Так или иначе, мне всегда казалось, что обычный человек с легкостью подводит под свои желания, предрассудки и заскорузлые убеждения самую серьезную философскую и нравственную базу, чтобы только оправдать собственные эгоистические мотивы.
Будучи ласкентарианкой, я не принадлежу к разряду обычных людей, а как високосница в третьем поколении (других таких просто нет) обладаю не только исключительностью, но и некоторыми привилегиями, которые, разумеется, не снимают с меня определенных обязательств и груза ответственности. Поэтому мне, вероятно, не следует чересчур строго судить своих собратьев, даже в тех случаях, если нас с ними мало что объединяет, но многое разделяет и сталкивает лбами. Иначе я поставлю себя на одну доску с теми четырьмя молодчиками, которые, задыхаясь и осыпая меня бранью, остались тогда корчиться на коленях у железнодорожной станции. Уж не знаю, насколько это полезно для моей души, но я смаковала в памяти подробности вчерашнего происшествия, пока топталась в Ганнерсбери у въезда на магистраль; водители большегрузных и легковых автомобилей то и дело отпускали в мой адрес язвительные замечания (одни – из-за того, что я девушка, другие – из-за того, что я в шляпе), да еще норовили оскорбить, когда я отклоняла очередное предложение меня подвезти, считая эти автомобили недопустимо комфортабельными.
Надо было хоть как-то отряхнуть со своих ног скверну большого города. За время, проведенное в нашей нелегальной ночлежке, я слишком привыкла к электрическому свету (вначале мне было сложно понять, почему в заброшенном доме не отрубают свет, но потом кто-то объяснил, что компании – поставщику электроэнергии нет никакого дела до законности проживания, лишь бы счета оплачивались вовремя). Вчера вечером я раздумывала, не сделать ли еще пару затяжек; тем временем Боз, которому односложно вторил Зеб, подробно расписывал мои подвиги, отчего я невольно светилась от гордости, хотя старалась выглядеть скромницей. В итоге мне все-таки удалось избежать соблазна.
Мы переговорили с Зебом, и я сказала, что намерена продолжить поиски Мораг в расчете на то, что выполню свою задачу, прежде чем Община услышит (не важно, от меня или от кого-то еще) прискорбную весть о двойной жизни нашей с ним кузины. Зеб не возражал. Вслед за тем я пожелала всем спокойной ночи, залезла наверх и улеглась в гамак, радуясь, что не поддалась искушению. Правда, на следующее утро, выйдя с рассветом из Килберна, я уже поймала себя на мысли, что хочу сесть в автобус или поехать на метро. Мне и тут удалось себя обуздать, но все эти порывы и желания говорили о том, что я заражаюсь мыслями и привычками Неспасенных.
Возможно, есть какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы нарушать те очевидные правила, которым ласкентарианцы обучаются с детства и потом истово следуют на протяжении всей жизни; чем дольше я стояла на дороге, отвечая отказом на предложения меня подвезти или уступая место в машине другим желающим, тем больше удовольствия получала от этого этапа моей миссии. Во мне странным образом смешались различные чувства: ликование от вчерашних уловок и боевых действий, облегчение от расставания с большим городом, ноющая тоска по дому (да и в общем-то, по всем нашим), тревожное волнение оттого, что кузина Мораг меня невзлюбила и даже начала избегать (если, конечно, я сама и атлет из «Ламанчи» ничего не перепутали), и, наконец, навязчивый страх, что кто-нибудь из молодчиков, которых я вчера «угостила» перечным соусом, именно сейчас будет проезжать этой дорогой и выскочит из машины, чтобы меня отметелить.
Я повторяла себе, что население Лондона достигло почти семи миллионов и что Брентвуд находится очень далеко и совсем в другой стороне, но страх, по-видимому, оказался сильнее чувства гордости и благостности, с которым я отмахивалась от тормозивших машин, и заставил меня принять предложение милой молодой пары, ехавшей на старенькой французской малолитражке – ни дать ни взять, консервная банка. Их путь лежал только до Слоу, но для начала и это было неплохо. Их заинтересовала доска, подложенная мною на сиденье, и я стала рассказывать о ласкентарианстве и о наших аскетических привычках. Похоже, они не чаяли, как от меня избавиться.
По скромным прикидкам, у меня ушло часа полтора, если не больше, чтобы сначала выбраться из Слоу, а затем поймать еще одну машину; на этот раз я оказалась в пикапе, за рулем которого сидел рабочий-строитель: в грузовом отсеке, помимо меня, теснились трое парней, одетых как футболисты. Меня довезли до Рединга; отъезжая, пикап выдохнул облако цементной пыли, которая еще долго разъедала мне глаза.
После этого я провела около часа на обочине магистрали А-4, изучая карту и отряхивая от пыли куртку и брюки, а потом села в машину к лощеному, но небрежно одетому парню, ехавшему в Ньюбери, на любительский матч по крикету. Он тоже спросил про Сидячую доску, и я сравнила ее с молитвенным ковриком, чем, похоже, только ввела его в заблуждение. В машине я изучила автодорожный атлас и посчитала более достойным не выходить на пересечение с автострадой, откуда можно ехать прямиком по М-4, а держаться небольших второстепенных дорог. Я проехала с этим парнем (он работал торговым представителем какой-то фармацевтической фирмы, но в тот день, очевидно, взял выходной) до самого Ньюбери, и мы всю дорогу болтали о том о сем. Подозреваю, что он со мной флиртовал, но у меня в таких делах опыта нет – возможно, это была простая доброжелательность. На выходе из Ньюбери я подкрепилась бутербродами, которые приготовила мне в дорогу Тушка.
Вслед за тем я добралась до Бэрбеджа (с заядлым курильщиком: у меня еще сильнее защипало глаза), оттуда до Мальборо (с получившим увольнительную солдатиком, который, переключая передачу, так и норовил погладить меня по ноге и бедру, но я демонстративно вытащила из лацкана куртки пятнадцатисантиметровую шляпную булавку и начала ковырять ею в зубах), далее до Кальна (с обходительным седеющим мужчиной, который, по некоторым признакам, возвращался с любовного свидания), затем до Чиппенхэма (в продуктовом фургоне, с бедолагой, который в этом месяце должен был стать отцом, а назавтра ждал решения своей участи: его могли уволить в результате какого-то зловещего плана под названием «рационализация»), и наконец, уже в наступающих сумерках, въехала в деревню Келстон с еще одной супружеской парой. Эти были намного старше и болтливее тех супругов, с которых начался мой день. Им тоже стало интересно, зачем нужно подкладывать под себя доску, но я сослалась на радикулит. Они пригласили меня переночевать у них в Келстоне. Я вежливо отказалась и только позволила себе взглянуть на их дорожный атлас. Гамак повесила прямо в лесу, на подступах к деревне. Ночью прошел короткий дождь; я укрывалась своей котомкой, но все равно промокла.
Занимавшийся рассвет быстро разбудил меня сыростью и холодом; все тело затекло; я умылась обильной лесной росой, а потом залезла на вековое дерево – отчасти, чтобы размяться, отчасти, чтобы согреться.
Над лесными кронами небо окрасилось тревожно-красным, но это было красиво, и я немного посидела среди ветвей, просто наблюдая за ватными облаками, слушая пение птиц и славя Бога и Их Творение своей собственной песней, которую беззвучно пела в душе.
***
Окраинами Бата я вышла к магистрали А-39 и, около часу отшагав пешком, стала ловить машину у круговой развязки. Движение показалось мне более напряженным, чем вчера, и только остановившись на краю дороги, я призадумалась и поняла, что сегодня понедельник, а вчера было воскресенье. Обругала себя за недомыслие: могла бы сориентироваться накануне. Это не имело отношения к поискам Мораг, но глупо было задаваться вопросом, почему люди не на работе.
Ласкентарианцам не в диковинку терять ощущение времени – мы живем по естественным циклам лунного месяца и года, а не по искусственному делению на недели, но мне пришло в голову, что, поселившись среди Нормалов, я бы запросто приспособилась к их образу жизни. Сквот в Килберне был не в счет – он отличался от типичного жилья Обреченных. Я снова вспомнила нашу Общину и всех ее обитателей. Хотелось верить, что мистер Уорристон не станет быть тревогу, если я не приду играть на органе. Некоторое время, пока мимо с ревом несся поток транспорта в сторону Бата, я смаковала сладкое, забытое чувство жалости к себе, представляя, что сейчас делается дома, и надеялась, что хоть кто-нибудь по мне скучает.
Стряхнув хандру, я постаралась настроить себя на позитивный лад, чтобы выглядеть оживленной и энергичной, но не легкомысленной. Через несколько минут меня согласился подвезти пекарь, возвращавшийся домой после ночной смены; от деревни Холлатроу до Фэррингтон-Гэрни я прошла пешком и – благодаря конторскому служащему, который ехал в город на работу, – попала в Веллз до открытия магазинов.
Городок Веллз с его великолепным собором выглядел приветливым и благополучным. Мне виделась приятная закономерность в том, что этим утром я оказалась здесь, вместо того чтобы, по обыкновению, идти в Данблейн; у меня даже возникло желание задержаться и побродить по городу, но нужно было спешить дальше. Регулировщик объяснил, как добраться до оздоровительного центра при загородном клубе Клиссолда, что в десяти милях от города, у деревни Даджен-Магна. Я отправилась на запад и, как только городок остался позади, попробовала голосовать. Через минуту передо мной остановился экстравагантного вида грузовой пикап, мчавшийся на пределе допустимой скорости.
Сначала мне показалось, что кузов сложен из кирпича. Задняя дверь открылась; внутри оказалась компания пестро одетой молодежи, сидящей на спальниках, рюкзаках и валиках.
– На тусовку? – спросил один из них.
– Нет, в Даджен-Магну, – ответила я.
Они вполголоса посовещались, потом кто-то из сидящих рядом с водителем посмотрел на карту, и мне велели запрыгивать. Я уселась на рифленый металлический пол.
– Этот драндулет принадлежал компании по продаже облицовочных материалов или как-то так, – сказала девушка (похоже, моя ровесница), когда я поинтересовалась необычным видом транспортного средства.
Старый пикап изнутри и снаружи был оклеен декоративным покрытием под кирпич; пассажиры – десять молодых ребят – направлялись в пригород Гластонбери, на какое-то сборище под открытым небом.
Я вспомнила карту, которую изучила накануне.
– А почему нужно ехать в Гластонбери таким странным маршрутом?
– Чтоб не напороться, – бодро ответил сидевший за рулем парнишка.
Я кивнула, но ничего не поняла.
– И что ты забыла в этой Даджен-Магне? – спросила одна из девушек.
– У меня там двоюродная сестра, – сказала я.
Девушка была одета, как и все остальные, в многослойный наряд из дырявых, бесформенных, но исключительно ярких вещей, а ее прочные ботинки явно повидали не одно мероприятие под открытым небом. У всех шестерых парней волосы были заплетены в дреды (узнала это название от Тушки – у нее такие же), а у всех четырех девушек головы были частично обриты наголо. Мне стало интересно: не принадлежат ли они сами к какой-нибудь общине.
– Значит, в Магну магнитом тянет? – спросила другая девушка, передавая мне банку сидра.
– Можно и так сказать, – улыбнулась я и пригубила баночный напиток.
– Ох, мать твою! – ругнулся водитель. – И здесь они!
– Засада, – сказал парень с пассажирского сиденья. – Вот сволочи!
Несколько человек вскочили с пола и сгрудились за сиденьями, не скрывая расстройства и досады.
– Легавые, с-с-суки, – пробормотал кто-то из них, обернувшись к сидевшим, а пикап тем временем снизил скорость и остановился.
Девушка, угостившая меня сидром, закатила глаза и шумно вздохнула. Водитель опустил окно.
– В чем дело?
– …есть основания полагать… – услышала я басовитый мужской голос, а потом все загалдели, и до меня доносились только обрывки разговора.
– А чего это?..
– …для участия в несанкционированном мероприятии…
– Ну, вообще уже…
– …серьезное нарушение общественного порядка…
– …ничего не делаем, никого не трогаем.
– …в целях предотвращения возможных…
– …нет, что мы такого сделали?
– Лучше бы преступников ловили, насильников всяких.
– …убыть в обратном направлении…
– Да мы просто в гости едем, черт возьми!
– …в таком случае, это будет квалифицировано как…
– …не имеете права, говорю вам, не имеете права.
Тут двое полицейских в бронежилетах и в защитных шлемах, с длинными дубинками наперевес рывком распахнули дверь фургона.
– А ну, выходим по одному, живо! – распорядился один из них.
Я вылезла вместе с остальными под общий ропот недовольства.
– Не скажете ли, господин офицер, что здесь стряслось? – обратилась я к одному из полицейских.
– Стоять на месте, – прозвучал приказ.
Шоссе перегораживал фургон с синей мигалкой. Наш пикап отогнали на придорожную стоянку, где ожидали своей участи такие же развалюхи, а с ними несколько старых малолитражек и один допотопный автобус. По обочинам были плотно припаркованы полицейские фургоны и автомобили, а рядом топталось множество полицейских – кто в обычной форме, кто в защитном снаряжении.
Пока мы стояли на придорожной траве, наш пикап подвергся беглому осмотру; особого внимания удостоились только шины и фары; у водителя потребовали документы. Некоторые из задержанных машин вскоре развернули и отправили восвояси. Судьба других, по-видимому, решалась в спорах между полицией и пассажирами; группки молодых людей, чуть не плача, брели по шоссе со спальными мешками, рюкзаками и пластиковыми пакетами. Очень скоро в засаду попал еще один убитый жизнью пикап; на траву выгнали очередную компанию. В то же время мимо поста беспрепятственно проезжали шикарные лимузины и прочий транспорт.
– Разворачиваемся – и в обратный путь, – приказал нам полицейский, когда досмотровая группа вышла из нашего пикапа и направилась к следующему.
– Послушайте, – возразил наш водитель, – мы же…
– У тебя одна покрышка на ладан дышит, сынок, – прервал полицейский, тыча пальцем ему в лицо. – Хочешь, чтобы мы проверили запаску? Где она, кстати? А домкрат где? Есть? Нет? По новой будем шины проверять? На ладан дышит твоя покрышка, так и знай. Понял меня?
– Послушайте…
– Е-мое, полицейское государство, – пробормотал кто-то.
– Залезайте в свою колымагу и катитесь отсюда, чтобы в Эйвоне духу вашего не было. Понятно? – сказал полицейский, толкая водителя в грудь. – Еще раз увижу – отправлю за решетку.
Он отвернулся и пошел прочь.
– Этого разворачиваем, Гарри! – прокричал он своему напарнику; тот кивнул и передал по рации номер нашего пикапа.
– Ну, попали, – сказал кто-то из ребят, когда мы плелись обратно.
– Что ж теперь, ни с чем возвращаться? Может, пешком дойдем?
– Тут ведь близко.
– Ни фига! Десять миль топать.
– Вот гады.
– А мы напрямик. Через поля. Я взяла свою котомку.
– Почему они всех тормозят?
– Потому что легавые, с-с-суки, работа у них такая.
– Не полиция, а фашисты чертовы, оттянуться людям не дают.
– Вот гады! – выкрикнул кто-то из парней. – Бухло разлили!
Эта весть была встречена мучительным стоном: по полу струились бледно-желтые ручейки, которые на глазах у всех вытекали из-под задней двери.
– Ты с нами не едешь? – спросила девушка, которая Угощала меня сидром.
– Нет, мне – в Даджен-Магну. – Я указала рукой в нужном направлении.
– Ну, бывай, – сказал один из парней.
– Спасибо. Езжайте с Богом, – ответила я.
Двери захлопнулись. Пикап заурчал, развернулся и покатил по направлению к Веллзу. Я помахала ребятам на прощание, кое-кто оглянулся на меня через заднее стекло, и я снова обратила лицо к западу.
– Куда? – Передо мной возник полицейский в шлеме и бронежилете.
– В деревню Даджен-Магна, – объяснила я, – в оздоровительный центр при загородном клубе Клиссолда, навестить двоюродную сестру, Мораг Умм.
Полицейский смерил меня взглядом:
– Прохода нет.
– У меня там дело. – Я старалась не выдать своего возмущения.
– Туда нельзя. – Дубинка уперлась мне в грудь.
Я сделала одной ногой шаг назад, чтобы не потерять равновесие, а потом оперлась всей тяжестью на дубинку, не сводя с нее глаз.
– В моих родных местах, – медленно произнесла я, – с гостями обращаются повежливей.
– Тоже мне гостья. Для нас ты нарушительница, дорогуша. Так что уматывай к себе в Шотландию, или где там твои родные места.