или разведки госдепа?
Агентство Национальной Безопасности, уж он-то прекрасно знал, занималось исключительно радиоэлектронной разведкой — во всех ее видах, какие только существуют. А если уж вело агентурную работу, то опять-таки исключительно по тем делам, что касались их основного занятия…
— Вот именно, — сказал Лаврик. — Орелику из АНБ тут просто нечего делать. Ни разу не замечен в попытках заняться тем, что является сферой интересов его конторы. Зато по уши увяз в деятельности, гораздо более подходящей цэрэушнику, госдеповцу или сотрудникам еще парочки контор. Но не АНБ.
— А ошибиться смежники не могли?
— Начальство меня заверяет, что не могли. Они точно так же тихонько сатанеют от непонимания ситуации. Как все, кто с ней знаком. Раньше такого не бывало. Нельзя же всерьез говорить, что в ЦРУ и разведке госдепа вдруг настал столь жуткий кадровый голод, что они занимают людей у других ведомств, работающих совсем по другому профилю… А он пока что, повторяю, за три месяца не замечен ни в чем, что можно было бы связать с интересами АНБ…
Мазур фыркнул:
— И наверху что, думают, будто я эту загадку быстренько раскушу?
— Вряд ли, — серьезно сказал Лаврик. — Мне далеко не все известно, о чем они там думают, — когда это мы знали все о думах начальства? — но вот то, что ты не разведчик, прекрасно понимать должны. Вряд ли кто-то всерьез надеется, что ты доищешься до разгадки. Просто-напросто решено тебя туда внедрить, и точка. А зачем — этого и я, как уже говорилось, пока не знаю…
— Но как именно меня туда собираются внедрять, ты ведь должен знать? — сказал Мазур. — Наверняка тебе этим и заниматься.
— Ну да, — сказал Лаврик. — А для чего ж я тут? Я сейчас — твое обеспечивающее судно…
— По-моему, самое время рассказать?
— А тебе самому что фантазия подсказывает? — прищурился Лаврик. — Времени у нас достаточно, можно малость язык почесать…
— А черт его знает, — сказал Мазур, старательно напрягая фантазию без особых достижений. — Сам признаешь, что я не разведчик. Разве что книжные и киношные штампы в голову лезут. Скажем, я туда заявляюсь с рекомендательным письмом… но для фрилансера это как-то не очень и подходит. Или я ее в темном переулке спасаю от хулиганов… но она ведь наверняка пешком не ходит, тем более по темным переулкам.
— Ну конечно, — сказал Лаврик. — Дама как-никак, политический советник будущего президента… На черной «Волге» рассекает в хорошем обкомовском стиле. Забавно, но эти долбаные антикоммунисты немало чисто внешнего от партийцев как раз и переняли…
— Ну, тогда мне и сказать больше нечего, — сказал Мазур. — Излагай уж ты, что там у вас придумали.
Лаврик сказал словно бы задумчиво:
— Ты знаешь, лично мне с контрразведывательной точки зрения всегда казалась крайне подозрительной сказочка о рыцаре, принцессе и драконе. Ну, где дракон коварно держит принцессу у себя в пещере в плену, а потом галопом прилетает отважный рыцарь, сносит дракону все головы, сколько их там есть, и освобождает прекрасную пленницу…
— А что тут подозрительного? — с искренним удивлением спросись Мазур.
— Да все, — сказал Лаврик. — Ну вот за каким чертом дракону вообще держать принцессу у себя в плену? Жрать он ее не жрет… Сексуальные утехи наверняка невозможны, если только он не умеет человеком оборачиваться. Нигде ни разу не говорилось, чтобы дракон требовал выкупа у папаши-короля или, как нынешние террористы, какие-нибудь политические требования выдвигал. А ведь о ней, получается, еще и заботиться нужно, кормить-поить да вдобавок караулить постоянно — нигде не говорится, что она сидит на цепи — просто в пещере. Мотива у дракона и категорически не просматривается, как ни ломай голову.
— А версии у тебя есть? — хмыкнул Мазур.
— Сыщутся, — серьезно сказал Лаврик. — По моему глубокому убеждению, дракона кто-то попросту хотел убрать. То ли его клад хотели захапать — драконы порой, как утверждается, нехилые клады у себя собирали. То ли какая-то тогдашняя хитрая большая политика. Вот и подослали ликвидатора. А общественному мнению, если оно там уже тогда имелось, подсунули убедительный мотив: как же, этот гад чешуйчатый принцессу умыкнул и в плену держит, то ли сожрать хочет, то ли надругаться, то ли все вместе. Ну, вот и пришлось прикончить… — он стал серьезным. — Я не просто так треплюсь. То есть я, и в самом деле, так думаю насчет этой сказочки, но главное не в том. Главное в том, что одна умная голова придумала пустить в ход именно эту сказочку — правда, чуточку вывернутую наизнанку…
Глава четвертая
Принцесса, рыцарь и драконы
Улочка была тихая — собственно, даже и не улочка, а довольно длинный проезд меж двух высоких бетонных стен каких-то заводов. С обеих сторон стены были украшены разноцветной росписью: разноязычные надписи, лозунги, эмблемы и Фронта и польского Союза Сопротивления. Надписи, естественно, на двух языках — местном и польском, на русском не было ни одной.
Трое крепких ребят в джинсах и куртках, сразу видно, взялись восполнить этот пробел. Один, вооруженный банкой с красной краской и кисточкой, медленно передвигаясь вдоль стены, старательно, без лишней суеты и спешки выводил полуметровыми буквами ЛЕНИН ЖИЛ, ЛЕНИН ЖИВ, ЛЕ… Двое других выполняли функции охраны — стояли лицом к проезжей части, бдительно озираясь…
Зря пока что тревожились. Прохожих практически не было. За все время, что парни писали, а Мазур их неторопливо фотографировал, по тротуару прошла одна-единственная дамочка предпенсионного возраста в шубе из искусственного меха и с обесцвеченными локонами. Судя по выражению лица, когда она узрела надпись, тетушка была именно что из сторонниц Фронта — но, как и следовало ожидать, трезво оценивала свои силы, в одиночку с тремя крепкими ребятами связываться не рискнула. Поджав губы в ниточку, забрав подбородок, всем видом выражая презрение и неодобрение, побыстрее простучала каблучками мимо рисовальщика и его друзей.
Перейдя на пару шагов вправо, Мазур сделал еще парочку снимков. Никакого особого волнения он не чувствовал — видывали виды и посерьезнее…
Один из караульщиков вдруг встрепенулся, оттянул левой рукой борт куртки и склонился к нему ухом. Тут же выпрямился. Мазур опустил фотоаппарат. Встретившись с ним взглядом, парень кивнул. Потом коротко свистнул, рисовальщик поставил банку под забор, положил поперек кисточку — и все трое целеустремленно, как торпеды, кинулись на Мазура. Услышав, как справа приближается звук автомобильного мотора, он опустил фотоаппарат на грудь и принял некое подобие боксерской стойки. Началась махаловка…
Не везло ему супротив троих… После удара под коленную чашечку рухнул в липкую слякоть, и тут же второй обжигающий удар пришелся аккурат по правой брови, он ощутил кровь. Рядом взвизгнули тормоза, слышно было, как распахнулась дверца, и мужской голос рявкнул что-то на местном, Тут Мазур, прикрывавший обеими руками фотоаппарат, зажмурив левый глаз — кровь уже натекла на бровь — что есть мочи заорал по-английски, как и пристало австралийцу:
— Помогите! Полиция!
Что-то громко крикнула женщина на том же, насквозь незнакомом местном языке, ее поддержали два мужских голоса, и послышался удаляющийся топот ног — «рисовальщики» улепетывали со всех ног. Незадачливый фрилансер был спасен.
Пошатываясь, левой ладонью щупая рану, он поднялся на ноги, по-прежнему зажмурив левый глаз. А правым видел стоявшую перед ним парочку: мистер социолог в довольно простецкой куртке нараспашку вроде мазуровской, и очаровательная Беатриче, гораздо более нарядная, в джинсах и фасонной кожаной куртке, щедро отделанной по воротнику и рукавам каким-то мехом, явно не беличьим, без шапочки, волосы распущены по плечам, общее впечатление — очаровательна.
Облегченно вздохнув, Мазур сказал, опять-таки, естественно, по-английски со своим давным-давно поставленным австралийским выговором:
— Ну, спасибо, если бы не вы…
— Господи ты боже мой! — досадливо воскликнула она. — Мужчина! Не лезьте грязными руками, у вас кровь так и хлещет! Вот, возьмите платок.
— Спасибо, — сказал Мазур, скептически глянув единственным глазом на крохотный кусочек тонкой ткани с кружевной каймой. — У меня свой есть, побольше…
Вытянул платок, обтер кровь насколько удалось прижал его к рассеченной брови. Рассеченная бровь — травма специфическая. Кровь течет обильно, а вреда организму никакого. Боксер в таких случаях, быстренько дав заклеить себе бровь, возвращается на ринг.
— Сильнее, сильнее прижимайте, — командным тоном распорядилась Беатрис. — Вы кто? Американец? Англичанин?
— Австралиец, — сказал Мазур.
Совсем рядом стояла та самая черная «Волга» о которой упоминал Мазуру Лаврик и называл ее номер. Водитель, рослый жлоб, стоял у дверцы в ожидании инструкций.
— Что случилось? — спросила Беатрис, оглянулась на незаконченную надпись.
— Они писали на стене, — сказал Мазур. — Я русского не знаю, но слово «Ленин» узнал. Стал их фотографировать, а они кинулись… Я не хлюпик, в другое время я бы им накидал, но нужно было в первую очередь защищать фотоаппарат…
— Ох уж эти туристы… — помотала головой Беатрис. — Все могло и хуже кончиться…
— Я не турист, мисс, — сказал Мазур. — Я фоторепортер. Показалось, выйдут неплохие кадры…
Платок уже чуть ли не насквозь промок от крови, и Мазур рявкнул про себя: ну решайся на что-нибудь, кукла госдеповская, а то уже и куртка в крови испачкалась…
Беатрис перебросилась парой слов на местном со спутником. Тот изрек что-то, очень похожее на согласие.
— Садитесь в машину, — решительно сказала Беатрис. — Мы вас отвезем к врачу.
— Спасибо, — сказал Мазур предельно искренне. — Если бы не вы…
— Садитесь в машину, не болтайте!
И приказала что-то водителю. Мазур сел в машину, застегнул чехол фотоаппарата, закинул голову назад. Водитель, торопливо распотрошив автомобильную аптечку, распечатал пакет с бинтом и отмотал Мазуру чуть ли не половину.
— Прижмите к ране, — сказала Беатрис. — А платок выбросьте, он уже насквозь промок…
Мазур выбросил платок, захлопнул дверцу, и машина тут же рванула с места. Ну что же, пока все шло гладко и позволяло питать надежды на удачу: принцесса, как и рассчитывал Лаврик, спасла рыцаря от драконов…
Сидевший рядом с шофером Деймонд обернулся к нему:
— Вы из какой газеты?
— Я сам по себе, — сказал Мазур. — Старый фрилансер.
— Понятно, — хмыкнул американец. — То-то держитесь так спокойно, я вижу. Турист паниковал бы, кричал, что нужно вызвать полицию…
— Да какая там полиция, — сказал Мазур, старательно прижимая к рассеченной брови понемногу промокающий бинт. — Где их теперь искать… А что до спокойствия — тут вы в самую точку. Бывало и похуже, в той же Африке…
— Да уж, беспокойная у вас профессия…
— Зато порой неплохо оплачивается, — сказал Мазур. — Конечно, на этих чертовых красных… это ведь наверняка были красные?
— Будьте уверены.
— На этих чертовых красных много не заработать, так, пустяки. Но меня заверяли, что тут можно щелкнуть вещи и поинтереснее. Те, что оплачиваются гораздо лучше.
— Не исключено… — сказал Деймонд, переглянувшись с Беатрис, словно бы смешливо. — Места тут беспокойные…
— Я и не думал, что здесь так хорошо говорят по-английски, — сказал Мазур.
Эти двое вновь переглянулись, улыбаясь уже в открытую.
— Мы, видите ли, американцы, — сказала Беатрис.
— Ах, вот оно что… — сказал Мазур. — Случаем, не журналисты?
— Увы… — пожала плечами Беатрис. — Я политик, а Пит — социолог.
— Черт побери, ребята! — сказал Мазур обрадованно. — Политик и социолог? Значит, наверняка знаете тут все и всех? Может, и интересные места, где можно щелкнуть что-нибудь достойное?