К Джереми подошел Валентин. В одной руке он держал пирожное, а в другой — бокал мадеры.
— Что ж, Джереми. Еще не бьешь французов?
— Нет... Как и прежде, предоставляю это Джеффри Чарльзу.
— Думаю, он сейчас в Португалии. Или где-то еще. Очень глупо. Никто не поблагодарит его, когда все закончится.
— Не уверен, что он желает благодарности... Разве ты не должен быть в Итоне?
— Да, но меня временно отчислили. Заделал ребенка любимой горничной моего наставника. Уверен, все могло сложиться не так плохо, если бы она столь явно не оказывала предпочтение мне, а не ему.
— Когда ты едешь в Кембридж?
— В следующем году. В колледж Святого Иоанна. Надеюсь, горничные там не хуже.
— Они в основном мужчины.
— Упаси Господь. Кстати, эта девочка, Кьюби, весьма приятна и цветом лица и формами. Я бы с удовольствием испробовал ее после прохладительных напитков.
— Вряд ли это возможно.
Валентин покосился на кузена.
— Маленькое увлечение? Хочешь приберечь её для себя, да?
Джереми поднял бокал и отпил.
— Посмотри, как она дышит, — сказал Валентин. — Как тут не разыграться воображению? Просто потянуть за ленту...
Кьюби с сияющей улыбкой отвечала на какие-то слова Джона-Ивлина.
— Изучал историю? — спросил Валентин.
— А что?
— Когда принц или принцесса входят в брачный возраст — а часто и раньше — король пытается соединить своего сына или дочь с чьим-то отпрыском, дабы скрепить союз, получить земли или собственность, закончить вражду и всё в таком роде. Что ж, мой отец — вот он там — полагает, раз его сыну уже семнадцать и он готов к завоеванию женщин, то можно уже делать расчеты, кого этот сын получит в жены, исходя из подобных побуждений. Как жаль, что у сына на этот счет другие мысли!
— И какие же?
Валентин покрутил бокал.
— Я еще несколько лет не желаю оказываться в этой ловушке. Пусть золотое кольцо и супружеское ложе — это лишь договоренность, и ее легко можно отбросить, но осознание того, что дома меня будет дожидаться маленькая миссис Уорлегган с кислой миной, следящая за мной из другой комнаты, душит лучшие порывы. А кроме того, приличная девушка, а некоторые из них привлекательны, несмотря на приличия, не будет столь расположена к любовному увлечению, узнай она, что кавалер женат. Ты не согласен?
— Согласен, — сказал Джереми. — Это действительно важный шаг.
— Расскажи о себе, кузен. У тебя есть девушка, или, может быть, у твоего отца есть для тебя хорошая партия? Ты симпатичный парень, и мне кажется, большинство девушек Сола и Меллина готовы завалиться перед тобой на спину.
— Для этих целей лучше время жатвы, — ответил Джереми. — Падать помягче.
— Ты не находишь, что у местных девушек ноги коротковаты и слишком толстые? Я нахожу. Ладно, полагаю, ты кормишься в другом месте. В этом отношении Полдарки всегда скрытничали. О Боже. Музыка вот-вот опять заиграет. Интересно, смогу ли я найти место рядом с мисс Кьюби.
II
Джереми уехал на следующий день. Он посетил церковь, но не оставался на обед. Незадолго до отъезда Кьюби показала ему остальную часть дома и примыкающие территории. Строительные работы в западном крыле еще не закончились, и изысканный, величественный фасад замка резко контрастировал с задней его частью, где море из грязи, камней и древесины заполняли раскиданные повсюду телеги, тачки, корыта и груды сланца. В воскресенье, разумеется, не следовало ожидать здесь рабочих, однако место выглядело заброшенным. Ничто не указывало, что тут недавно копали или укладывали камень, а кое-какой железный инструмент заржавел.
— Рабочие приходят каждый день? — спросил Джереми, глядя в желтые лужи.
— Зимой их не было. Брат считает это пустой тратой времени из-за дурной погоды. Они начнут в мае.
— Сколько уже времени строится замок?
— Пять лет. Разумеется, раньше здесь был дом.
— Твой брат был очень молод, когда взялся за это дело.
— Временами мне кажется, он жалеет, что начал! Но всё же сейчас это красивый дом.
— Потрясающий.
— Мистер Нэш сделал несколько ошибок в проекте, что добавило расходов. Как видишь, замок стоит на склоне, и мистер Нэш сконструировал большую стену, по которой можно будет бродить летом после обеда и смотреть на озеро и парк, она также послужила бы подпорной стенкой для фундамента дома. Увы, прошлой весной, когда пошли дожди, не хватило дренажных отверстий, и мокрая земля обрушила стену! Помню, я проснулась ночью от такого грохота, что уж было решила, будто случилось землетрясение! Даже стены тряслись, а утром мы обнаружили развалины. После этого стену пришлось строить вдвое толще прежней!
Они остановились у церкви, где не так давно прослушали службу и проповедь. Сейчас там было пусто.
— Разъясни мне кое-что, — попросила Кьюби. — Вчера ты так горячо спорил о паровых машинах.
— Правда? — удивился он, вспоминая хохот.
— Ты же знаешь. Так искренне рассказывал, а Огастес задирал тебя.
— Что ж, верно. Среди последних открытий это самые волнующие, да?
— Не знаю. Это ты скажи. Какое тебе до этого дело?
— Дело есть всем нам! Когда-нибудь это изменит нашу жизнь.
— Каким образом?
Джереми посмотрел на Кьюби. Обычно уголки ее рта казались скорбными полумесяцами. Но стоило только вызвать у нее улыбку... И все сразу вылетело из головы.
— Каким же образом? — повторила она. — Просвети меня.
— Что ж... — сглотнув, он попытался собраться с мыслями. — Паровая машина даст нам преимущества. До настоящего времени мы зависели от лошадей, рогатого скота, от ветра или воды — всем этим нельзя управлять полностью. Не нами это создано, в отличие от паровой машины. Когда мы научимся в полной мере использовать их мощь, паровые машины будут служить для обогрева домов, толкать телеги на дорогах, молоть кукурузу или управлять кораблями. Можно даже использовать машину во время войны вместо пороха.
— Но паровую машину уже используют...
— Не такой мощности, как в котлах под высоким давлением. Это решительно все изменит.
— Но разве не таится в этом, как утверждал вчера Огастес, большая опасность?
— Риск есть... Как это обычно бывает со всеми нововведениями. Но сейчас он почти преодолен.
— Все это случится при нашей жизни?
— Может быть. Еще я считаю, что это поможет бедным и нуждающимся, потому что удешевит производство всяких вещей, которые сейчас они не могут себе позволить...
Они повернули к церкви. Джереми остановился у надгробия.
«Шарлотта Тревэнион, скончалась 20 февраля 1810 года в возрасте 27 лет.
Памяти возлюбленной жены, чьи останки покоятся в семейном склепе. Памятник возведен Джоном Беттсвортом Тревэнионом, эсквайром, в знак супружеской любви. От страданий, принесенных затяжной болезнью, от восторгов тех, кто знал её, от любящих детей, от обожающего мужа призвал её к себе волею своею Всемогущий.
А также священной памяти Шарлотты Агнесс, младенца и единственной дочери Шарлотты и Дж. Б. Тревэниона, умершей 8 мая 1809 года в возрасте 2 лет и 8 месяцев».
— Это жена и ребенок твоего брата? — спросил Джереми.
— Да.
— Такая молодая. Отчего она умерла?
— От саркомы груди, так сказал доктор. Невыносимо было смотреть на ее страдания.
Кьюби двинулась дальше, будто ей не терпелось уйти.
— Неудивительно, что твой брат временами впадает в меланхолию.
— До кончины Шарлотты он был веселым, оптимистичным и честолюбивым. Теперь же его веселость, как ты понял вчера вечером, не выглядит искренней. Какая-то возбужденная и лихорадочная. Словно он пытается ухватиться за нечто ускользающее.
— Как ты считаешь, он женится снова?
— Нет. Никогда.
— Но у него же двое детей!
— Мы справимся.
— Вы сплоченная семья.
— Трудно сказать. Наверное, так и есть... Во времена невзгод.
— Кажется, вы любите друг друга.
— О да, да, конечно.
Они прошли еще несколько шагов.
— Кьюби...
— Да?
— Раз уж мы заговорили о чувствах... То, что ты сказала вчера...
— Что именно?
— Ты же помнишь. Или это так мало для тебя значит?
— На пляже?
— Да.
— Я сказала: «По-моему, ты мне нравишься, парень». Это значит для тебя так много?
— Для меня — очень много.
— Ох, да брось. — Окинув его взглядом, она двинулась дальше. Джереми последовал за ней.
— Ты...
— Не следует принимать слишком близко к сердцу.
— Ты шутишь?
— Нет. Не шучу.
— Не верю, что ты говоришь так всем мужчинам.
Она усмехнулась.
— Ты так хорошо меня знаешь?
Джереми нервно сглотнул.
— Так хорошо, что думаю, я люблю тебя.
У нефа они остановились. Она посмотрела на витраж.
— Опасно думать о таких вещах, Джереми, — произнесла она после недолгой паузы.
— Отчего же?
— Потому что у меня может появиться искушение тебе поверить.
Джереми коснулся ее руки.
— Сомневайся в чем угодно, но не в этом.
— Взгляни только, сколько предков, — девушка отдернула руку, — здесь и другой Джон Тревэнион. А еще Уильям Тревэнион. И Анна Тревэнион.
— Единственная Тревэнион, которая меня волнует — это Кьюби.
— Ну что ж... Послушай, Джереми, мы ведь живем не сами по себе... И не отшельники. Если бы! — она отвела взгляд в сторону, но Джереми успел заметить вспыхнувшее чувство в ее глазах. — Нет, — продолжила Кьюби. — Мы уже все сказали. Пока что... Смотри, солнце выходит. Твоя поездка домой будет приятной.
— Мне совсем не хочется ехать домой. Я... опасаюсь...
— Ну да, в окрестностях и вправду бродят разбойники.
— Я опасаюсь не разбойников по пути домой. А здешних разбойников. И меня беспокоит, что они могут кое-что стащить.
— Что именно?
— Вчера почти весь вечер я терзался из-за самого назойливого на свете молодого Боскауэна, который суетился вокруг тебя! Я мучился от ревности и отчаяния!
— Ты хотел бы его вздернуть за то, что он смотрел на меня?
— Если его взгляды означали то, о чем я подумал, то да.
— Ох, дорогой... Ты меня смущаешь, — уголки рта немного приподнялись. — И это мне льстит. Мы встречались всего три раза. И должны уже неплохо знать друг друга, правда?
— Весьма неплохо.
— Ты не знаком с моей семьей, как и я не знакома с твоей. Совсем. Не всё так просто. Пусть все будет постепенно. Не стоит торопиться.
— А Боскауэн?
Она потеребила серебряную пряжку на плаще.
— Не думаю, что тебе следует этого бояться.
— Докажи.
— Как я могу доказать?
Джереми наклонился и поцеловал ее в подставленную щеку — губы ощутили матовую, сладко пахнущую кожу. Он было отстранился, и тут Кьюби поцеловала его в губы. Но пару секунд спустя двинулась дальше.
Джереми перехватил ее у дверей церкви.
— Не нужно торопиться, — резко повторила она, краснея.
— Кьюби, Кьюби, Кьюби, Кьюби, Кьюби, Кьюби...
— Скоро ты запомнишь, как меня зовут.
— С этим именем я буду просыпаться каждое утро. И с ним же засыпать.
Они вышли на церковное кладбище.
— Посмотри, как пробиваются солнечные лучи. Разве мы не счастливее тех, кто здесь покоится? Скоро весна, а мы так молоды! Молоды! Поезжай домой, дорогой Джереми, и не думай обо мне дурно.
— С чего мне думать дурно? Да и как бы я мог?
— Прошу, не уезжай насовсем. Приезжай еще как-нибудь.
III
Несколько недель спустя компания джентльменов обедала в гостинице Пирса в Труро.
Во главе стола сидел лорд Данстанвилль из Техиди, в недавнем прошлом сэр Фрэнсис Бассет, самый богатый человек графства, особенно с тех пор, как вновь открыли шахту Долкот, а также самый передовой во взглядах. Присутствовали его зять, мистер Джон Роджерс из Пенроуза, а также мистер Макворт Прэд, мистер Эфраим Твиди, мистер Эдвард Стакхауз, мистер Артур Нанкивелл и капитан Росс Полдарк.
Званый обед проходил наверху, в отдельной столовой, чьи окна выходили на изгиб реки Труро, лизавшей набережную и подножья частных домов на Принц-cтрит. Это была пыльная комната, пахнущая камфарой. На ярко-пурпурных тисненых обоях висели поблекшие акварели со сценами охоты на оленей.
Обед завершился, дошла очередь до портвейна.
— Остается лишь один нерешенный вопрос, господа, — сказал лорд Данстанвилль. — Я предложил оставить его до окончания обеда, чтобы у нас было еще немного времени на размышления. Выскажемся по очереди?
Все молчали. Стакхауз наполнил бокал портвейном и передал бутылку дальше.
— Не смотри на меня так, Фрэнсис, — проговорил Джон Роджерс. Это был толстяк с брюшком, мешавшим придвинуться к столу плотнее. Ко всему прочему он был глух и говорил тихо, только чтобы услышать самого себя. — Мне нечего добавить. Ты ведь знаешь, люди вроде Уорлегганов не могут быть друзьями, но к счастью, мне они не навредили, и потому исход дела меня не сильно трогает.
— Что ж, не могу сказать, что и я с ними на ножах, — добавил Твиди, адвокат из Фалмута, разбогатевший за счет состоятельных клиентов. — Но их имя постоянно всплывает. То один, то другой мелкий лавочник оказывается на грани банкротства, потому что в руках Уорлегганов его векселя, и в любой момент те могут потребовать выплату. А если кто-то выступит против Уорлегганов, то вряд ли откроет новое дело где-либо в Корнуолле. Еще я верю, точнее, твердо убежден, что они стоят за действиями «Корнуольской медеплавильной компании», когда та не дала «Харви и Ко» доступ к устью реки в Хейле. И судебное разбирательство между двумя шахтами в Скорриере — «Объединенным союзом» и Уил-Толгус — это их рук дело. Не знаю. Вечно что-то возникает. Они как в каждой бочке затычка, да к тому же грязная затычка!
Зашел официант, чтобы забрать тарелки. Вскоре лорд Данстанвилль отослал его. За скрипом башмаков последовал щелчок закрывающегося замка.
— Так вы поддерживаете наши действия?
Твиди неловко заерзал. Он стал главой церковной общины в Фалмуте в основном по деловым причинам, как и щедрым жертвователем на церковные нужды.
— Поддерживаю, если сделать это достойно, не очернив нашего доброго имени.
— Трудно сказать, что означает в современном продажном мире «сделать достойно», — сухо заметил Данстанвилль. — К сожалению, нравственные ценности меняются... А вы, Стакхауз?
— Я их не выношу, — проговорил Стакхауз. — Но мне не нравятся средства, с помощью которых можно от них отделаться. Я бы ничего не предпринимал, пусть торговые и финансовые круги сделают всё за нас.
Графин с портвейном можно было поставить лишь в специальное углубление в столе, поэтому его передавали из рук в руки. Со своего места Росс видел гавань, на мачте корабля поднимали парус, она накренилась по ветру. Ему ужасно захотелось оказаться там. Даже в Буссако он чувствовал себя лучше, чем в этой комнате.
— Это вполне достойный поступок, — произнес Макворт Прэд, фыркнув длинным, загнутым аристократическим носом. — Можно со спокойной совестью спать по ночам. Насколько я понял, предложение состоит в том, чтобы просто отодвинуть конкурента. Или надеяться его отодвинуть. Так поступают многие — в мелком масштабе или в большом, если говорить о династиях и государствах. Ставлю крону, что бессонница не мучила Уорлегганов, когда они покончили с банком Паско.
— Значит, вы за.
— Определенно. Конечно. Это просто коммерческий шаг. Без какого-либо самокопания. Аминь. Передайте портвейн.
Вмешался Артур Нанкивелл, женатый на девушке из рода Скобелл и таким образом вступивший во владение землями и собственностью рядом с Редратом — резковатый, бледный человек с изрытым оспой подбородком. Хотя был не его черед выступать, он сказал:
— Как жаль, что Харриса Паско нет в живых. Неплохо было бы узнать его мнение... Капитан Полдарк, вы были близким другом Паско и сильнее всех пострадали из-за банкротства. На совещании выглядело так, будто вы не особо горели желанием выступать. Не поделитесь своим мнением?
Росс без конца вертел бокал. Он расплескал вино, из-за чего на столе отпечатался мокрый след.