От этой внезапной мысли у меня опять закружилась голова; пролезая в открытую фрамугу, я боялась споткнуться и рухнуть вниз – в падении с такой высоты можно было сломать шею; однако я быстро пришла в чувство, хотя нервы оставались натянутыми, как струны. Меня опять затрясло.
Из-за этих треволнений спускаться было гораздо труднее, чем влезать наверх, и я с полминуты висела на руках, пока не нащупала опору для ног, но в конце концов кое-как добралась до земли и уже дошла до фруктового сада, когда меня озарило.
С дорожки я посмотрела туда, где чернела река.
***
– Ай! В чем дело? У тебя… – в тревоге приговаривала Софи, отпирая мне дверь.
Поверх ночной сорочки она накинула халат.
– Все нормально, – шепнула я. – Извини, что так поздно. Пустишь?
– Что за вопрос? – Она посторонилась. – Папаша уже дрыхнет.
– Отлично. – Я поцеловала ее в щеку; она задвинула щеколду и обняла меня. – Можно от тебя позвонить?
– Конечно можно. Только я не стану ждать, пока ты управишься, – усмехнулась она.
Я помотала головой:
– Нет-нет, это будет обычный звонок. Голосом.
Софи изобразила крайнее изумление:
– Разве тебе можно? – Она взяла телефонный аппарат, чтобы перенести его в гостиную.
– Вообще-то, нет, – сказал я. – Но очень уж припекло.
– Представляю. – Распрямив телефонный провод, Софи прикрыла дверь. – Здесь будет спокойнее. – Она опустила телефон на комод. – Стул нужен?
– Нет, спасибо.
Достав из кармана листок с записями, я кратко посвятила Софи в курс дела.
– Ай! – Софи в притворном ужасе всплеснула руками. – Ты настоящая форточница!
– Другие еще хуже.
Пока я пересказывала ей разговор Аллана с Мораг, на ее лице попеременно отражались то ужас, то гнев.
– Скользкий тип. – Она стиснула зубы. – Так кому ты собираешься звонить? Мораг?
– Ну да. Если она бросит трубку, перезвони ей сама, как свидетельница, ладно?
– Непременно. А пока заварю нам чайку.
– Лучше побудь здесь: вдруг она захочет поговорить с незаинтересованным человеком.
– Как скажешь, Ай. – Она устроилась на подлокотнике дивана.
По первому из записанных номеров мне сообщили, что это «Ламанча»; вовремя сообразив, что голос звучит как-то механически, я избежала переговоров с автоответчиком. Сообщение оставлять не стала. Набрала следующий номер.
– Алло? – В трубке звучал голос Мораг, ошибки быть не могло; ровно неделю назад она таким же голосом говорила: «Да, алло, слушаю вас!»
У меня застрял ком в горле.
– Мораг. – Я проглотила слюну. – Пожалуйста, не вешай трубку… это я, Айсис.
Наступила пауза. Потом, холодно:
– В чем дело?
Я беспомощно покосилась на Софи; та подмигнула, стараясь меня ободрить.
– Тебе звонил Аллан? Еще одна пауза.
– А тебе-то что?
– Мораг, умоляю, выслушай: он лжет. Я сама слышала: он лжет.
– Откуда ты знаешь?
– Что именно?
– Ты шпионила?
– Случайно услышала.
– Каким образом?
Я сделала глубокий вдох, но передумала и только покачала головой.
– Это долгая история; услышала – и все тут. Он тебе говорил, будто я пыталась… соблазнить деда.
– Типа того, – ответил далекий ледяной голос – Ничего удивительного, если вспомнить, как ты приставала ко мне.
– Что? Я приставала? – Меня душила обида; Софи закусила губу и нахмурилась.
– Хватит, Исида! – рявкнула Мораг, да так, что меня подбросило; я отстранила трубку от уха. – Ты меня выслеживала, подкарауливала – одно это чего стоит!
– Но не по своей воле! – запротестовала я. – Мне дали такое поручение!
– Да у тебя, видно, ум за разум зашел!
– Ничего подобного! Меня заставили; отправили в Лондон с поручением тебя разыскать… Это было задание от деда, от Общины, от всех наших!
– Вранье, Исида. Противно слушать.
– Это не вранье. Спроси кого хочешь – меня провожали всей Общиной. А до этого провели службу, даже две, и еще было совещание…
– Я уже спросила, кого хотела – Аллана.
– Нет, кого-нибудь другого.
– Он тебя даже защищал, когда начались эти шпионские игры.
– Какие еще шпионские игры? – вскричала я. – О чем ты говоришь!
Меня обуревали эмоции, за ушами покалывало. Софи, так и сидевшая в халате рядом со мной, не на шутку забеспокоилась.
– Ох, я тебя умоляю, Исида! Все эти настырные письма…
– О чем ты?
– Исида, у тебя склероз? Ты меня бомбардировала письмами, клялась в любви до гроба, посылала мне свои трусики, так что, ради бога…
– Что? – завопила я.
Софи содрогнулась и подняла глаза, приложив палец к губам.
– Мораг, – начала я. – Тебе нужно… Послушай, я хочу сказать… я очень хорошо к тебе отношусь, так было всегда. Я… мы… мы с тобой подруги, а не просто двоюродные сестры… но у меня к тебе нет любовной страсти, или как там это называется; я вовсе не схожу по тебе с ума. Верь мне: я перестала писать три с лишним года назад, когда от тебя стали приходить открытые письма, адресованные всем сразу, потому что ты была слишком занята своими… как мы думали… музыкальными упражнениями, а оказалось… на съемках…
– Не ври, Исида, – перебила Мораг, но тут же осеклась. – Постой… На каких еще съемках?
Я скривилась. Софи ответила мне смущенным взглядом. У меня запершило в горле.
– Ну, сама знаешь: под именем Фузильяды.
В трубке повисла долгая пауза.
– Ты меня слышишь, Мораг? – Мне показалось, она отошла от телефона.
– Значит, пронюхала, – настороженно выговорила она.
– Ну, в общем… – забормотала я. – Да… Короче, это тоже долгая история, только…
– Аллан говорит, ты не докопалась. – Мораг сникла. Это уже был шаг к победе.
– О том и речь – Аллан лжет!
– Кто еще знает о съемках?
– Вообще-то… все знают, – выдавила я.
– Дьявольщина.
– Послушай, Мораг, с моей точки зрения, ты не делаешь ничего плохого. Это твое тело, и ты вольна им распоряжаться по своему усмотрению, а все проявления любви священны, как ни крути, если только не основаны на принуждении; их использование в коммерческих целях также не возбраняется, поскольку реакция социума Неспасенных зиждется на исконном страхе перед властью сексуальности и на подавлении…
– Закрой фонтан, Ай… и так все ясно. Распинаешься, как уличная девка с дипломом Открытого университета.
– Извини.
– Да ладно. Только ты не объяснила, какого хрена таскалась за мной по всей стране.
– Говорю же: на меня возложили особую миссию!
– Какую именно?
– Убедить тебя вернуться к сонму Спасенных и направить по пути вероучения Ордена.
– Как-как? Я повторила.
– Ты в своем уме?
– Мораг, я же видела твое письмо.
– Какое еще письмо?
– Написанное две недели назад, с отказом участвовать в Празднике: ты сообщила, что приняла иную веру.
Мораг рассмеялась.
– Погоди-ка. Я давным-давно предупредила, что не появлюсь на Празднике, – как только от тебя стали приходить эти мерзкие письма. За последние два месяца вообще не черкнула вам ни строчки. А насчет веры – из меня, возможно, получилась не самая примерная ласкентарианка, но иной веры я для себя не вижу.
Я покосилась на Софи. Она смотрела на меня с трепетом и надеждой.
– Это означает, – сказала я в трубку, – что кто-то посылал нам поддельные… фальшивые письма.
– Если только ты не обвела всех вокруг пальца, – сказала она полушутливо. – Упс, батарейка разряжается. Еще чем-нибудь хочешь меня огорошить?
– Вроде бы нет, – сказала я. – Как ты считаешь, мы сможем встретиться? Хотелось бы обсудить некоторые детали. Где тебе будет удобно.
– Право, не знаю. Аллан говорит, ты собираешься в гости к дяде Мо…
– При чем тут это? Я могу приехать хоть в Эссекс, хоть в Лондон – куда скажешь. Только бога ради не подумай, что я тебя преследую…
– Видишь ли, ты отбываешь в южном направлении, то есть на север Англии, а я застряла здесь, потому что у Фрэнка проблемы… делового плана…
– Знаю, знаю. НДС, – подтвердила я.
– Откуда тебе?.. Впрочем, не важно. – Она перевела дыхание. – Ладно, давай назначим встречу, только я возьму с собой Рики – помнишь того симпатягу, который с тобой беседовал?
– Хозяин Тайсона.
– Он самый. Встречу назначим в людном месте, о'кей?
– Согласна.
– Вот и хорошо. Но дело в том, что завтра мы должны быть в Эдинбурге.
– В Эдинбурге? – Я подумала, что ослышалась.
– Хочешь верь, хочешь нет.
– А зачем тебе туда?
– Долго объяснять. Встретимся в Аквацентре Британского Содружества, договорились?
– В Аквацентре Британского Содружества, – повторила я.
Тут даже Софи недоуменно подняла голову.
– Во второй половине дня – устроит тебя? – спросила Мораг.
– Вполне. Купальный костюм нужен?
– А как же? Будем кататься на желобах.
– На чем?
– На водных желобах. Я наморщила лоб:
– По каким в Канаде лесорубы сплавляют бревна?
– Это когда было, Ай! Живешь старыми понятиями!
– И горжусь этим, – сказала я, испытав – впервые за много дней – нечто похожее на радость.
– Ты неисправима, – вздохнула Мораг. – Да, кстати: Аллану пока ни слова, обещаешь?
– Само собой!
– Хорошо. Я тоже буду помалкивать. Тогда до встречи.
– Скоро увидимся. До завтра. Счастливо, сестренка.
– Пока. – Я услышала щелчок.
Положив трубку на рычаг, я усмехнулась, глядя на Софи, взяла ее за руки и не отпускала до тех пор, пока выражение тревоги и сомнения не сменилось на ее лице прекрасной открытой улыбкой, отражающей все мои чувства.
– Виден свет в конце тоннеля, – сказала я с тихим смехом.
Глава 20
– Это все грезы, пойми, Исида. Грезы. – Дядюшка Мо закивал в такт своим мыслям и вновь приложился к пластиковому стакану, провожая глазами траву, скалы, море. – Грезы – страшная штука. М-да. Жуть, просто жуть.
– Тогда, по-моему, правильнее называть их кошмарами, – сказала я.
Дядя Мо зашелся булькающим смехом и, нависая над столиком, потрепал меня по плечу.
– Ах, Исида, милое дитя, ты еще так молода. Твое простодушие ставит меня в тупик. Как сама жизнь, как эти грезы. Тебе не дано понять, что грезы сеют ужас. Взять, к примеру, меня. – Он легонько постучал пальцем по закованной в жилет грудной клетке. – Я еще хоть куда; стариком не назовешь. Мужчина зрелых лет, не более того. Но пережил столько, что воспоминаний накопилось, как у старика. В этом смысле я, можно сказать, уже стар. Ах, грезы.
– Понимаю, – сказала я, теряясь в догадках.
На крутом повороте нас бросило в сторону очерченного красным гранитом берега и острых утесов, омываемых ленивым, недовольным морем. На бледном горизонте серой точкой темнел корабль. Неподвижные облака окрасили небо многослойной пастелью.
Мы сели на одиннадцатичасовой поезд Эдинбург-Лондон, чтобы потом сделать пересадку на Манчестер. В три часа у меня планировалась встреча с Мораг в Эдинбурге, но сейчас я ехала в южном направлении, в сторону Англии, с каждой минутой удаляясь от места встречи со своей двоюродной сестрой. Я всерьез подумывала смыться от дяди Мо на вокзале Уэйверли и уже все спланировала, но отказалась от этой мысли. Теперь у меня созрел другой план. Времени, правда, было в обрез, и затея могла с треском провалиться, но риск – благородное дело.
– Грезы… – продолжал дядя Мо, откупоривая следующий шкалик водки и опрокидывая содержимое в пластиковый стакан.
Из другой бутылки он плеснул туда же чуток содовой и, ритмично покачивая головой, принялся трясти шкалик над стаканом, чтобы ни одна капля не пропала.
– Грезы… честолюбивые помыслы, жажда преуспеяния… страшные вещи, дорогая моя племянница, поскольку иногда они сбываются, а это самое страшное, что может уготовить нам судьба.
– Ах вот ты о чем, – сказала я. – Мне-то казалось, речь идет о сновидениях.
– И это тоже верно, дитя мое, – изрек дядя Мо, устало откидываясь на спинку кресла.
Мы вдвоем занимали четырехместный столик с левой стороны по ходу поезда. Я, как водится, подложила под себя доску; на мне по-прежнему были полюбившиеся кожаные штаны и куртка, подаренные бабушкой Иоландой. Дядя Мо красовался в костюме-тройке и цветастом галстуке, а пальто из верблюжьей шерсти, аккуратно сложенное подкладкой наружу, отправил на багажную полку. Сидячей доской он не пользовался: здоровье, мол, не позволяет, и вообще, мусульманину больше пристало носить с собой молитвенный коврик. Я заметила, что мусульманину больше пристало воздерживаться от спиртного.
– У меня особая стезя, – встрепенулся он. – Вначале был ласкентарианцем, потом стал алкоголиком, а уж потом – мусульманином, соображаешь?
Я подтвердила, но тут же прикусила язык, чтобы не спросить, на каком из этих трех этапов его служение было наиболее ревностным.
– Однако я поборю демона пьянства, не сомневайся. Покамест пью, пью, пью, а потом – раз… – он рубанул воздух ладонью, – и брошу. Вот увидишь.
Я сказала, что уже вижу.
– Грезы для мужчин губительны, – проговорил он, с трудом поднимая отяжелевшие веки и глядя в окно, за которым тянулась мирная панорама морского побережья.
Удачно, что я выбрала место с этой стороны вагона; мне впервые довелось ехать таким маршрутом, но, судя по карте и по рассказам более опытных путешественников, самые лучшие виды открывались именно с этой стороны.
– Неужели благочестивого человека могут погубить грезы?
– Конечно могут. Говорю как мужчина, но не как шовинист: нет-нет, в целом я признаю равенство женщин, восхваляю и превозношу их способность давать жизнь. В этом плане, смею сказать, я поднялся выше многих своих единоверцев, хотя… скажем так: Запад – это не истина в конечной инстанции. – Он опять навис над столом и строго посмотрел мне в глаза, грозя пальцем. – Какой прок от женского равноправия, если оно сводится к равным правам на неуважение и насилие… то есть на страдание от насилия?
Я равнодушно кивнула:
– Что-то в этом есть.
– Воистину! – Он воздел глаза к потолку, будто проверяя, на месте ли пальто из верблюжьей шерсти, а потом снова уставился на меня. – О чем это я?
– О грезах. Что они губительны. В особенности для мужчин.
Точно! – воскликнул он, грозя пальцем. – Мужчинам свойственны навязчивые состояния, Исида! Нашим братом легко манипулировать, ибо мужчины – мечтатели, творцы, которым дан разум, чтобы компенсировать отсутствие материнского чрева! В каком-то смысле мы – одержимая половина человечества, ибо нас раздирают видения, амбиции, помыслы! – Он хлопнул рукой по столешнице.
Где-то я уже такое слышала. Совсем недавно. Ах да, от бабушки Иоланды.
– Для мужчин грезы имеют роковые последствия, – сообщил он. – В них наше проклятие; у женщин, кстати, тоже есть свое проклятие. – С удрученным видом он постучал пальцами по лбу, закрыл глаза, а потом потянулся ко мне. – Извини за бестактность. Прошу прощения, Исида.
– Ничего страшного, дядюшка.
Он поднял стакан с изрядным запасом алкоголя и жалкими остатками льда.
– Кажется, я слегка злоупотребляю. – Сквозь прозрачный пластик блеснула его ухмылка.
– Нам с тобой не вредно расслабиться, – сказала я. – Все нормально. По крайней мере, скоротаем время. – Я тоже подняла свой стакан, до половины наполненный пивом. – Будем здоровы.
– Будем здоровы.
Он сделал добрый глоток. Я для виду пригубила.
***
Дядя Мо начал заправляться спиртным еще в Стерлинге: не успели мы выйти из автобуса, как его потянуло в привокзальный буфет.
После телефонного разговора с Мораг я ушла от Вудбинов, полная решимости наутро двинуться в путь. Преодолев соблазн еще раз переночевать у Софи, я сказала себе, что надо иметь совесть и все-таки явиться в Общину, чтобы после такого долгого отсутствия провести ночь в собственном гамаке.
Притом что взбудораженные мысли не сразу дали мне уснуть, я поднялась в обычное время, оделась, собрала вещи и спустилась в кухню, где сообщила заспанному дядюшке Мо, что поеду с ним в Спейдтуэйт. Мое появление было встречено ледяным молчанием, еще более гнетущим, чем накануне. Когда в этой тишине прозвучало мое сообщение, чей-то голос в дальнем конце стола буркнул: «Попутный ветер в зад», и никто за меня не вступился.