– У меня дружбан, – сказал Зеб. – Австрал. Пробовал. Грит, типа. Мясо. Ништяк. Ни жиринки. Вкуснятина. Вообще. Кайф. Жрачка. Честно.
– Хм, – задумалась я. – Тогда, по всей вероятности, можно решить вопрос положительно; я так считаю: если Бог создал какой-то продукт вкусным, на то есть причина.
– Верно. Сечешь. Я так же. Ага.
Зеб сначала оживился, а потом впал в несвойственную ему задумчивость, как будто внезапная мысль лишила его покоя.
– Оруэлл? – неуверенно спросил он.
– При чем тут Оруэлл? – удивилась я. Зеб развел руками:
– «Четыре ноги – хорошо».
Я тупо уставилась на него, но вскоре сообразила и хлопнула его по спине, да так, что он чуть не упал:
– Вспомнила! «Две ноги – плохо!» – Меня разобрал смех – Очень остроумно, брат Зебедий!
Его смущению не было предела.
Мы доехали до конечной станции «Бейкер-стрит». Чтобы сделать пересадку, нам пришлось практически подняться на поверхность; брат Зеб занял очередь в кассу, а мне оставалось ждать в сторонке и сокрушаться, что лондонское метро не дает возможности ездить «на обратных».
Я огляделась. Ну и толпы! Полная противоположность нашей Общине, где изо дня в день, неделю за неделей, а иногда и несколько месяцев подряд видишь только знакомые лица, причем хорошо знакомые, потому что там все свои, а встреча с незнакомцем – это целое событие. Здесь же все наоборот: кругом чужие, а увидеть знакомое лицо – большая радость и удача.
– Простите, вам помочь? – спросил одетый в серое пальто мужчина средних лет с черным портфелем в руке, осторожно взяв меня под локоток. – Вижу, стоите как потерянная.
– Отнюдь, – сказала я, косясь на его руку. – Я принадлежу к сонму Найденных. А вот вы, сэр, видимо, Потерянный.
– Не понял. – Мои слова сбили его с толку.
– Друг мой, вам сейчас встретилось счастливейшее и самое привилегированное создание на этой скорбной земле, ибо мне даровано предстояние перед Богом. Для меня большая радость и высокая честь…
– Эй! – К нам подскочил Зеб.
Пассажир забормотал извинения и, потупившись, растворился в толпе.
– Брат Зебедий, а как же моя миссионерская деятельность? – упрекнула я, когда мы уже шли к поездам.
– А вдруг. Черт. Типа. Маньяк. Йопт. Похож. Ты это. Остерегись.
– Не считай меня наивной, Зеб, – сказала я. – Мирские низости и пороки большого города мне не страшны. Возможно, у этого джентльмена возникли неблаговидные и даже сексуально-хищнические позывы, но ответь: разве не такие души в первую очередь взывают о спасении? Как служительница Истинной церкви, и тем более как Богоизбранница, я облечена святым долгом – проповедовать благое слово где только можно. Спасибо за твою заботу, но прошу, не считай, что меня дурят, когда на самом деле я проповедую. Если потребуется, я сумею позвать на помощь.
Похоже, эта отповедь не на шутку обидела брата Зебедия; хорошо еще, я не успела сказать, чтобы он не заблуждался на свой счет: в минуту опасности его вмешательство вряд ли повлияло бы на расстановку сил, поскольку он дюйма на полтора ниже меня ростом, а о физических кондициях и говорить не приходится. Мы уже вошли в поезд метро, а Зеб все еще дулся. Даже когда я попыталась его развеселить приглашением в вагон-ресторан, он только вытаращил глаза и фыркнул.
Но все же я надеялась, что проявила находчивость и знание реалий городской жизни: во всяком случае, мне было известно о существовании таких излишеств, как вагоны-рестораны в железнодорожных поездах.
Следующую пересадку мы сделали на станции «Грин-парк», где, опять же, требовалось подняться наверх, чтобы купить билеты до Ковент-Гардена.
– Ты уверен, что так быстрее всего? – спросила я своего единокровного брата, когда мы опять спускались вниз с билетами в руках.
– Автобусы, – пояснил Зеб. – Еле-еле.
– Но здесь мы вынуждены бегать вверх-вниз и на каждый отрезок пути покупать новые билеты.
– Типа, да, – вздохнул Зеб. – Шиза, ага?
Стоя на платформе в ожидании поезда на Ковент-Гарден, я недоверчиво изучала щиток с надписью: «Не влезай – убьет».
– Ничего себе, – вырвалось у меня.
***
Еще одна пересадка, очередной подъем за билетами на станции «Финсбери-парк» – и мы наконец-то добрались до Финчли; оттуда уже было рукой подать до многоквартирного дома вблизи Незер-стрит, который значился у нас как последний адрес моей кузины Мораг. При виде этого шикарного здания у меня пропал дар речи: в моем представлении многоквартирные дома всегда ассоциировались с самыми дешевыми муниципальными квартирами, если не трущобами; я еще думала, что Мораг, к ее чести, поселилась в самой скромной лондонской каморке, экономя каждый пенни. По одному лишь размеру припаркованных на частной стоянке машин, не говоря уже об архитектуре всего комплекса, можно было сказать, что скромностью здесь не пахло.
Мраморная лестница вела к двойным дверям из стекла, за которыми открывался вестибюль с мягкими креслами и экзотическими растениями. Подергав ручку, я обнаружила, что дверь заперта.
– Облом, – подытожил брат Зебедий. – Не пустят.
В мраморной стене он нашел глазами какую-то сетку из квадратных ячеек с кнопками и мелкими светящимися надписями. Сбоку виднелась небольшая решеточка.
– Номер? – спросил он.
– Тридцать пять, – сказала я.
Он провел пальцем сверху вниз по пластиковым ячейкам. Под отросшим ногтем чернела грязь, но я придержала язык.
– Во, – сказал он. – Тридцать. Пять. Написано. Мистер. Миссис. Гойл. – Он надавил на кнопку.
– Да? – Из-за решетки немного погодя зазвучал женский голос.
– Позволь-ка, брат. – Я отодвинула Зебедия в сторону и приблизилась к решетке. – Добрый день, мадам. Извините за беспокойство, мне нужна Мораг Умм, знаменитая исполнительница баритонной музыки.
– Кто, простите?
– Мораг Умм, знаменитая исполнительница баритонной музыки, – повторила я. – Мы с ней двоюродные сестры. По моим сведениям, она здесь живет. Это ее последний адрес, который нам известен.
– К сожалению, ничем не могу помочь. Леди, которая жила в этой квартире, выехала месяца два назад.
– Я не знала. Понимаете, она моя двоюродная сестра, и наша семья очень встревожена отсутствием вестей. Может быть, она хотя бы оставила адрес для пересылки корреспонденции?
– Не могу сказать. Простите, а кто этот джентльмен, рядом с вами?
Распрямившись, я уставилась на Зеба – не скрою, как баран на новые ворота. Он кивком указал поверх моей головы на маленькую коробочку, закрепленную сразу за входной дверью:
– Камера.
– Еще не хватало! – расстроилась я. – Нас снимают для телевидения?
– ТВ-глазок, – объяснил Зеб.
– Кошмар! – задохнулась я. – Сколько же зрителей собирает передача «Глазок»? – У меня пересохло во рту.
– Алло? – напомнил о себе голос из-за решетки. От моей тупости Зеб досадливо скривился:
– Не передача. Охрана. Квартир. Наблюдение.
Что-то вроде бы прояснилось; я поспешила вернуться к решетке переговорного устройства.
– Еще раз извините, мадам. Не расслышала. Это мой сводный брат, брат Зебедий, он тоже из ласкентарианцев.
– Как вы сказали? – удивился голос; Зеб вздохнул, и я краем глаза увидела, что он отрицательно качает головой. – Он тоже – откуда?
– Из ласкентарианцев. – Меня бросило в краску: растолковывать такие дела Неспасенным – жуткая морока. – Это долго объяснять.
•– Понимаю. Ну что ж, – сказал голос с очевидным намерением закончить беседу. – Жаль, что не смогла помочь.
– Может быть, она все же оставила почтовый адрес? – От безнадежности я решилась на повторную попытку, – Мы просто хотим убедиться, что с ней ничего не случилось.
– Вообще-то…
– Очень вас прошу.
– …она оставила адрес то ли агента… то ли менеджера, что-то в этом духе, на случай крайней необходимости. Но только адрес – ни номера телефона, ни факса.
– Это просто чудо! – сказала я. – О, мы вам чрезвычайно признательны.
– Подождите минутку, сейчас найду. – Раздался щелчок.
С несказанным облегчением я повернулась к Зебу, который рассеянно изучал деревья прилегающего сквера, и от избытка чувств хлопнула его по спине. Брата Зебедия качнуло и бросило на две ступени вниз. Закашлявшись, он уничтожил меня взглядом.
– …Вы слушаете? – прорезался знакомый металлический голос.
***
Поездка из Финчли прошла сравнительно гладко: по северной линии метро в южном направлении, до Тотнэм-Корт-роуд, пешком по Оксфорд-стрит, а дальше по Дин-стрит до Бруэр-стрит.
Район, куда привел нас адрес мистера Фрэнсиса Леопольда, импресарио кузины Мораг, выглядел весьма специфически.
– Похабель? – спросил Зеб и сделал очередную попытку усмирить дикую растительность (хорошо, если не живность) у себя на голове.
Остановившись на тротуаре, мы увидели вывеску «Книги для взрослых» и подозрительно пустую витрину.
– Ну, не знаю, – сказала я, отводя глаза. – Адресом вроде бы не ошиблись.
Брат Зебедий присмотрелся.
– Порнокиношка.
– А вот здесь?
Зеб сунулся в дверь.
– Пип-шоу. Внизу. Наверх. Модельки. Телки. Наверно, у меня был самый идиотский вид.
– Проститутки, – со вздохом объяснил Зеб.
– Ах вот оно что, – сказала я. – У кого бы навести справки?
На узкой физиономии Зеба уместился широкий спектр сомнений.
– Справки? Прям так? Не стремно?
– Брат Зебедий, – поразилась я. – Никак ты стесняешься? – Я обвела рукой многочисленные секс-шопы. – Порицать такие заведения может только ханжеское общество, которое страшится влияния сексуальности; а ведь в подобных местах торжествует, пусть в убогой и неприглядной форме, физическое единение духовных начал.
(Честно говоря, у меня не было уверенности, что дело обстоит именно так, – просто я позволила себе слегка перефразировать слова некоего брата Джейми, нашего неофита из Инвернесса, который обучался в университете города Стерлинга, всего в нескольких милях от Общины; правда, в его устах тирада звучала куда убедительнее. Теперь, оказавшись среди таких заведений, я затруднялась выявить приметы особого торжества. Однако мою мини-проповедь требовалось достойно закончить, даже если это был ложный сигнал.)
– Если вдуматься, – с пафосом произнесла я, – эти притоны, согласно нашему вероучению, заслуживают называться храмами!
Несколько секунд брат Зебедий сверлил меня взглядом полуприкрытых глаз. Потом, набрав полную грудь воздуха, медленно кивнул.
– Храмы. Ладно. Ага. Вперед. Давай. Ну. Клево. Это. – Он кивком указал на ближайшую к нам дверь. – Пропускаю.
***
Ни в одном из множества сомнительных заведений мы так ничего и не добились. «Чего?», «Не знаю, не слыхал», «Без понятия», «Ошиваются тут всякие», «Валите, пока целы» – так звучали самые приемлемые из полученных ответов. В тесном фойе эротического кинотеатра я попыталась объяснить, что, невзирая на скудость обстановки и преобладание меркантильных интересов над собственно порнографическими, существует все же некая связь между сугубо коммерческой эксплуатацией самого благого из человеческих инстинктов и чистым, освященным выражением этого желания, но постичь эту связь можно лишь посредством учения нашего Священного Ордена. На смену остекленевшим взглядам очень скоро пришла иная реакция.
Унизанная перстнями рука чрезвычайно крупного, коротко стриженного, облаченного в темный костюм джентльмена крепко ухватила меня за шиворот, предварительно нахлобучив мне шляпу прямо на глаза, и нас с Зебом бесцеремонно препроводили – мимо постеров непристойного содержания – прямо к выходу, а на пороге каждому дали такого пинка, что мы вылетели на мостовую, как из пушки, причем я едва не угодила под мотоцикл. Мотоциклист резко вильнул в сторону и, подняв щиток шлема, уверенно прокомментировал мои сексуальные пристрастия, склад ума и некоторые особенности телосложения, логично охарактеризовал меня через женские гениталии, а потом, видимо, запутался, потому что стал утверждать, что у меня под шляпой не голова, а мужской половой член (уж не знаю, где он видел такие размеры) и что союз моих родителей не мог быть санкционирован ни государством, ни церковью.
Приподняв шляпу, я попросила у него прощения, но он уже с ревом мчался прочь – только шлем прыгал вверх-вниз.
На противоположной стороне улицы ко мне присоединился Зеб. Его воротник остался в кулаке негостеприимного джентльмена (который все еще загораживал собой вход в кинотеатр, сложив на груди руки-бревна). Кое-кто из прохожих бросал на нас недоуменные взгляды.
– Цела? – спросил Зеб.
– Достоинство слегка пострадало, – сообщила я, расправляя куртку. – Но других повреждений нет. Сам-то как?
– Нормалек, – отозвался Зеб, повел плечами и одернул свитер.
– Ну и ладно. – Я поправила шляпу. – Не мешало бы чаю выпить; что скажешь?
– Чаю. Ага. Точняк. Кафе. Вон.
***
Королевский оперный театр «Ковент-Гарден» тоже не дал нам никакой полезной информации, правда, отказ был облечен в более вежливую и элегантную форму.
– Видимо, солистов целесообразнее искать в других местах, – сказал молодой человек, которого вызвала кассирша.
Он был обходителен и хорошо одет; единственное, что ему мешало, – это волосы: они беспрерывно спадали на лицо и закрывали правый глаз, а рука без устали откидывала их назад. Еще мне показалось немного странным, что в разговоре работник оперного театра цедит сквозь зубы и почти не разжимает губ.
– Понятно, – сказала я.
Обстановка решительным образом отличалась от той, какая встретила нас в порнографическом кинотеатре, менее чем в миле от этого места, хотя обилие позолоты и ярких, резких цветов навевало похожие, только более помпезные чувства.
– Но вы хотя бы слышали это имя? Мораг Умм, всемирно известная исполнительница баритонной музыки?
– Баритон, – произнес юноша, откидывая назад светлые волосы и задумчиво глядя на главную люстру под высоким потолком. – Баритон… – Он поджал губы. – Это где-то в Ирландии, что ли?
– Это род виолы да гамба, – холодно пояснила я. – С дополнительным набором симпатических струн.
– Да-да, – процедил молодой человек, как по принуждению. – Да-да. Пожалуй, когда-то я видел афишу концерта…
– Солировала наверняка моя двоюродная сестра, – сказала я.
Хм. – Сложив руки на груди, он прикрыл рот ладонью. – К сожалению, больше ничем помочь не могу. Не представляю, что побудило вашу родственницу написать письмо на нашем фирменном бланке, но в принципе канцелярские принадлежности у нас не убираются в сейф, а поскольку сейчас везде есть ксероксы и прочее… – Он улыбнулся и склонил голову набок. Волосы накрыли глаз. Рука в очередной раз откинула их назад.
– Понятно, – сказала я. – Жаль, конечно, но все равно спасибо.
Я пошарила в кармане куртки.
– Не стоит благодарности, – улыбнулся он и уже повернулся, чтобы уйти. Волосы опять закрыли глаз.
– Постойте; это вам на память, – сказала я и вручила ему заколку-«невидимку».
***
– Ну и ну, – заговорила я, – странно это.
Мы с братом Зебедием стояли на открытой террасе «Ройял-фестивал-холла», обдуваемые легким, но неугомонным речным ветерком, прямо над широкой серой спиной Темзы. Перед нами, покачиваясь на волнах, отраженных от чужих бортов, сновали прогулочные катера; иллюминаторы ловили солнечных зайчиков.
– Ага.
Сложив руки на груди, я прислонилась спиной к ограждению. Удрученное лицо Зеба уже подергивалось от легкого тика.
– Но я же своими глазами видела афишу! – клятвенно заверила я.
– Ага.
Для служащих «Ройял-фестивал-холла» имя кузины Мораг тоже оказалось пустым звуком; никакого концерта она там не давала, но ведь на афише, красовавшейся, с благословения дедушки, у нас в Верхне-Пасхальном Закланье, прямо в холле особняка, было черным по белому напечатано: вторник, 16 февраля 1993 года, начало в 20 часов (если, конечно, мне не изменяла память, которая до сих пор меня не подводила).