Через тридцать минут они садились в поблескивающий черным лаком «хорьх», который и доставил их в зал, где был сейчас Петер. И в результате Петер Визе оставил выступления, стал тренером в спортивном клубе финансиста и менеджера Лемке. Так поначалу считал Визе, но очень скоро выяснилось, что спортивно-финансовая деятельность Лемке не что иное, как прикрытие разведчика абвера, и сам он, Петер, тоже служит разведчику удобной ширмой. Но выбирать Визе не приходилось, он успокаивал себя, что сам он занимается лишь спортом, а на дела Лемке закрывал глаза.
После разгрома фашизма Лемке пропал, спортивный клуб закрылся, и Визе переживал трудные дни. Но перерыв был недолгим. Лемке, как прежде, самоуверенный и элегантный, отыскал Визе и…
Двери распахнулись, пропуская группу юношей, которые цепочкой побежали по залу, остановились ровной шеренгой и хором крикнули:
— Добрый день, мастер Петер!
— Добрый день, мальчики. — Петер вышел в центр зала и потер коротко остриженную шишковатую голову. — А где Тони?
— Тони внизу, его задержал господин Лемке, — сделав шаг вперед, ответил один из спортсменов и вернулся в строй.
— Дежурный, проведи разминку, — сказал Петер и вышел из зала.
Он спустился на первый этаж, где по распоряжению Лемке были установлены стойка с кофеваркой и различными напитками, четыре столика и легкие удобные кресла. Старый тренер гордился, что у него в зале так комфортабельно и удобно, не надо посылать за пивом и рюмкой виски, но он не знал, что за стойкой стоял осведомитель, приставленный к Визе и его ученикам.
Визе направился к столику, за которым сидели Лемке и гордость клуба — боксер-легковес Тони… Увидев подошедшего тренера, юноша встал.
— Добрый день, мастер.
— Здравствуй, — ответил Петер и поклонился улыбающемуся Лемке, — покажи-ка лапку, мальчик.
Тони протянул левую руку, и Петер стал ощупывать сустав большого пальца: приближал руку юноши к самым глазам, разглядывал издалека, напоминая нумизмата, пытающегося определить, подделка перед ним или нет.
— Все прошло, мастер, — юноша быстро взглянул на Лемке.
— Конечно, прошло, — Лемке улыбнулся и подмигнул Тони.
— Отправляйся в зал, — Петер взял Тони за подбородок. — Разомнись. Два раунда на скакалке, три — бой с тенью и душ.
— Мастер, один раунд…
— Нет, — Петер подтолкнул юношу в спину и занял его место за столом:
— Тони! — позвал Лемке и, когда боксер подошел, протянул ему конверт.
Боксер нерешительно посмотрел на тренера, Петер почувствовал его взгляд и пробурчал:
— Спрячь, чтобы ребята не видели, и убирайся!
Тони взял деньги и ушел. Петер покосился ему вслед и нехотя повернулся к Лемке, который, добродушно улыбаясь, достал портсигар, золотую зажигалку и закурил. Жесты у него были мягкие и круглые, а руки — белые, с розовыми, как у ребенка, ногтями. Петер поднял взгляд, Лемке смотрел в окно, чему-то улыбаясь, и старый боксер обмяк: он не мог долго сердиться на человека, который поднял его, Петера Визе, тридцать лет назад.
— Ты резок с мальчиком, старина, — Лемке поправил манжеты и взглянул на часы.
— Тони ждет не балет, а ринг.
— Ты недоволен им? — спросил Лемке и слегка тронул Петера за рукав. — А мне он нравится, мальчику повезло.
— Хорошее везенье, — Петер потер голову.
— Все будет спокойно и интеллигентно. Тони начинает выступать, разъезжать по нужному мне маршруту и работать на меня. Со временем он узнает, за что получает деньги.
— Хорошее везенье, — повторил Петер, — а сейчас ты дал ему аванс?
— Нет. Мне нравится Тони, — серьезно ответил Лемке, рассматривая дымящуюся сигарету. — Я рад, что могу помочь ему устроиться в жизни. И не ухмыляйся, — он прервал себя на полуслове.
— Какого числа Тони сядет в кресло и ответит на все твои вопросы? — Петер перегнулся через стол и сжал кисть собеседника.
— Не скоро.
— Но сядет и будет отвечать, отвечать и отвечать! Как я! Затем он перестанет верить себе, — Петер облизнул сухие губы и кашлянул так громко, что буфетчик поднял голову и взглянул вопросительно. — Двойное виски и сок для хозяина, — сказал ему Петер.
— Стаканчик белого вина, — поправил Лемке. — Да, да, я выпью белого вина.
Когда буфетчик поставил стакан и отошел, Лемке коснулся кончиками пальцев руки Петера.
— Что ты думаешь о матче Дерри с Бартеном? — спросил он, поглаживая мраморную доску стола.
— Дерри трус.
— Я вложил в организацию матча большие деньги, Петер.
— Дерри будет драться, хозяин.
— Хорошо. — Лемке встал и внимательно посмотрел мимо тренера.
Петер интуитивно обернулся и увидел мужчину, который, стоя к ним спиной, разглядывал фотографии боксеров. Петер непроизвольно отметил вислые плечи, широкую спину, узкий таз и длинные ноги с чуть вывернутыми ступнями.
— Привел новичка? — спросил он. — Но ему, кажется, под тридцать.
— Ему давно за сорок, — ответил Лемке, пряча в карман портсигар и зажигалку. — Это мой партнер по поставке спортивного инвентаря. Я буду через три часа, — он тронул Петера за рукав и пошел было к выходу, но остановился и спросил: — Когда у тебя совместная тренировка с русскими?
— Должна быть вечером. Если они прилетели.
— Они прилетели. — Лемке подождал, пока Петер поднимется на второй этаж, и подошел к мужчине, который продолжал стоять у стендов.
— Свейки,[1] Римас, ты? — сказал Лемке. — Когда прилетел?
— Ночью, — Римас повернулся и кивнул на дверь.
Они вышли на улицу. Римас оглядел кремовый «мерседес» Лемке.
— Следуешь моде?
— Положение, — Лемке улыбнулся. — Прошу.
— Не люблю ездить с шофером, — Римас перешел на другую сторону и открыл дверцу старенького «ситроена».
— Домой! — Лемке махнул своему шоферу и сел рядом с Римасом. — Ты прибыл ко мне?
Римас вел машину, опираясь локтями на руль, не отвечая, не глядя на собеседника.
— В Риме во время войны ты командовал мной, а теперь — я тобой, — Лемке протянул портсигар, но Римас не отрываясь смотрел на дорогу. — Я не думал, что пришлют именно тебя, — Лемке закурил. — Наш шеф демократ и не следует табели о рангах.
— Что я должен делать? — Римас вынул из нагрудного кармана мягкую сигарету и бросил ее в рот.
Лемке протянул горящую зажигалку. Римас взял ее, прикурил и, не поворачиваясь, вернул.
— Ты зря сердишься, — Лемке пожал плечами и, так как Римас не смотрел на него, перестал улыбаться.
— Что я должен, делать? — Римас завел машину в узкий переулок и остановил у тротуара.
— Вчера в Вену прилетели четыре русских боксера. Они будут тренироваться с нашими ребятами. Через две недели первенство Европы среди любителей. — Лемке говорил медленно, словно по принуждению, Римас безучастно смотрел в ветровое стекло.. — К началу соревнования прилетит остальная часть русской команды.
Лемке замолчал, ожидая вопроса, но Римас сидел, навалившись на руль, и молча смотрел перед собой. Лемке видел его профиль, непропорционально маленькую голову на сильной шее и не мог понять, почему шеф прислал такого аса. Официально в управлении разведчики занимали одинаковое положение, но фактически Римас всегда котировался выше. Лемке объяснял это тем, что Римас специалист по России, и не завидовал ему, работа более сложная и опасная. Русские…
Лемке покосился на соседа, который безучастно смотрел в ветровое стекло.
Акция направлена против русских, и шеф прислал Римаса. Логично.
— Знаешь, где остановились русские? — Лемке заставил себя улыбнуться.
— В «Паласе». Номера тридцать четыре и тридцать пять. — Римас снова вынул из нагрудного кармана сигарету.
— У русских есть такой обычай, — Лемке не выдал своего удивления осведомленностью Римаса, — в посольстве составляется программа пребывания делегации. Каждый день расписан почти по минутам, такая бумажка вручается руководителю.
Римас прикурил, посмотрел Лемке в лоб, затем вынул из кармана сложенный вчетверо лист и молча протянул.
— Вот эта бумажка.
— С тобой приятно работать, Римас, — выдавил Лемке. Он все еще держал полученную бумажку, не решался положить ее в карман. Что Римас знает? Приехал он для помощи или контроля? — Ты видел русских?
— Мельком.
Лемке раздражала манера Римаса, беседуя, не смотреть на собеседника. И сейчас литовец смотрел прямо перед собой. Контакт не устанавливался, создавалось впечатление, что разговариваешь с роботом: задал вопрос — получил ответ. Спрашивать робот не умеет, выполняет заданную программу. И все, никаких эмоций. Почему все-таки прислали такого аса? Придают большое значение операции?
— Мы с тобой старые разведчики, — сказал наконец Лемке. — Я считаю, нам надо быть до конца откровенными. — Римас повернулся, и Лемке послышалось, как щелкнули плохо смазанные шестеренки.
— Слушаю.
— Такой разведчик, как ты, Римас, должен работать, зная все. Я и расскажу тебе все, но несколько позже. Сейчас я не готов. А пока попробуй познакомиться с кем-нибудь из русских ребят — круг интересов, степень настороженности.
— Они редко ходят по одному.
— Русские — твоя профессия, Римас, — ответил Лемке, довольный, что сумел уколоть литовца. — Еще меня интересует, где бывает и с кем встречается тренер. Я здесь выйду, — он пожал Римасу локоть и вышел из машины.
Римас посидел несколько секунд за рулем, тоже вышел, купил в киоске пачку сигарет и словно нехотя посмотрел вслед Лемке.
Лемке остановился у похоронного бюро, из которого скорбно и медленно выходили люди. Шестеро мужчин несли гроб, во всем преобладал черный цвет — черные костюмы, черные повязки и банты, черные лакированные автомобили, по которым рассаживались торжественно-скорбные люди. Наконец процессия медленно двинулась, Лемке перекрестился и, пройдя полквартала, вошел в цветочный магазин.
Римас проводил Лемке взглядом, безразлично посмотрел на вывеску похоронного бюро, на украшавшие витрину цветочного магазина гирлянды, вошел в автоматную будку, набрал номер, подождал и повесил трубку.
В маленьком цветочном магазине Лемке никто не встретил. Он прошел через контору и оказался в просторном дворе, превращенном в розарий. У одной из клумб стоял на коленях полный седой мужчина. Он разглядывал надломленную ветку и осторожно, словно имел дело с больным человеком, пытался подвязать ветку или подпереть ее рогаткой.
С улицы доносились звуки похоронного марша.
Лемке оглядел двор, сорвал небольшую розочку, уколол палец и поморщился. Садовник наконец заметил клиента и, торопливо поднявшись и отряхивая с брюк гравий, заторопился навстречу.
— Здравствуйте, здравствуйте. Что желаете? Могу предложить чудесные розы…
Во дворе появился молодой человек в рабочей одежде, и Лемке, обойдя садовника, направился к парню.
— Не беспокойся, отец. Этот господин мой гость, а не твой! — крикнул парень и, вытирая руки, пошел навстречу Лемке.
Садовник вздохнул, осуждающе взглянул на сына, но, заметив какой-то непорядок в своем хозяйстве, вновь опустился на колени перед кустом роз.
— Здравствуй, Вольфганг, — Лемке, улыбаясь, понюхал розу, — Вижу, у тебя много работы.
Вольфганг презрительно оглядел розарий, потер испачканные в земле ладони и спрятал их в карман брюк.
— Вы не часто заходите, господин Лемке.
Лемке улыбнулся и вновь понюхал розу.
— А где твой брат?
— Хайнц! — крикнул Вольфганг, на его крик с садовыми ножницами в руках во двор вошел белокурый детина, увидев Лемке, он бросил ножницы в куст роз.
— Не надо портить цветы, Хайнц, — нравоучительно сказал Лемке…
* * *
Шурик крутил ручку телевизора. Картинки сменяли одна другую. Наконец появился всадник с кольтами на бедрах. Шурик щелкнул всадника по носу и, довольный, улегся на кровать, звук он почти совсем убрал. Звук был ни к чему — ни английского, ни немецкого Шурик не понимал.
Ковбой с бесстрастным лицом, с приклеенной к губам сигаретой медленно ехал среди кактусов и не мигая смотрел на восходящее солнце. Конь нетерпеливо перебирал сухими ногами.
Шурик заложил руки за голову и потянулся. Парень на экране был что надо и вызывал симпатию.
Сажин вошел тихо и неожиданно, взглянул на экран и спросил:
— Сколько раундов он выдержит?
Шурик сел и спустил ноги с кровати.
Ковбой упал, лошадь поскакала, длинно взвизгнула пуля. Ковбой проверил, не погасла ли его сигарета, затянулся, молниеносно выстрелил в сторону зрителя, вскочил на почему-то оказавшегося рядом другого коня и поехал мимо кактусов дальше, не мигая глядя на солнце.
Сажин выключил телевизор и озабоченно спросил:
— Ты храпишь?
— Что?
— Я спрашиваю: ты ночью храпишь? — Сажин положил на стол портфель, который держал в руках, выдвинул ногой стул и сел.
— Я не слышал, но говорят, что потрясающе, — ответил Шурик.
— Тогда все в порядке, — Сажин раскладывал какие-то бумаги, — мы споемся. Зови ребят.
Курносая веснушчатая физиономия Шурика вытянулась, проходя за спиной тренера, он вздохнул и с сожалением посмотрел на телевизор.
— Еще надоест. Надеюсь, что ты выкроишь у телевизора время и успеешь взглянуть на Шенбруннский дворец. Правда, там сейчас не стреляют, — Сажин взял лежащую на столе австрийскую непривычно толстую газету и рассеянно перелистал. С одной страницы на Сажина глянуло знакомое лицо. «Пройдет ли Пауль Фишбах в парламент?» «Пауль Фишбах?» — Сажин задумался. Где он видел это лицо? Ведь не в австрийском парламенте…
Шурик выскочил в коридор и заглянул в соседний номер.
— Зигмунд, шеф зовет, — сказал он Калныньшу, расхаживавшему по номеру с книгой в руке. — Где Кудашвили?
— Пошел прогуляться, — Зигмунд положил книгу в карман и вместе с Шуриком вошел к Сажину.
— А Роберт? — Салшн развязывал лежащий на столе холщовый мешочек, но не мог справиться с тесьмой.
— Он гуляет. — Зигмунд взял мешочек и развязал. — Деньги?
— Когда мне нужна помощь… — Саншн прервал себя на полуслове. — Возьмите по четыреста пятьдесят шиллингов. В шиллинге сто пфеннигов. Это на карманные расходы. — Он вынул из мешочка пачку денег и бросил ее на стол.
— Шурик, я назначаю тебя кассиром, — сказал Зигмунд и щелкнул Шурика по носу.
— А если бы я был сильнее, слон? — спросил Шурик, высыпая на стол легкие никелевые монетки.
— Ты бы не был так обидчив? — Зигмунд подставил ему стул и положил перед Шуриком авторучку.
— Давно ушел Роберт? — Сажин провел ладонью по щеке и поморщился. — Кстати, предупреждаю, в Вене мужчины бреются каждый день.
— Шурик, ты слышал? — спросил Зигмунд.
Шурик беззвучно шевелил губами, подолгу разглядывая каждую бумажку и монетку, раскладывал их на четыре кучки. Зигмунд взял Сажина под руку и отвел к окну.
— Роберт нервничает, — равнодушно сказал он. — Говорит: стар я и не в весе.
— А ты как считаешь? — Сажин поднял голову.
— Что я? — Зигмунд пожал плечами. — Да теперь и поздно.
— А если бы не поздно?
— Я бы взял Анохина. Он чуть слабее, но ему двадцать. Надо думать о будущем.
— Чуть? — спросил Сажин и отстранился. — Во-первых, через это «чуть» сотни спортсменов перешагнуть не могут. «Чуть» — это мастерство. Я не беру боксера на первенство Европы за то, что ему двадцать лет.
— Вы спросили мое мнение, — Зигмунд потер ладони.
— Ты сказал: думать о будущем? Я и думаю. О твоем! О его, — Сажин кивнул на Шурика. — Пока я тренер, будут ездить сильнейшие, а не перспективные. Иначе перспективные не становятся сильнейшими. Одни ждут, что их за возраст выгонят, другие — что за возраст включат.
Шурик перестал раскладывать деньги и смотрел на Сажина. Маленький и сухой, с поднятым плечом, широко расставив ноги, Сажин стоял перед Калныньшем и крутил пальцем перед его носом.
— Роберт сказал, что он стар. В тридцать четыре года человек считает себя старым? Он хотел услышать от тебя шутку… — Сажин подошел к Шурику и хлопнул его по затылку. — Считать разучился?