Клоуэнс подошла к отцу и взяла его за руку. Росс улыбнулся ей.
— Во вторник я вместе с вами поеду домой, — сказал он.
— Я рада.
— И обгоню тебя, когда мы поскачем по пляжу.
— Возможно.
— Обещаю, что останусь дома как минимум на неделю и буду рассказывать разные истории Изабелле-Роуз.
— Я бы тоже не отказалась послушать.
— Я думал, ты уже слишком взрослая.
— Зависит от истории.
— Может, лучше ты мне расскажешь?
Клоуэнс посмотрела на него.
— Почему ты так сказал?
— Встреча с тобой была такой неожиданной... Всё гадаю, что привело тебя сюда.
— Когда-нибудь расскажу.
— Когда-нибудь?
— Скоро.
— Как тебе лорд Эдвард?
— Очень... приятный. Он пригласил меня на чай.
— И что ты ответила?
— Отказалась. Это правильно, папа?
— Если ты именно этого хочешь, то правильно.
— Да... Думаю, я хочу именно этого.
Сзади подошел Джордж Каннинг, и Росс представил его Клоуэнс.
Каннинг отвел Росса в сторонку и сказал:
— Всё кончено. Утром Спенсер Персиваль объявит об отставке. Больше мы ничего не можем сделать. Ты можешь отдохнуть в своем любимом Корнуолле, а Персиваль, без сомнения, вернется к юридической практике и будет куда более богатым человеком, чем глава правительства. Ах да... что касается меня, раз я и прежде не занимал никаких должностей, я мало потеряю, разве что теперь буду донимать новое правительство с большим удовольствием... По сути своей я политик, Росс, а ты нет. Ты будешь счастливее, если избавишься от этого.
— Счастливее — вряд ли, ведь это решение всё перечеркнуло.
— Нет худа без добра — наши ткачи и прядильщики перестанут голодать. Может, мы даже научимся уживаться с корсиканским бандитом. Бедный Веллингтон!
— Бедный Нельсон, — сказал Росс. — Не говоря уже о Джоне Муре и десятках тысяч солдат.
— Ну, не знаю, — с горечью ответил Каннинг. — Ведь в смерти они заслужили славу. Какая для них разница, что они сражались за проигранное дело?
Они стояли в широких дверях музыкального салона и могли наблюдать за основным залом. Общество заметно изменилось. Несколько минут назад стоял такой шум, что трудно было расслышать собеседника, сейчас же всё стихло. Появились новости. И эти новости принесли Уитбред и Нортумберленд. Люди по-прежнему разговаривали, но менее оживленно. Они переглядывались, все взгляды под прикрытием вееров и бокалов устремились на самых важных гостей. Уитбред разговаривал с двумя друзьями из партии вигов, подчеркивая свои слова взмахами руки. Он принес новости о правительстве или о сражении? Леди Гренвиль слушала лорда Нортумберленда. Неожиданно она протянула ему руку. Он поклонился. Леди Гренвиль прошла по залу, но не в музыкальный салон, а к выходу из отеля, как будто собиралась уехать. Ее сопровождал спикер Палаты общин, мистер Эббот. За ними поспешил лорд Холланд.
Разговоры совсем затихли, сменившись перешептыванием. Лорд Фитцвильям подошел к Уитбреду, тот сразу же повернулся к нему и повторил рассказ. Лицо Уитбреда, бледное при появлении, теперь раскраснелось, и похоже, не только из-за духоты. Герцогиня Гордон, обеспокоенная тем, что вечер разладился, задала вопрос дородному и шумному лорду Кенсингтону, который сделал серьезные ставки на назначение нового правительства в клубе «Брукс». Кенсингтон рассмеялся и пожал плечами.
— Они уходят! — громко произнес он. — Боже мой, они уходят!
Его рык, казалось, разорвал напряжение, и гости стали подходить к Уитбреду, чтобы послушать его рассказ. Тот сердито покачал головой и собрался уходить. Если он и пришел на этот прием, то явно не для того, чтобы потакать сплетникам.
От группки вокруг Нортумберленда отделился Роберт Пламер Уорд и зашагал к Каннингу. Пламер Уорд обладал легким характером и со всеми находился в приятельских отношениях, он любил быть в курсе всех событий.
— И что же? — выжидающе спросил Каннинг, когда он приблизился. — Что всё это значит? Что неожиданного? Персиваль наверняка уже знал свою судьбу.
— Они уходят, Джордж, — протянул Пламер Уорд. — Они уходят. Ты можешь в это поверить? После всей этой суеты. Судя по рассказу, а он из первых уст, так что наверняка правдив, судя по словам Нортумберленда, он, Грей, Гренвиль, Уитбред и остальные заседали на Парк-стрит, а потом появился Уильям Адам с сообщением. Грей и Гренвиль со всей возможной любезностью заявили, что не желают его принимать. Адам ответил, что принес сообщение от самого принца Уэльского. Грей и Гренвиль сказали, что всё равно не желают, чтобы их беспокоили, поскольку именно ради принца и занимаются формированием нового правительства, которое станет лучшим правительством периода его регентства. Тогда Адам передал, что они могут не беспокоиться, ведь принц решил не назначать новое правительство и оставить отцовских министров. Что ты об этом думаешь, а? Подумать только!
Повисла пауза.
— Значит ли это... — сказал Росс.
— Это наверняка неправда! — прошептал Каннинг. — Это ложь, которую распространяют, чтобы нас обмануть!
— Зачем? Какой от этого прок?
— Но принц тридцать лет был пламенным вигом!
— Принц — не дурак, — заметил Пламер Уорд, — несмотря на все излишества, которые себе позволяет. Он наверняка много размышлял в последние недели. Кто знает, о чем? Возможно, он понял огромную разницу между тем, чтобы по-настоящему сидеть на троне и быть просто недовольным старшим сыном?
— Всё равно я в это не поверю, — отозвался Каннинг, — пока... пока...
— Как мне сказали, Грей и Гренвиль отправились просить об аудиенции, — ответил Пламер Уорд. — Но если принц принял решение, это бесполезно.
— Это значит... — повторил Росс, но не стал продолжать.
— Это значит, — сказал Каннинг, — что война еще не проиграна.
IV
— Итак, в Тауэре снова воцарился белый лев, его вернул сэр Эдвард Пеллью. Боюсь, ему там неуютно, ведь в этом месте обезглавили половину английских львов. Полагаю, то, что ни лорд Гренвиль, ни мистер Персиваль не будут там томиться, можно назвать символом прогресса. С другой стороны, первый лорд-казначей...
— Да, — ответил Джордж, вытирая руки носовым платком.
— Вы здоровы? Вы что-то побледнели.
— Да, вполне здоров. Здесь очень жарко.
— Если рассказ правдив, — сказала леди Харриет, — это подкосит многие надежды на пост в правительстве. У вас такие были?
— Что? О чем это вы?
— О надеждах на пост. Вы ведь виг, не так ли?
— Да, — ответил Джордж.
— И вы на что-то рассчитывали?
— Нет, я ничего не ждал.
— Тогда вы мало что потеряли или приобрели. Я же не в восторге от любого занятия, которое будет удерживать меня в этом шумном городе, когда можно наслаждаться широкими и нетронутыми просторами в сельской местности. Корнуолл меня угнетает, он слишком грубый, серый и ветреный, но моя тетушка всячески превозносит тот факт, что там бывает несколько ясных дней в году.
— Леди Харриет, — произнес Джордж и сглотнул.
Она посмотрела на него большими темными глазами.
— Не говорите этого, сэр Джордж... Пока не говорите.
— Я хочу сказать нечто совершенно другое, леди Харриет, не то, что намеревался. Я неожиданно узнал, что мне как можно скорее придется покинуть Лондон. Прошу меня извинить, но я ухожу.
— Вы уезжаете? Куда?
— По делам.
— Это так важно?
— К сожалению, помимо политических последствий, решение принца повлияет и на мои дела. Боюсь... боюсь, мне придется ими заняться.
Они долго смотрели друг на друга.
— В таком случае, — холодно сказала леди Харриет, — мне придется вернуться к невестке в соседний зал без провожатого. Доброй ночи, сэр Джордж.
— Доброй ночи, леди Харриет. Быть может...
Она улыбнулась. Джордж склонился над ее рукой. Его собственная рука была горячей и дрожала, но потрясла его не любовь к женщине.
Он развернулся и стал бесцеремонно протискиваться к двери.
Часть вторая
Глава первая
I
Джереми Полдарк был приятным молодым человеком, выросшим в уюте семейного очага, где под будничными заботами скрывались глубокие чувства, а ссоры почти всегда заканчивались смехом. И вследствие этого, какие бы глубокие эмоции ни таились в нем, у них пока не было повода проявиться. Хотя Джереми был зачат в тот период, когда его отец ожидал суда и возможной казни, а рожден, когда родители жили на грани нищеты, похоже, он не унаследовал ни мрачного пессимизма Росса, ни порывистого жизнелюбия Демельзы. Пожалуй, он больше всех в семье обладал подлинно кельтским хладнокровием.
Лишь одно выводило его из себя — жестокость или дурное обращение с животными. И лишь одно, помимо таланта к рисованию, глубоко его интересовало.
Интерес возник, когда ему было всего десять с половиной лет. Это случилось утром двадцать восьмого декабря 1801 года, он скакал рядом с отцом на новом пони, подаренном на Рождество, в гости к лорду Данстанвиллю в Техиди. Отец был совладельцем банка Корнуолла, главным акционером которого являлся лорд Данстанвилль, а в число партнеров входили также мистер Стакхауз, мистер Харрис Паско и мистер Дейвис Гидди.
Джереми впервые отправился так далеко вместе с отцом и очень собой гордился. Он был в костюме для верховой езды из коричневого вельвета, также подаренном на Рождество, и треуголке, закрепленной шнуром под подбородком, чтобы не слетела от порывов ветра. День выдался ясным, только над северо-западным горизонтом наплывали облачка, спешащие в сторону Франции. Когда мужчины удалились в гостиную для беседы, леди Данстанвилль, ее дочь Франсис и мистер Гидди, прибывший не по делам банка, вышли вместе с Джереми на террасу, болтая, смеясь и выжидающе посматривая на длинную подъездную дорожку, ведущую к воротам. Франсис Бассет, доброжелательная девушка девятнадцати лет с заурядной внешностью, объяснила юному гостю, чего все так ждут.
Молодой инженер с одной из Камборнских шахт по фамилии Тревитик, занимающийся разработкой удивительного механизма под названием «двигатель высокого давления», поставил штуковину, предназначенную для откачки воды с шахт, на колеса и заявил, что она поедет.
Многие были настроены скептически. Люди знали лишь одну тягловую силу — животных с четырьмя ногами, чьи копыта время от времени цокали по дорогам. Но даже если неуклюжее сооружение Тревитика сможет привести колеса в движение, сами колеса вряд ли будут иметь достаточное сцепление с дорогой, чтобы сдвинуть с места экипаж. Колеса наверняка будут лишь прокручиваться. В любом случае, сомнительно, что они даже начнут вращаться.
Однако оживленная компания, в которой оказался Джереми, явно верила в изобретателя больше, чем остальная публика, поскольку мистер Гидди сам поощрял молодого инженера, а леди Данстанвилль присутствовала и даже поддувала воздух мехами, когда очередная модель сумела проехать по комнате.
И теперь они ждали на террасе, потому что мистер Тревитик обещал в тот день запустить свою машину и проехать три мили от Камборна до Техиди, где его поприветствуют и по достоинству оценят механизм мистер Гидди и леди Данстанвилль.
Время шло, но машина так и не появилась, и все пришли к печальному выводу, что между моделью высотой в восемнадцать дюймов и настоящим экипажем десяти футов высотой существует громадная разница и наверняка произошла ошибка в расчетах. Когда лорд Данстанвилль и капитан Полдарк присоединились к остальным, машина так и не появилась, и все сочли, что попытка, какой бы ценной она ни была, не увенчалась успехом. Капитана Полдарка пригласили к обеду, но он отказался, сославшись на то, что дома его ждет жена. Он с улыбкой похлопал Джереми по плечу, и после бокала канарского они сели на лошадей и поехали к воротам.
Отдохнувший пони Джереми бежал резво, и хотя мальчик пытался пересказать отцу недавний разговор на террасе, время от времени они оказывались на приличном расстоянии. Они отъехали от ворот почти на милю, когда Джереми увидел то, чего никогда не сможет забыть.
По ухабистой дороге навстречу ползло нечто, похожее на саранчу на колесах, с высоко задранным хоботком впереди, выпускающим клубы густого дыма. Оно двигалось на четырех колесах, но в теле чудовища крутилось множество мелких колесиков: одни зубчатые, а другие гладкие. Оно звенело, скрежетало и кашляло, каждый сустав помимо хоботка тоже выпускал то белый пар, то черный дым. Но пожалуй, самое удивительное заключалось в том, что за механизм цеплялись, невзирая на жару и опасность, около десятка грязных и громко вопящих мужчин, а еще пара десятков бежала вслед, улюлюкая.
Стоял такой невообразимый шум, что Россу пришлось спешиться и взять лошадей под уздцы, пока процессия не проедет мимо. Многие махали ему руками, включая высокого и грузного изобретателя и его компаньона Эндрю Вивиана. Джереми в благоговейном страхе стиснул бока пони ногами. Он не мог и представить нечто подобное. Это была дверь в новый мир.
Полдарки как раз поравнялись с таверной и сели там, чтобы понаблюдать за поступью клацающего и дымящего чудовища. Едва доехав до таверны, машина резко остановилась, все попрыгали вниз и вошли в зал. Через несколько минут все были внутри, а на дороге одиноко дымилась и пыхтела удивительная машина.
Росс похлопал лошадь по морде.
— Так у них все-таки получилось. Блестящий результат. А теперь поедем-ка домой.
— Но папа, мы могли бы вернуться и посмотреть...
— Мы это еще увидим. Если всё прошло успешно, можешь быть в этом уверен.
По дороге домой они заметили несколько тучек, отмечающих перемену погоды зимнего дня. Но больше той машины они не видели — надо полагать, веселящаяся толпа обнаружила в таверне отличного жареного гуся и превосходный эль и решила перекусить, прежде чем отправиться в Техиди. Но никто не догадался потушить огонь под котлом, вода испарилась, котел раскалился, и деревянные части машины воспламенились. Тогда кто-то заколотил в дверь таверны, вся компания высыпала наружу и увидела, как чудесный механизм исчезает в огне, оставив после себя лишь груду искореженного металла, покоробившиеся колеса и кучку дымящихся угольков.
II
Росс не захотел останавливаться еще и потому, что у него были слегка натянутые отношения с Тревитиком. В двадцать один год тот вместе с другим молодым инженером по фамилии Булл установил на Уил-Грейс насос, но все эти годы толком не присматривал за своим детищем, и когда молодые инженеры разошлись, Росс предпочел иметь дело с более надежным. Тревитику это не понравилось, что он и высказал совершенно недвусмысленно. После смерти Булла Росс обходился помощью Хеншоу и других соседей. Росс не таил на Тревитика обиду, но поскольку они ни разу с тех пор не встречались, постеснялся вдруг спрыгнуть с лошади и броситься поздравлять с новым достижением.
Другое дело Джереми — он целыми днями не мог думать ни о чем другом. Для него эта странная машина была не просто мешаниной болтов, гаек, цилиндров, поршней и конденсаторов, она была живым существом, таким же как лошадь или человек. Она была личностью, обладала собственным сложным характером и заслуживала почтенного имени. Чтобы запустить ее, нужно развести огонь в ее чреве и подбросить угля, тогда она начнет шипеть и плеваться, а все ее мудреные части придут в движение — свершится чудо зарождения жизни. Это подтверждало само то, как машина двигалась, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, как будто при ходьбе, и выпускала отовсюду пар, словно пот или дыхание дракона, пробирающегося по полям.
Всё это казалось ему фантастическим видением.
Джереми жадно изучал «Шербурн меркьюри» в поисках заметки о своем герое, но теперь Тревитик чаще бывал за пределами Корнуолла, и в конце концов новости о том, что изобретатель нашел применение своей игрушке, пришли из Уэльса, где он сконструировал локомотив, бегущий по рельсам. Более известный инженер Джеймс Уатт, которому было уже около семидесяти, предрекал катастрофу, поскольку сам он использовал паровые машины с давлением в котле два или три фунта на квадратный дюйм выше атмосферного, а Тревитик поднял давление в котле до шестидесяти и поговаривал о ста. Рано или поздно котел взорвется, предсказывал Уатт, и унесет много жизней. Чтобы это понять, достаточно приварить крышку котла с водой и поставить его на огонь. Одних только клапанов для выпуска пара недостаточно.