«Скорее бы уж, — раздраженно думала я, глядя на Ленку. Она при помощи Насти что-то терпеливо втолковывала Ингумбо. Тот внимательно слушал и все время кивал головой, словно китайский болванчик. — Чего, интересно, она ему объясняет? Как пистолет держать? Так ведь он и сам не дурак, хоть и по голове стукнутый. Время тянет, Рэмбо в юбке! Можно подумать, у меня нервы железные!»
Однако, как поет один известный, очень уважаемый мною певец, «все имеет свой конец, свое начало». Пришел конец и моим страданиям.
Ленка, самочинно взявшая на себя роль командира, выстроила небольшой отряд штурмовиков возле костра. Выглядели мы не слишком воинственно, прямо скажем, не по-боевому. Две вялые, субтильные девицы, в руках которых оружие так же уместно, как плиссированная юбка на жирафе, под началом третьей, такой же субтильной, но очень энергичной. Ингумбо в нашей компании смотрелся как чернослив в борще. Зато автомат так органично вписывался в образ негра, будто он так и родился с оружием в руках. Кто-то из девчонок весьма кстати вспомнил о тех самых «уоки-токи», что обнаружились в ящике вместе с шампанским, и о видеокамере. Рации подверглись всестороннему изучению и тщательной проверке. Обе, к счастью, работали. Одну «трубу» оставили Насте, велев не разлучаться с ней ни на минуту, другую взяла Ленка. Видеокамеру тоже прихватили на всякий случай: вдруг придется документально фиксировать злодеяния террористов и наш героический подвиг.
Наконец все подготовительные мероприятия были окончены. Студентка окинула состав группы хмурым взглядом, издала не то стон, не то печальный вздох, немного смущенно кашлянула, а потом заговорила вполне командирским голосом:
— Значит, так. Порядок следования группы к объекту такой: впереди иду я, за мной — Дарья, следом — Ярослава, Ингумбо замыкающий. Идти строго друг за другом, во время движения никаких разговоров…
— У меня вопрос… — подняла руку Дашка.
— Ну?
— Темно. Как мы увидим друг друга в джунглях?
— У меня есть фонарик. Он достаточно мощный, так что не потеряемся. Правда… — Ленка слегка замялась. — При подходе к базе его придется выключить, чтобы не обнаружить нашего присутствия. Впрочем, это не имеет значения, потому что база освещается пятью мощными прожекторами.
Тут я удивилась: когда это Ленка успела их сосчитать? Во время нашего с ней «визита» на базу я никаких прожекторов не заметила. Впрочем, в тот момент я думала лишь о том, как быстрее убраться восвояси. Кстати, наличие прожекторов здорово осложняло нашу задачу: в их свете группа будет видна как на ладони. Высказать сию здравую мысль мне не удалось — Ленка сделала знак рукой, который я сочла призывом к молчанию, и продолжила:
— Нам нужно незаметно проникнуть на территорию базы, а точнее, в один из домиков. Там, по нашим со Славкой предположениям, могут находиться пленники, то есть Маруся и Елена. Вот их-то и нужно освободить.
Что-то не припомню, чтобы я выдвигала какие-либо предположения, но спорить не стала, а вместо этого робко напомнила:
— Лен, там колючая проволока под напряжением…
— Ага. Но вы не волнуйтесь, у Ингумбо имеются кое-какие соображения на этот счет.
— Лучше бы у него имелись соображения насчет рации. — проворчала себе под нос Дарья. — Тоже мне. Попов пережаренный, радиолюбитель хренов! Да и с чего бы ему в электронике разбираться? У них в Зимбабве небось до сих пор тамтамы вместо радио используют…
Студентка, конечно, слышала Дашкино ворчание, но сделала вид, что не разобрала ни слова.
— Еще вопросы будут? — строго спросила она.
Лично у меня вопросов не было, зато имелась уйма сомнений. Ну, во-первых, звери и птицы, большей частью дикие. Многие из них имеют дурацкую привычку охотиться именно ночью. Вот бы знать, они так же боятся света электрического фонаря, как и живого огня? Палить в животных из пистолетов и автоматов негуманно и небезопасно: к чему поднимать лишний шум, привлекая тем самым внимание террористов? Может, они до сих пор уверены, что их тайник с оружием не обнаружен. А тут мы — «пиф-паф, ой, ой, ой»! Разволнуются парни, побросают все свои дела и… На что способны взволнованные террористы, я пока не знала. Дай бог, не узнать никогда! Но не это терзало меня со страшной силой. Я вдруг подумала вот о чем: допустим, все пройдет гладко, мы найдем Маньку с Еленой и благополучно их освободим. А дальше-то что? С острова нам все равно никуда не деться, кругом сплошной океан… Катер сломан, никакого паруса или весел мы пока не смастерили, так что побег по воде так же нереален, как и полет на Марс на дельтаплане. Нежные отношения с рацией у Ингумбо так и не сложились — она по-прежнему не функционировала. Следовательно, ждать помощи с большой земли тоже не следует. Между тем террористам ничто не помешает взять новых заложников. Может, все-таки рискнуть и вступить с ними в вооруженное противостояние? Вдруг, и правда, обнаружится какой-никакой передатчик?
Развивать данную тему дальше я не решилась. Бог знает, до какой крамолы можно додуматься! Вместо этого я напомнила себе, что моя Маруся томится в плену, а Манькино томление для меня хуже пожизненной каторги, честное слово. Поэтому, тряхнув головой, я отогнала сомнения и довольно бодро ответила за всю группу штурмовиков:
— Нет вопросов, командир. Мы готовы. Давай уже пойдем, Лен…
Кристина, Карина и Настя провожали нас, словно в последний бой. Их лица сковало выражение такой скорби, что возвратиться в полном здравии и «на щите» мне было бы неловко.
— Ладно, пошли мы, — неловко переминаясь с ноги на ногу, промямлила Дашка. — Если что… вы уж того… держитесь, что ли…
— И если вдруг вас найдут, передайте Игнату, Манькиному мужу, я шла до конца, — печально добавила я, сожалея, что не догадалась даже записки никакой оставить человечеству. А впрочем, что записка? Так, слова, и ничего более. Я вообще после себя ничего не оставила, никакого, даже малюсенького следа в истории! Очень меня этот факт опечалил, и я выразительно шмыгнула носом.
Прощание выходило каким-то уж совсем трагичным, словно провожали нас не на выручку подруг, а в последний путь. Ленке это не понравилось, а может, она просто боялась накликать беду.
— Вы бы еще марш Шопена провыли. Да, вот еще что… Настя, по пустякам «трубу» не используй, если только что серьезное приключится. Батареи в этих штуках хилые, надолго их не хватит. Все, пошли.
И мы пошли. В том порядке, в каком велела студентка: впереди она сама с фонарем в руках, Дашка, я, Ингумбо. Негр что-то бормотал себе под нос, чем, признаться, раздражал. Ведь Ленка ясно говорила: никаких разговоров! Но едва наш отряд вошел в джунгли, Пятница умолк, хотя на это раз я предпочла бы слышать за спиной его ворчание. Незнакомые, а потому устрашающие звуки пугали своей загадочностью.
Свет достаточно мощного фонаря словно нож разрезал чернильную темноту. Тропа, по которой мы крадучись двигались, была видна более или менее ясно. Однако слева, справа, сверху, сзади — черным-черно, как у нашего негра в… Я устыдилась привычного, в общем-то, сравнения и мысленно попросила прощения у Ингумбо. Кстати, он шел так бесшумно, что не знай я о его присутствии за своей спиной, могла бы смело сказать — там никого нет.
Едва эта мысль посетила мою голову, как немедленно возникло сомнение: а вдруг там на самом деле никого нет? Ну не может человек идти то лесу, не производя при этом даже легкого шороха! Следовало, наверное, оглянуться, убедиться в наличии Ингумбо, но отчего-то я этого не делала, а продолжала шагать следом за Дарьей, терзаясь сомнениями и кляня себя за малодушие и нерешительность. «Вот сейчас дойдем до того куста, и я непременно оглянусь», — обещала я себе.
Однако куст сменялся деревом, затем другим кустом, потом следующим, а оглядываться я не спешила. Один раз, правда, зачем-то задрала голову вверх. Ничего, кроме черных крон деревьев, сквозь которые едва угадывалось небо, не углядела.
Неожиданно где-то справа, там, где была сплошная темнота, раздался сперва шорох, а затем протяжный негромкий стон. Мы все как по команде остановились, прислушиваясь.
— Кто это? — прошептала я, непонятно к кому обращаясь.
Ленка посветила фонариком туда, откуда раздался стон. Результатов никаких. Мы долго вглядывались в выхваченный светом кусок джунглей и ничего, кроме растений и малопонятных теней, не видели.
И тут я ощутила страх. Нет, не просто, а настоящий, какой-то животный ужас. Он наползал на меня из этой чернильной темноты и сковывал холодом. Очень хотелось закричать. Громко, так громко, чтобы сорвать голос, но связки тоже были скованы холодом, оттого я могла лишь издавать глухое сипение. Почему-то именно сейчас мне все-таки удалось повернуть голову в сторону Ингумбо…
Есть оно, шестое чувство, граждане! Не зря последние четверть часа (по моим представлениям) я спиной ощущала пустоту.
— Нету нашего Пятницы! — с горечью в голосе хрипло воскликнула я.
— Наверное, звери слопали… — не слишком уверенно предположила Дашка.
— На фига он им? Вокруг полно дичи. А насколько мне известно, дикие звери нападают на людей лишь в исключительных случаях, когда больше жрать нечего. — резонно заметила Ленка.
— Но… если не звери… тогда… — Дарья, кажется, была близка к обмороку.
В ответ мы со студенткой дружно вздохнули. Вывод, по-моему, был очевиден: кроме нас, глупых «амазонок», на острове обитали только дикие звери, но они не в счет. И террористы. Наверное, у них имелись какие-нибудь посты на подступах к базе, они засекли нас и… Господи, бедный Ингумбо! Хоть он и говорил, что его голова крепкая, как бразильский орех, — несколько сильных ударов по ней все же не могут пройти бесследно.
Представляю себе, как сейчас, должно быть, разочарованы плохие парни! Они-то были уверены, что негр помер, а его тело растерзали те самые дикие звери. «Теперь уж Пятницу точно прикончат», — невесело подумалось мне.
Исчезновение (или похищение?) Ингумбо осложняло нашу кампанию. Естественно, первым делом возникла мысль: кто следующий? Но лаже если ее отогнать, все равно остается немало сомнений. Хозяева базы уже знают о нашем отчаянном демарше и наверняка готовят какую-то пакость, ожидая прибытия гостей. Под пакостью может скрываться что угодно, лучше об этом не думать, иначе есть вероятность свихнуться. Так стоит ли продолжать поход, коль скоро противник о нем уже знает? Кто-то из полководцев сказал замечательную фразу: «Предупрежден, значит, вооружен». Да уж, вооружения у террористов наверняка хватает.
Теперь еще один немаловажный момент. Как мне помнится, у Ингумбо были соображения, как нам избежать непосредственного контакта с колючей проволокой, находящейся под напряжением. Интересно, Пятница успел ими поделиться с Ленкой?
Сомнений и вопросов накопилось слишком много, чтобы я могла удержать их в себе. Потому я поспешила поделиться ими с Ленкой. Она командир — ей и флаг в руки!
— Да-а… — печально протянула она. — Как это ни парадоксально звучит, но в нашей ситуации было бы лучше, если бы Ингумбо попал в лапы голодного тигра.
— Ага, — немедленно согласилась я. — Лен, а почему Пятница не стрелял? Не успел?
— Может, не успел, а может, не захотел шум поднимать, — выдвинула предположение Дарья и, бросив укоризненный взгляд на Ленку, добавила: — Было же указание — не шуметь.
Подобное указание мы в самом деле получали. Но тогда невозможно было предположить, что именно нас ожидает впереди. В любом случае Ленка — начальник, ей решать, продолжать поход или вернуться в лагерь.
В свете фонаря растерянность, разлитая по лицу студентки, была видна как днем. Конечно, ей, молодой пацанке, трудно принять решение.
«И грабли те же самые приветствуют меня», — подумала я словами поэта-юмориста и тяжко вздохнула: — Будем надеяться, что негра все-таки сожрали звери. Ужасно, конечно, но так лучше и для нас, и для него самого. Надо идти дальше, только держаться кучнее, что ли… Мы увидим, если на базе паника или что-то та-кое, что может вызвать подозрения. Короче говоря, будем действовать по обстановке.
— Давайте с девчонками свяжемся. — внесла предложение Дашка. — Вдруг Ингумбо в лагерь вернулся?
Мысль показалась абсурдной — с чего бы вдруг Пятница решился нарушить приказ командира? Солдаты так не поступают, для них слово начальника — все равно как слово божье: сомнениям не подлежит, а нарушить его — значит подписать самому себе смертный приговор. Я была уверена, Ленка думает примерно так же, однако, к немалому моему изумлению, она достала «трубу» и попыталась связаться с лагерем. Сперва были слышны малопонятные щелчки, треск, а потом до слуха долетел едва узнаваемый голос Настасьи:
— Ага, то есть прием! Мы тут, а вы?
— А мы там, — раздраженно отозвалась Ленка. — Ингумбо не заходил?
— Куда? — не поняла Настя.
— В туалет! — злясь на бестолковость товарки, рыкнула студентка, но тут же пояснила: — В лагерь не заходил?
— Не-ет, не заходил… А он разве не с вами?
— Был с нами, да весь вышел.
— Куда? — снова повторила Анастасия.
Диалог между Настей и Ленкой, напомнивший мне известную балладу «У попа была собака», зашел в тупик, и студентка отключилась.
— Иначе и быть не могло. — вздохнула Дашка.
— Так чего ж ты… — замахнулась Ленка. — Мы ведь могли обнаружить себя.
Дарья невесело усмехнулась:
— Почему-то мне кажется, мы себя уже обнаружили. Впрочем, я могу ошибаться. Чего делать-то будем, девчонки?
Хороший вопрос, своевременный. Лично я уже высказала свое мнение, оттого лишь пожала плечами и уставилась на студентку. Ленка напряженно размышляла. Я понимала, как ей сейчас трудно: взять на себя ответственность за наши жизни — дело нелегкое, особенно после того, что случилось с Ингумбо. Но что именно?
Внутренний голос что-то неразборчиво вякнул насчет благоразумия. Пришлось послать его куда подальше: какое тут, к черту, благоразумие, когда во мне проснулся азарт первобытного охотника! Видя, как Ленка медлит с принятием решения, я ринулась ей на помощь и решительно шарахнула по стволу какого-то дерева. Скривившись от боли, я предложила действовать по первоначальному плану:
— Надо идти. Хрен с ним, с Ингумбой. Там наши девчонки. Им наверняка несладко. И потом, как там в песне поется? «Возвращаться — плохая примета»? Вот и не будем возвращаться, правда, Лен?
Ленка, будто очнувшись от спячки, подтвердила:
— Да. Работаем как договорились.
Дашка заметно скисла. Оно и понятно — в ней, наверное, азарт первобытного охотника скончался, не приходя в сознание.
Мы снова двинулись в поход в скорбном молчании. Молчали вовсе не потому, что боялись обнаружить себя перед противником. Просто всех троих одолевали мрачные предчувствия. А мое так и вовсе спелось с внутренним голосом, и теперь они хором внушали мне, что ничего хорошего ожидать не приходится, что надежды на светлое будущее остались в прошлом — в общем, сбивали с пути истинного. А может, наоборот. Пытались на него наставить. Я запретила себе слушать этот хор и попыталась придать мыслям нужное направление. В частности, озадачилась вопросом: как все-таки справиться с колючей проволокой, а заодно и с террористами. Насчет последних решение пришло как-то само собой: буду палить по ногам.
«По ногам, конечно, гуманно, только стреляют они все-таки руками, — возразила я сама себе. — хотя с простреленными нижними конечностями им будет не до стрельбы. По крайней мере, очень я на это надеюсь».
Гораздо труднее оказалось придумать чего-нибудь насчет «колючки». Никогда раньше иметь дело с подобной штукой мне не приходилось. Видеть видела, но только на значительном расстоянии, и почему-то всегда думала, что развешивать ее где ни попадя — дело зряшное, потому как сами «колючки», на мой взгляд, слишком маленькие и при известной сноровке продраться через них труда не составит.
С чисто человеческой нежностью и тайной надеждой я посмотрела на Ленкин затылок. Хотелось бы верить, что папа-полковник научил ее справляться с препятствиями в виде колючей проволоки. Да, но ведь на этой базе она под напряжением… С этого места моя мысль, подогреваемая буйной фантазией и неуемным воображением, заработала с удвоенной силой, но почему-то в ином направлении: