– Нет. Но мы хотели бы иметь искреннего союзника. Солдаты ваши -тоже.
– Солдаты должны воевать, с кем им прикажут. И дружить с теми, с кем им повелят, - генерал приподнялся и комом покатился по комнате, обтирая багровую шею платком. - Солдат есть солдат!
– Солдата, о котором вы говорите, такого солдата уже нет, господин генерал. Нет таких и в вашем корпусе. Есть солдаты, которые хотят думать.
– Не полагаете ли вы, господин полковник, что знаете моих солдат лучше, чем я?
– Полагаю, господин генерал. И в этом нет ничего удивительного. Мне, совeтскому офицеру, легче понять душу простого солдата. Поэтому я утверждаю, что ваши солдаты желают настоящей дружбы с нами, иначе их не заставил бы никто проливать кровь сейчас за наши общие интересы. Разумеется, вы не хотели бы этого, как не желаете того, чтобы румыны и венгры жили в вечном мире и дружбе. Вы сознательно закрываете глаза на тот факт, что ваши офицеры жестоко избивают венгерское население здесь, в Трансильвании.
– Мадьяры - наши исконные враги. Они и для вас враги такие же, как и для ваших румынских союзников...
– Такие же враги, какими еще вчера являлись для нас наши сегодняшние румынские союзники. Именно поэтому мы решительно против вашей междоусобицы. - Демин видел, как от его слов морщится и сжимается этот генерал, против своей воли ставший нашим союзником.
– Я - румын, господин полковник, и превыше всего ставлю национальную честь своего народа, - патетически проговорил Рупеску. - Мадьяры оскорбили эту честь, и моя совесть не позволяет мне быть к ним снисходительным. И я... И я никому не позволю...
– Успокойтесь, пожалуйста. И разрешите мне усомниться в справедливости наших утверждений.
– Как вам угодно, - сухо пробормотал генерал.
За окном, у крыльца, громко разговаривали румынские солдаты из генеральской свиты. Они говорили о русских, говорили без устали, неутомимо. Русские по-прежнему возбуждали в них острый, иногда пугающий и всегда смутно обнадеживающий интерес. Румынам было непопятно, отчего русские не дают им бить мадьяр; непонятным было много из того, что делали советские солдаты. И все же румыны чувствовали, что с приходом советских поиск в их страну одновременно ворвалось что-то новое, возбуждающее, отчего должно произойти какое-то важное изменение, и они догадывались, что это изменение - к лучшему. Повинуясь внутренней, еще не совсем ясной, но сильной воле, они все более проникались уважением к советским бойцам - ко вчерашним своим врагам, о которых им все время говорили только плохое. Так же как когда-то у Георге Бокулея, в душе румынских солдат пробудилась и росла, тревожа мозг и сердце, непопятная сила, которая готова была вырваться наружу потоком сердитых, негодующих слов к тем, кто их так долго обманывал. Солдаты были охвачены чем-то могучим, совершенно незнакомым, еще до конца не осмысленным и не осознанным ими, но уже не столь пугающим, как раньше. Они переживали состояние детей, перед которыми впервые открывался огромный, неведомый, захватывающе манящий и прекрасный мир. И то, что боярин Штенберг был убит рукою какого-то их товарища, что еще утром беспокоило их и пугало, казалось преступным, - теперь представлялось закономерным, неизбежным и даже необходимым, как закономерным, неизбежным и необходимым было все то, что совершалось сейчас на их глазах.
Прислушиваясь к солдатскому гомону за окном, Демин, по-видимому, думал как раз об этом.
– И вам не уничтожить уважения ваших солдат к моей армии, к моей стране, - продолжал полковник, - как бы вы ни старались это сделать. Я должен, как представитель советского командования, заявить вам, господин генерал, что вы и ваше правительство не выполняете условий перемирия. Румынская армия, в том числе и ваш корпус, господин генерал, до сих пор заполнены ставленниками Антонеску, явными и тайными агентами Гитлера. Сторонников Антонеску, офицеров, вы повышаете в должностях, а его противников, друзей румынского народа и Советского Союза, всячески терроризируете. Демократически настроенных офицеров вы увольняете из армии или разжалываете в рядовые...
– Это неправда!
– Нет, это правда. Вот свежий факт. Почему вы сегодня отдали приказ об отстранении от должности командира взвода Лодяну? Не потому ли, что он из рабочей семьи и стоит за дружбу с нами и так же, как мы, ненавидит фашизм?
– В его взводе скрывался и скрывается солдат, убивший ротного офицера - лейтенанта Штенберга. Лодяну отказался помочь следственным органам обнаружить этого негодяя.
– А зачем вы распорядились об увольнении командира роты Мукершану? Он что, тоже был причастен к убийству?
– Мукершану вел вредную пропаганду среди солдат.
– Призыв к дружбе с СССР им считаете вредной пропагандой?
Припертый к стене, Рупеску молчал.
Демин колюче посмотрел на него, сказал:
– У меня к вам больше нет вопросов, господин генерал, - и, не попрощавшись, вышел на улицу. Он быстро направился в штаб своей дивизии.
3
После занятия города советскими и румынскими войсками Мукершану, еще утром сдавший роту другому офицеру, решил посетить шахтерский поселок, раскинувшийся за смутно маячившими невдалеке многочисленными копрами. В километре от поселка он встретил группу углекопов, сидевших на валунах и о чем-то угрюмо разговаривавших. За плечами шахтеров были приторочены котомки, в руках - посохи.
– Куда это вы собрались? - спросил Мукершану, присаживаясь рядом с шахтерами.
– А вы кто будете? И какое вам до нас дело? - в свою очередь спросил пожилой рабочий, откинув с головы брезентовый капюшон, которым укрывался от мелкого холодного дождя, спустившегося с какой-то приблудной тучки.
– Есть дело, коль спрашиваю.
Шахтеры с ленивым любопытством посмотрели на незнакомца, почуяв в его голосе неподдельную заинтересованность.
– Кто же ты, однако? - переспросил все тот же пожилой углекоп.
– Солдат. Не видите, что ли?
– Видим. Мало ли их тут бродит! Интересуетесь только вот зачем?
– Сам рабочий. Вот и интересуюсь. Все по профессиональной привычке поглядели на руки Мукертану. Удовлетворенные, загудели:
– Не обманываешь, похоже.
– А зачем мне вас обманывать?.. Покидаете, значит, шахты? - Мукершану нахмурился. - Эх вы!..
– Какое, однако, твое дело? - разозлился пожилой шахтер, который, по-видимому, был тут за главного. Мукертану подозревал, что это по его инициативе рабочие собрались в свое странствие.
– А ты зря сердишься, старик. Я плохого вам не сделал. Но только настоящий шахтер свою шахту не оставит.
– Свою?.. А ты погляди на нее! - все более раздражаясь, воскликнул рабочий. - Купаться в ней, в шахте-то? Уж больно вода черна; ты бы сам попробовал.
– Воду можно выкачать.
– Пусть хозяин сам качает. Сумел залить - пусть и откачивает. А мы с голоду не хотим умирать... Да что ты к нам прицепился?.. Откуда ты объявился? Пошли, чего его слушать!..
– Я сказал откуда. А ты зря, старик, торопишься. Батраками, что ль, к помещику? Не советую - плохой это хлеб. Возвращайтесь-ка к себе на шахту и принимайтесь за дело. Так-то оно будет лучше.
– Хозяину капиталы скоплять? Нет уж, хватит.
– Не хозяину, а себе, - спокойно возразил Мукершану и быстро сообщил: - Ваши будут шахты, поняли?
Рабочие недоуменно зашумели:
– Как бы нe так!
– Вырвешь у них - руки пооборвут.
– Не пооборвут. Коротки теперь у них руки. - Мукершану приблизился к пожилому рабочему, доверительно заговорил: - Что ты косишься на меня? Где это ты видел, чтобы рабочий обманывал рабочего? Вот возьми, почитай! - и Николае показал шахтеру документ, в котором указывалось, что он, Мукершану, рабочий с завода Решицы, является членом Румынской коммунистической партии. - Ну, что ты скажешь на это, старина?
– Простите за грубые слова, товарищ, - голос старого рабочего стал мягче, взгляд потеплел. - Откуда мы знали?.. Что же, однако, нам делать? С голоду пропадаем. Детишки пухнут.
– Вижу и понимаю. Но покинуть шахты и уйти в деревни - не выход из положения. Стране нужен уголь. Коммунистическая партия не даст помереть вашим детишкам.
– Значит, вы советуете нам вернуться?
– Да, советую.
– Ну что ж. Мы вернемся. Только знаешь, товарищ, недолго мы протянем, если так продолжаться будет...
– Знаю, - тихо проговорил Мукершану. .
– Ну что ж, пошли... До свидания, товарищ! - старый шахтер протянул было руку Мукершану, но тот сказал:
– Я с вами пойду, погляжу, как там у вас...
– Милости просим.
Шахтеры медленно повернули обратно.
4
Дивизия генерала Сизова с каждым днем пробивалась вперед и вперед, поднимаясь все выше и выше в горы. Дорог тут мало, да и те, что вились по ущелью, были заминированы немцами. Все мосты через многочисленные горные речушки взорваны, на их восстановление у командования дивизии не было времени. Оно имело задачу - как можно быстрее преодолеть Трансильванские Альпы, вывести соединение на равнину и двинуться полным ходом к венгерской границе, которую уже пересекли, совершив большой обходный рейд, кавалеристы генерала Плиева.
Радио приносило радостные вести, советские войска наступали всюду. Правда, на западе что-то не особенно спорилось у союзников, но о них как-то не думалось в те дни.
Полк Тюлина шел впереди. Используя метод, предложенный на слете сержантом Громовым, пехотинцы поднимались вверх, связавшись друг с другом веревками, как настоящие альпинисты. Веревки эти и прочные широкие ремни с модными крючками нашлись в повозках старшины Фетисова, предусмотрительно собравшего их при разгроме горного батальона противника.
Сам Тюлин и еще несколько бойцов-разведчиков поднялись за облака.
– Прекрасный командир! - вырвалось у генерала Сизова, смотревшего вверх. - Погляди, как организовал дело!
При встречах с Тюлиным Сизов уже ни разу не напоминал ему о прошлом, о тех далеких днях, когда генералу приходилось частенько журить этого офицера.
– Молодец! - искренне подтвердил Демин, которого всегда радовал рост людей. - Со временем из него получится толковый командир дивизии.
– Безусловно.
– И что еще важно - он стал больше заниматься политработой в полку, чего раньше с ним не было. Сейчас нередко сам беседует с замполитами, парторгами и комсоргами. Советует им, что надо делать, учит.
Среди камней, земляных глыб и кустарников перемещались серые цепочки бойцов, медленно, но неуклонно набирающих высоту. А по единственной тропинке, за ночь немного расширенной саперами, поднимались обозы. Откуда-то сверху катилось, точь-в-точь как при форсировании Молдовы в первые дни наступления:
– Раз, два - взяли!
– Давай, давай!
Было странно, удивительно и отрадно слышать это чисто русское "давай, давай" в чужих, непроходимых дебрях.
За советскими солдатами поднимались румынские, хотя генерал Рупеску считал дальнейшее продвижение в горах безумием и предлагал Сизову двигаться в обход.
– Тут ни един тшорт не проходиль, - пытался говорить он по-русски, нажимая на колоритное слово "тшорт".
– Вот и хорошо. Обрушимся на врага неожиданно, - отвечал на это Сизов. - К тому же нам, советским людям, не привыкать двигаться непроторенными путями. Вы, господин генерал, беспокоитесь совершенно напрасно. Вашим солдатам будет легче: они пойдут вслед за советскими...
Рупеску промолчал. Но, отойдя от Сизова, тихо прошептал, багровея:
– "Вслед за советскими". Это-то меня больше всего и беспокоит...
Румынские солдаты старались не отставать от наших бойцов. Неподалеку от Сизова и Демина стоял высокий румынский офицер и следил, как поднимался в гору его извод, изредка покрикивая на подчиненных:
– Давай, давай! - и радостно улыбался, утирая потный лоб пилоткой, на которой виднелась красная пятиконечная звездочка. - Давай!.. Карашо!
Это был Лодяну. По распоряжению Рупеску его отстранили было от командования взводом, но солдаты заявили, что с другим командиром они не будут воевать. Корпусному генералу пришлось отменить свой приказ.
– Вот он, офицер новой румынской армии! - сказал генералу Сизову начальник политотдела. - Посмотрите, как воодушевлен, как горят его глаза! Никаким Рупеску не свернуть этого с избранного им пути!
Внимание начальников отвлекли Пинчук и Кузьмич, поднимавшиеся сейчас со своей повозкой вслед за полковыми обозами.