Чиков кивнул головой.
— Если понял, незаметно спусти мне в карман гранату. Она мне может пригодиться. Действуй по обстановке. Если что — прикрывай, а там останусь — уходи и сегодня же проберись в катакомбы к нашим.
Сказав это, Яша кинул взгляд на часового. Часовой, немолодой рослый солдат, в этот момент приблизился к углу здания комендатуры, напротив которого стояли друзья, круто, как по команде, повернулся на сто восемьдесят градусов, зашагал в обратном направлении.
— Больше, кажется, поблизости никого, — сказал Яша.
— Штиль, — прошептал Чиков, опуская другу в карман пиджака ребристую лимонку.
Действовал Яша молниеносно. Перебежал через улицу, шмыгнул в щель между створками ворот и оказался во дворе под балконом. Еще два-три мгновения — и он, вскарабкавшись по стволу груши, спрыгнул на балкон, проскользнул в открытую дверь.
«Раз, два, три, четыре, пять… — начал отсчитывать секунды Чиков, наблюдая за улицей. — Сто десять, сто одиннадцать, сто двенадцать… Что он там делает? Почему застрял? Сто тринадцать, сто четырнадцать»…
Яша не показывался. «Сто двадцать пять, сто двадцать шесть, — продолжал считать Саша. — Где же он? Или схватили? Тогда бы он услышал возню, выстрелы. Живым им Яков не дастся… Сто двадцать девять, сто тридцать, сто тридцать один…»
«Наконец-то!» — обрадовался Чиков, глядя на друга из-под руки.
Часового, видимо, что-то насторожило. Увидев Сашу, он повел стволом автомата в сторону: не задерживайся, мол, проходи.
— Мне бы чирк-чирк, — попятился Саша, достав пачку сигарет.
— Пу! Пу! — наступал часовой, делая страшное лицо.
— Не надо «пу-пу», ни к чему.
Часовой остановился и, выбросив руку вперед, топнул ногой.
— Вас понял, хорошо понял…
Тем временем Яша спустился вниз и, выскользнув из ворот, юркнул в проходной двор.
Друзья встретились на Дерибасовской.
— Ну как экскурсия? Прошла удачно? — спросил Саша.
— Графы и бароны прибывают послезавтра в двенадцать часов дня. Расписание движения поездов лежит на столе.
В ВОРОНКЕ
За город Яша выбрался легко. Выручила кромешная темень, и помогло то, что раньше изучил чуть ли не каждый проходной двор. Но основная трудность была впереди. Незаметно проскользнуть мимо засад врага, оседлавшего все тропы, которые вели в катакомбы. Каратели, боясь внезапных вылазок партизан, брали с собой в секреты овчарок-волкодавов.
Яша шел вдоль обрыва, надеясь, что этот путь самый безопасный. Осень, идут дожди, и здесь часто бывают оползни и обвалы. «Вряд ли фрицы устроили тут засаду, — решил он. — А если и устроили, то не у самого обрыва». Через каждые сто-двести метров он останавливался, прислушивался к малейшим шорохам и звукам, припадал к земле и замирал, пристально всматриваясь в темень. Больше всего он боялся овчарок. Они могли подкрасться бесшумно и наброситься сзади. Отбиться от них тогда было бы немыслимо.
Иногда Яше начинало казаться, что четвероногий враг затаился где-то совсем рядом, и он спешно отползал к самому краю обрыва. Если падать, то вместе с овчаркой. В руке он сжимал браунинг и, спружинившись, ждал, что вот-вот в воздухе мелькнет сильное тело зверя. Сердце, как маятник, гулко отсчитывало удары.
Когда до балки, где был потайной вход в катакомбы, осталось меньше полукилометра, вспыхнули прожекторы. Их лучи рассеяли темноту и старательно начали прощупывать каждый метр. Яша прыгнул в ближайшую воронку. И оцепенел: на дне воронки лежал полицай. Он спал. Возле него валялся автомат. От шума полицай открыл глаза и, не разобравшись спросонья, в чем дело, выругался:
— Ты что как домовой?
Увидев незнакомого мальчишку, который наставил на него пистолет, заморгал глазами. И приснится же чертовщина какая! Инстинктивно его рука потянулась к автомату.
— Назад! — приказал Яша. — Если пошевельнешься — получишь пулю в лоб. Отними руку!
Стало быть, это не сон! Полицай подчинился. С этим молокососом, видать, шутки плохи. Он не сводил с Яши глаз, настороженно и зло следил за каждым его движением.
В воронке было тесно. Яша попятился, присел. Полицай мог изловчиться и выбить браунинг.
По лицу полицая было видно, что страх у него проходит. Еще несколько мгновений — он окончательно возьмет себя в руки, и тогда трудно сказать, чем кончится эта встреча. Стрелять? Выстрел может услышать другой секрет.
— Что, попался в мышеловку? — осклабился полицай, приподнимаясь на локте. — Давай, парень, договоримся так: я не видел тебя, а ты меня. Поворачивай оглобли и дуй в город. Выберешься отсюда живым — твое счастье, не выберешься — значит, на роду тебе так написано. Проваливай, стрелять не буду. Вот те крест!
Яша сдвинул на переносице брови. Знал: стоит повернуться, как этот верзила набросится сзади, вырваться из его лап вряд ли удастся. А если и не набросится, то пошлет пулю в спину.
— Поворачивайся на другой бок! — скомандовал он, — Считаю до трех. Раз, два…
— Какой же ты дурной и горячий, — ухмыльнулся полицай, поджимая под себя ноги и по-прежнему не сводя с Яши глаз. — Конечно, ты можешь меня застрелить и пробраться в свою преисподнюю, но знай, что оттуда никто не выйдет. Немцы собираются штурмовать катакомбы. Скоро прибывает специальный батальон.
— Когда?
— Мне они не докладывали. Может, через неделю, а может, и раньше.
Полицай, наверное, считал, что мальчишка, как птица в силках, не вырвется, и тайна, которую он выдал, далеко не уйдет. В соседней воронке второй секрет. Кроме того, самое большее через полчаса придет смена. Только бы заговорить мальчишке зубы.
Что делать дальше, Яша не знал. Оставаться в воронке было опасно.
Щупальце прожектора проползло над воронкой. От ослепительного света на какое-то мгновение Яша зажмурился и получил сильный удар сапогом в живот. Падая, успел выстрелить.
Когда очнулся, было темным-темно.
Пошарил возле себя руками. Под пальцами зашуршала сухая земля. У правой ноги нащупал браунинг.
Снова вспыхнули прожекторы. Привстав, Яша увидел: пуля угодила полицаю в голову…
Надо выбираться из этой воронки и бежать к балке. Расстояние до нее — пятьдесят-семьдесят метров, не больше. Яша Достал из кармана финку. Теперь он знал, что делать, если еще раз встретится с врагом лицом к лицу…
ВСТРЕЧА
Пятница, седьмое ноября. С утра главные улицы города — Дерибасовская, Пушкинская, Ленина, Карла Маркса, Приморский бульвар, а также Привокзальная площадь украшены фашистскими флагами. Сегодня «знаменательный день, незабываемая дата» в жизни города: прибывают важные гости из Берлина и Бухареста, графы и бароны, правительственные чиновники.
Улицы подметены, завалы и баррикады разобраны.
Раньше, чем обычно, на Дерибасовской, 12 открывается кафе-кондитерская. Это словно сигнал. Владельцы ресторанов тут же открывают двери своих заведений, приглашают посетителей. «Милости просим, заходите! — кричат зазывалы. — По случаю праздника цены на водку, вина и пиво снижены. Закуска — бесплатно!»
К десяти часам «ликующее население» — толпы переодетых полицаев, жандармов, гестаповцев и фашистских солдат — устремляется к вокзалу. Вслед за ними тянутся представители делового мира, сотрудники муниципалитета.
В церкви богослужение. Священник произносит взволнованную проповедь. На его глазах слезы… «Прихожане» — прибывшие с войсками за легкой поживой еще в первые дни «освобождения» города проходимцы — тоже вытирают платками слезы радости и счастья. Наконец-то сбывается то, о чем они мечтали, отправляясь в эти края. Правда, и сейчас они уже состоятельные люди, имеющие солидный капитал, но с приездом высокопоставленных чиновников их пребывание здесь будет узаконено, они получат приличные должности, станут еще богаче…
Десять часов тридцать минут. На вокзале уже все готово к встрече гостей. В сквере возле трибуны в окружении многочисленной офицерской свиты командующий войсками генерал Гинерару, городской голова Одесского муниципалитета Герман Пынтя и его помощник Выдрашку, шеф гестапо полковник Шольц, особоуполномоченный рейхсфюрера Гиммлера оберштурмфюрер Ганс Шиндлер, полковник Ионеску со своими сотрудниками — майором Курерару, капитаном Аргиром, локатинентами Тылваном, Друмешем, Жоржеску, Харитоном.
Вокруг начальства и офицеров вертятся в ослепительно белых одеяниях официанты из ресторана «Романия» — угощают «чайком». На подносах фарфоровые чайники, хрустальные фужеры. «Чаёк» имеет приятный вкус коньяка.
Возле правого крыла здания вокзала, под лесами, расположился военный оркестр. Звучат бравурные мелодии.
Невдалеке под каштаном Харитон замечает мальчишку-чистильщика. Задрав голову, он наблюдает за воробьями, которые устроили на дереве драку. Харитон усмехается. Сообразительный чертенок! Знает, где можно подзаработать. Харитон направляется к чистильщику. Тот, еще издали увидев клиента, достает из короба щетки и начинает махать ими, как бы стряхивая с сапога пыль.
— Ну и как, без дела не сидишь? — спрашивает Харитон.
Чистильщик шмыгает носом.
— Что за работа? Один даст лею или марку, другой подзатыльник. Вам на сколько блеска — на одну лею, на две?
— Сначала посмотрим, каков блеск.
— О, такого блеска не найдется и в Париже.
— Тогда на десять лей.
Харитон меряет чистильщика с ног до головы оценивающим взглядом. Из такой вот голодной шпаны можно сколотить незаменимый легион тайных осведомителей.
— Скажи: тебе хочется заработать денег?
Холодные глаза Харитона испытующе сверлят паренька.
— Гы-ы-ы! Шутите, господин! — смеется чистильщик и шмыг-шмыг щетками по сапогу.
— Товарищи у тебя есть?
Настроение мальчишки моментально портится.
— До войны со мной многие водились…
— Ах вон оно что! — Харитон качает головой. — Им не нравится твое теперешнее занятие?
Мальчишка кивает утвердительно.
— Почему же ты выбрал эту профессию?
— Голод не тетка…
«Вот-вот, — радуется Харитон. — Голод может стать моим надежным союзником. За кусок хлеба такие оборвыши продадут и отца родного».
— Слышите? — замечает чистильщик, укладывая щетки в короб. — Вроде гром…
— Да, почти как весной, — улыбается Харитон. — Звать-то тебя как?
— Гришкой.
— Держи, Гриша. — Харитон протягивает мальчишке деньги. — Сдачи не надо. Ты их заработал честно. Да и праздник сегодня. Купи себе конфет, пряников и вообще чего хочется.
— Спасибо, — благодарит Гришка. — Так много мне никто не давал.
— Наверное, не всегда стараешься. Сапоги вон какие — горят.
Харитон кидает взгляд на часы, треплет старательного и приглянувшегося ему парнишку по голове и направляется к трибуне, возле которой образовалась вдруг большая толпа. С чего бы так?
Подойдя к толпе, Харитон видит бледного как мел начальника вокзала, который стоит перед таким же мертвенно-бледным, без единой кровинки на лице, командующим войсками генералом Гинерару.
— Может, ваш телефонист что-то напутал? — в голосе генерала звучит металл. — Может, крушение потерпел порожняк или бронепоезд?
— Порожняк и бронепоезда прибыли благополучно и находятся на станции, — отвечает начальник вокзала, и Харитон начинает догадываться, что речь идет о специальном поезде и что с ним произошло что-то непоправимо ужасное…
Как бы подтверждая его догадку, генерал снимает фуражку. За ним обнажают голову остальные…
По-прежнему над праздничной Привокзальной площадью звучат бравурные мелодии…
* * *
(Из документов)
ОТВЕТСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ
— Мы уже волноваться начали, — сказал Гриша Любарский, когда Яша появился в мастерской.
— Думаешь, что если начальство, то все тебя ждать обязаны? — проворчал брат Алексей.
— Вечно ты, Леха, как самовар…
Яша улыбнулся, опустил короб на пол.
— Два часа ждем, — вступился за Алексея Саша Чиков.
— Вы же знаете: я не на прогулке был.
Яша присел на топчан, обвел счастливым взглядом товарищей. Вся группа была в сборе. На ведрах, перевернутых вверх дном, тихо и чинно, как первоклассники, сидели спокойные и рассудительные братья Иван и Николай Музыченко; на массивном кованом сундуке, который неизвестно откуда и зачем приволок Алексей, как турецкий паша, важно и лихо восседал веселый и удачливый Саша Чиков; под самыми «небесами», на верху деревянной садовой лестницы, устроился сочинитель страшных катакомбных сказов, отчаянный и бесстрашный Александр Хорошенко; на табуретке в неизменной позе, склонившись над дырявым чайником, сидел брат. Любарский стоял у входа.
— Позаботься, Гришуха, о декорации, — попросил Яша Любарского.
Гриша вышел на улицу, опустил железную, похожую на жалюзи решетку, повесил огромный замок и через вторую дверь под аркой вернулся в мастерскую.
— Порядок, — доложил он и занял место на сундуке рядом с Сашей Чиковым.
— Ребята! — Яша поднялся. — День-то сегодня какой, а?
— Пятница, — буркнул с «небес» Хорошенко.
— Правильно, пятница, но какая! — Яша вскинул голову, глянул на Хорошенко. — Во-первых…
— Во-первых… — повторил Саша и, подмигнув товарищам, приготовился загибать пальцы. — …двадцать четыре года Октябрьской революции!
— Верно! — Саша загнул палец.
— Когда я был там, у наших, дядя Володя и все, кого вы знаете, просили передать вам боевой привет, поздравить с праздником и пожелать новых успехов.
Ребята зашумели, заговорили все разом: такой день, а они, как кроты, сидят в темноте. Красный флаг бы сейчас — и по улицам!..
— Или коменданта шарахнуть к чертовой матери! — предложил Хорошенко. — Наши вон штаб маханули, эшелон с солдатами, а мы все ходим да бродим.
— Тсс! — Яша приложил палец к губам и сказал: — Во-вторых, сегодня у Сашки день рождения. Сколько тебе, Саша, — шестнадцать?
— Тоже верно, опять не соврал, — Чиков загнул второй палец и зарделся до кончиков ушей. — Сегодня мой день рождения, я всего лишь на восемь лет моложе Октябрьской революций!
Ребята снова зашумели, начали поздравлять товарища.
Яша тем временем лезвием финки приподнял у двери половицу и извлек из-под нее какой-то небольшой сверток.
— На, — сказал он и протянул сверток Чикову. — Это тебе подарок от дяди Володи.
Саша распеленал сверток, и все ахнули: Чиков держал шпаер! Точно такой же, как у Яши!!
— Когда же у меня-то день рождения? — спросил себя вслух Ваня Музыченко и осторожно дотронулся до браунинга. — Ишь, настоящий!
— Ну, Саня… — Николай поддел локтем именинника. — Теперь тебе сам черт не брат.
— Теперь он развернется, — заметил Гордиенко-старший. — Это я, частник, человек серьезный и деловой, должен с утра до вечера корпеть над примусами, чинить и штопать, как говорит братан, кастрюли да самовары, а Чиков… Чиков теперь — фигура!
— Но и это еще не все… — Яша словно испытывал терпение товарищей. Глаза его светились лукавством. — Есть еще и «в-третьих»!
— Графы и бароны приехали? — Саша вопросительно глянул на друга.
— В том-то и дело, что нет! — воскликнул Яша и взахлеб начал рассказывать о недавних событиях на Привокзальной площади.
— Действительно, историческая пятница! — повеселел Гордиенко-старший.