— Вот теперь ты меня разозлила всерьез, — зарычал воришка, утирая рубиновую струйку крови под носом. Его лицо превратилось в маску разъяренного беса. Бес схватил ее рукой, испачканной в крови, крепко сжал челюсти и плюнул в лицо. Штанга разжал пальцы, и она упала на землю. Удар сапогом в спину. Дыхание застряло у нее в легких. Еще удар. Над ней появилось высокое небо. Кулак. Небо почернело. Кулак. Тишина. Небо исчезло. Стало темно и жарко. Ветер. Запах ветра и дороги. Ансельмо. И снова тихо. Темно и мягко.
Она открыла глаза, подняла голову и увидела лицо Ансельмо. Она каким-то образом оказалась на раме его велосипеда и сидела в ограде его рук, прижавшись к широкой надежной груди, чувствуя быстрые удары его сердца в свою спину и слыша далеко за ними шум мопедов.
Командир затормозил, подав остальным знак остановится.
— Пусть катят, — сказал он, разворачиваясь, — мы с ними позже поговорим.
Он узнал этого типа на велосипеде. Он прекрасно знал, где его искать. И знал, как он ему отомстит. И он сделает это очень скоро.
— Больно? — спросил Ансельмо, глядя на руку Греты. Она в кровь разодрала костяшки и порезала ладонь.
— Нет, — солгала она.
От ударов ногами и кулаками еще гудели мышцы и кости. Она с трудом держалась на велосипеде. Ансельмо остановил у фонтана. Взял ее руку и сунул под струю холодной воды. Кожу жгло как в аду.
— Жжет?
— Нет.
Ансельмо провел пальцем по порезу, осторожно смахивая песчинки асфальта:
— Хочешь домой?
Это было последнее место, куда она хотела в этот момент.
— Нет.
Ансельмо покачал головой с полуулыбкой, сложил ладони чашкой и, подставив их под струю, набрал немного воды:
— Ну а воды-то ты хочешь?
Грета едва заметно улыбнулась:
— Да.
Она поднесла губы к его рукам, сделала глоток и только тогда поняла, как ей хотелось пить. Вода растопила льдинки ярости, засевшие у нее в горле, и Ансельмо видел, каким спокойным стал ее взгляд, когда она снова раскрыла глаза над его уже пустыми ладонями.
— Слушай, а что ты там делала с этими ребятами? — спросил он.
Грета отодвинулась:
— Это не твое дело.
Увидев, как робкая улыбка растаяла на ее губах, он кивнул, потом погладил ее по голове, провел рукой по щеке, задержал свой взгляд в зелени ее глаз:
— Хорошо. У каждого свои секреты.
Грета этого не ожидала. Ни такого ответа, ни тем более ласки. Она замерла под его взглядом со странным, незнакомым чувством благодарности.
— А теперь мы поедем за твоим велосипедом.
Боль
В одно и то же место можно прийти разными
путями. Иногда дорога оказывается труднее,
чем ты думал, иногда подъемы заставляют
сожалеть о том, что ты вообще вышел из дома.
Но именно в конце подъема горизонт
расширяется и поездка превращается
в приключение. Наш голос — это призыв
к горизонтам, бесконечным,
как небо.
Серена всматривалась в лицо своей дочери с тех пор, как та встала. Грета спокойно цедила из чашки кофе с молоком и поглядывала на стрелки-гусеницы. Спокойно. Серена никогда не видела ее спокойной. Казалось, дочь все делала под воздействием какой-то силы, которая толкала ее прочь из дома. Как будто в любом другом месте ей было лучше. Сегодня она даже села за стол, чтобы позавтракать. С ней что-то случилось.
— Что это у тебя? — заволновалась Серена, вдруг заметив порез на ее ладони.
— Ничего.
— Дай-ка посмотреть.
Грета дала матери изучить рану:
— Мам, правда ничего, я просто упала с велосипеда.
«Мам»? Она уже года два не называла ее мамой. Хорошо было снова услышать это слово. Оно пахло молоком без кофе. И тем временем, когда Серена мазала зеленкой разбитые коленки дочери. Теперь Грета могла сама о себе позаботиться.
— Ладно, послушай, — сказала «мам», присаживаясь на соседний стул, — не хочешь мне ничего рассказывать — не надо. Но если тебе захочется с кем-нибудь поговорить — я всегда рядом.
Грета смотрела в чашку. Ее щеки медленно краснели от смущения. Она думала об Ансельмо, о вчерашнем вечере, о прощании у подъезда.
— Я знаю, что ты всегда рядом, — ответила она матери.
В ее голосе не было обычного раздражения. В нем была нежность. Что-то новое, едва уловимое, но Серена тут же все поняла: ее дочь влюбилась.
— Если так и будешь смотреть в чашку, опоздаешь, — сказала она с заговорщической улыбкой.
Грета вдруг очнулась. Сегодня жирная гусеница ползла по часам быстрее обычного. Торопливо проглотив остатки кофе, она побежала в свою комнату за Мерлином и через несколько минут уже была на улице.
Площадь, которую она всегда ненавидела, сегодня была самым прекрасным местом на земле. Она посмотрела на газон, изрытый колесами скутеров и велосипедов. Здесь всего несколько часов назад Ансельмо попрощался с ней, скользнув губами по щеке. Они нашли Мерлина, брошенного у подземного перехода, и возвращались домой на двух велосипедах, съезжаясь на каждом светофоре, чтобы потом снова выровняться в линию друг за другом. Они подъехали к Корвиале уже на закате. Тихие пустынные улицы заливал золотистый свет. Грета прислушивалась к двум велосипедам, которые переговаривались без слов, и смотрела, как их колеса катят по асфальту, то отстают, то обгоняют друг друга, играя с дорогой, как будто в жизни нет и не может быть ничего другого.
Она села на седло и услышала одинокий звук цепи, покатившейся по зубчатому колесу. Давя на педали, она вспоминала всю их историю с самого начала. С того момента, как они случайно встретились, когда у нее прокололо камеру. Потом подумала о Бахар, о письме, которое пришло накануне ее отъезда, о вчерашнем вечере. Ансельмо всегда возникал из ниоткуда в тот самый момент, когда нужна была его помощь. Просто совпадение? Чистое совпадение, чтобы создать совершенное мгновение? Спокойное утро дрогнуло, дорога запрыгала под колесами. Асфальт перешел в брусчатку из маленьких кирпичей, на которых ее велосипед задребезжал, путая мысли.
— Эмма, завтрак готов.
Услышав голос домработницы, Эмма побурчала и повернулась на другой бок.
Женщина поставила на письменный стол поднос с чаем, стаканом свежевыжатого сока и только что вынутым из печи круассаном и открыла окно. Свежий мартовский воздух и ясный утренний свет обдали комнату как ушатом ледяной воды. Эмма свернулась калачиком с твердым намерением даже носа не показывать из-под теплого одеяла.
— Мама разозлится, если ты опоздаешь в школу. Вставай.
Нет. Сегодня нет. После того что случилось вчера, она не хотела никуда идти, ее мать могла злиться сколько угодно. Ее утренние занятия йогой для того и предназначались: выместить зло.
— Я простудилась. Я не пойду в школу, — хрипло прошептала Эмма. — Мама все знает.
Домработница посмотрела на гору одеял, наваленную на кровати. Сложила руки на груди и нахмурила брови. Она понимала, что Эмма лжет, но сказала только то, что должна была сказать:
— Ну, хорошо, если мама все знает.
— М-м-м.
Эмма услышала удаляющиеся из комнаты шаги и звук закрывшейся двери. Запах горячего круассана проник сквозь толщу одеял и защекотал нос. Она почувствовала резь в животе и провела рукой по шее, на которой сорванная цепочка оставила красную полосу. Тонкую и глубокую. Потом вскочила на ноги и побежала под душ. Это было в четвертый раз со вчерашнего вечера. Горячая вода стекала по телу вместе с пеной.
— Килдэр Эмма, — отчеканила Моретти, водя ручкой по журналу.
Ответа не последовало.
— Отсутствует, — сделала логичное умозаключение училка.
Грета и Лючия обменялись тревожными взглядами.
Пока Моретти нудно перечисляла имена и фамилии других учеников, Лючия оторвала клочок бумаги и стала что-то быстро писать. Потом передала записку назад, и та зашуршала из рук в руки, пока не добралась до парты Греты.
«Я звонила ей вчера весь вечер, но она не отвечала.
И сегодня утром тоже!
Сходим к ней после уроков?
Я должна вам сказать что-то очень важное».
Значит, Лючия ничего не знает ни о драке, ни о краже телефона. Если Эмма даже ей ничего не рассказала, видно, ей совсем плохо. Грета перевернула листок бумаги и написала: «Да».
— Эмма болеет. У нее температура, ей надо отдыхать, — встретила их домработница.
Она стояла перед дверью огромной квартиры Килдэр как сторожевая собака. Ростом чуть больше метра, смуглая кожа, густые черные волосы с редкой проседью собраны в длинный хвост.
— Пожалуйста, всего пять минут, и мы уйдем, — умоляла Лючия.
— Ее мать сказала, что Эмме нельзя выходить из дома.
— Так ей и не надо выходить, впустите нас! — настаивала Лючия, расплываясь в обворожительной улыбке. Бесполезно. Домработница была крепким орешком. Она невозмутимо стояла на пороге дома, скрестив руки на груди. Лючия подумала, что эта маленькая женщина похожа на злого мультяшного зверька.
— Ее мать сказала, Эмма должна отдыхать, — уперся зверек.
Переговоры, очевидно, должны были на этом закончиться, но тут по коридору медленно прошла сама Эмма. На ней был банный халат и полосатые носки. Мокрые волосы спутались на спине. Глаза опухли от бессонной ночи. Она была похожа на больную принцессу. Больную и очень грустную. Устало кивнув подругам, она положила руку на плечо домработницы и тихо попросила:
— Пусть они войдут. Пожалуйста.
— Нет. Вы болеете, — упорствовал мультяшный зверек.
Конечно она болеет, но от одного голоса Лючии ей становится легче.
— Если ты их впустишь, я поем.
Домработница некоторое время обдумывала предложение:
— Если ты поешь, твоя мать будет довольна, так?
— Так.
Предложение казалось выгодным, и зверек отступил в комнату, пропуская девочек:
— Только на пять минут.
— Спасибо! — пропищала счастливая Лючия и проскользнула в дверь.
Оказавшись в большой гостиной, уставленной свежими цветами, она снова принялась пищать:
— Как у вас красиво!
Грета пыталась поймать блуждающий Эммин взгляд, потом посмотрела на забинтованную руку:
— Болит?
— Болит.
— А где твоя комната? — не унималась Лючия.
Эмма едва заметно улыбнулась:
— Пойдемте со мной.
Комната была размером с квартиру Греты. Лиловые стены, кровать под балдахином с розовыми гортензиями, розовые шторы и небольшая беседка из ивовых прутьев со столиком и стульями, на которых уютно лежали мягкие разноцветные подушки. Лючия плюхнулась в кресло рядом с кроватью.
— Как во сне! — вздохнула она.
— Да, здесь красиво, — согласилась Эмма, усаживаясь рядом с ней.
Грета осталась стоять, чувствуя себя скованно и неловко.
— Когда у меня температура, я тоже не могу есть, — тарахтела Лючия, осматривая нетронутый завтрак на подносе. — Но поесть надо, Эмма, так нельзя.
Эмма покачала головой:
— У меня нет температуры.
Лючия оторвала глаза от завтрака и удивленно посмотрела на подругу.
— На меня вчера напали рядом с веломастерской.
— Когда?!
— Когда я преследовала Ансельмо. Если бы не Грета, не знаю, чем бы все это закончилось…
— Ничего не понимаю.
— Что непонятного? Я не хочу туда больше возвращаться.
— Кто на тебя напал? При чем здесь Грета?
— Их было трое. Они украли у меня телефон и цепочку. Грета с ними подралась.
— Как — подралась?! Одна с тремя парнями?!
— Не одна, а с Эммой, — сказала Грета, потирая раненую руку.
— Да, я в них камень бросила.
Лючия не сводила со своих подруг больших влюбленных глаз:
— А-бал-деть! Я… А-бал-деть! Нет… правда… Абалдеть!
Эмма и Грета переглянулись. От детского удивления в голосе Лючии что-то внутри у них зашевелилось, страх и злость ушли, и девочки улыбнулись друг другу. Да, им пришлось нелегко, но…
— Вы потрясающие! — добавила Лючия, подводя итог истории.
Они и в самом деле были потрясающие. Сильные и смелые.
— Слушайте, — продолжила Лючия, — мы не можем сейчас все это бросить.
— Лючия, — тут же остановила ее Эмма, — это становится слишком опасно. Может, мы ввязались в какую-то историю, в которой замешаны и эти типы. Сама подумай, мы же ничего не знаем обо всех этих письмах, конвертах, а вдруг в них что-то…
— Я все знаю об этих конвертах, в них нет ничего такого. Наоборот…
Лючия открыла рюкзак и достала из него блокнот в переплете из коричневой кожи. Блокнот был очень старый, углы загнулись и растрепались. Светлая рамка бежала по всему его периметру и рисовала на коричневой коже резкие зигзаги. Черный перекрученный шнурок охранял страницы тугим узлом, завязанным на корешке.
— Это секретный дневник Ансельмо.
Грета и Эмма молча смотрели на Лючию.
— Я читала его всю ночь. Не то чтобы я все поняла, но я уверена, что это ключ ко всем загадкам.
— Но где ты его нашла? — спросила Эмма.
— Когда вы убежали, я осталась в мастерской. Я ждала вас до вечера, потом вернулся Ансельмо. Он казался таким взволнованным! Бросил сумку на диван и стал говорить с отцом. Я хотела спросить его, куда вы делись, но они все говорили и говорили, кажется, они даже немного поругались. В общем, я села на диван и стала ждать, когда они закончат, потом увидела, что из сумки выглядывает блокнот, и взяла его.
С этими словами Лючия развязала шнурок и раскрыла блокнот на первой странице.
Эмма подошла ближе. Листы были исписаны карандашом и ручкой. Каждая запись начиналась с даты, места, времени и имени ветра.
— Как полки в тайной комнате, — пробормотала Эмма.
Ниже стояла надпись «адресат», имя человека и его адрес. Рядом шло краткое описание предмета, который был ему доставлен: конверт, письмо, открытка, посылка или пакет.
— Смотрите сюда.
Лючия открыла одну из последних страниц: на ней было имя Бахар, ее адрес и описание конверта, который она получила накануне.
— Вручив послание, он записывает время и место.
В мыслях Эммы несколько фрагментов пазла нашли свое место.
— Возможно, тайная комната — это склад, в котором Ансельмо и Гвидо собирают все эти вещи, — сказала она, указывая пальцем на страницы дневника. — Это могут быть неотправленные письма, как письмо Бахар, на котором не было почтового штемпеля. Или потерянные вещи, как белый пакет в автобусе.
Рассказав подругам все, что она видела во время преследования, Эмма подвела итог:
— Да, точно, они находят все эти письма и пакеты, хранят какое-то время на складе, а потом Ансельмо их развозит как почтальон. Но как они их находят и почему не доставляют сразу?
У Эммы изменился взгляд, грусть сошла с ее бледного лица, как грим по окончании спектакля, и глаза засверкали всегдашним дерзким и любопытным огоньком.
— Чтобы создавать совершенные мгновения! — ответила Лючия без тени сомнения в голосе.
Грета и Эмма вопросительно посмотрели на подругу.
— Здесь так написано.
Она полистала страницы и остановилась на одной, совершенно не похожей на все остальные. Ни даты, ни времени, ни места, ни имени ветра. Только длинная исповедь, записанная синими чернилами. Эмма прочла вслух:
— «Воздух исчерчен узором, невидимым для глаз. Но если ты знаешь ветер и умеешь слышать его дыхание, ты можешь разглядеть, как сплетения слов распутываются в небе словно клубки света. Это потерянные послания, никогда не произнесенные слова, мысли, доверенные ветру. Воздух соткан из тонких нитей, которые иногда рвутся. Мы умеем читать небо, находить послания, связывать разорванные нити и исправлять траектории судьбы, чтобы создавать совершенные мгновения».
— Он умеет читать небо, понимаете? — выдохнула Лючия. — Вот как он находит эти сообщения. Он смотрит в воздух и видит тонкие нити, которые иногда рвутся. И эти нити ведут его к адресату, а он должен только ждать нужного момента и следовать за нитями.