Уитакер уехал ни с чем, а вечером того же дня ему позвонили сначала из Бонна, а потом и из Брюсселя. Его не только не поняли, но даже наорали и приказали не соваться не в свое дело. Подполковнику даже не ответили на резонный вопрос – а как летать при таких-то затруднениях со связью? Точнее, даже не пытались ответить. Велели придерживаться утвержденных планов боевой подготовки, и все. А еще сослались на немцев из того же Ягеля, которые продолжали выполнять полеты и абсолютно ни на кого не жаловались. Начальству, конечно, виднее, но немцы-то летали здесь всегда, в любое время года и в любую погоду, и иногда вполне могли обойтись без связи и РЛС, определяясь по чисто визуальным ориентирам. А что делать ему с этими «комнатными орлами» из Нацгвардии, которые прибыли в ФРГ три дня назад, но тем не менее уже включены в общий план боевой подготовки? Оставалось только молиться и надеяться на лучшее.
Именно из-за очередного пробного включения аппаратуры этой станции шифрованная радиограмма об отмене полетов с атомными бомбами дошла до подполковника не полностью. То есть та часть, где говорилось о некотором снижении боевой готовности, была принята и расшифрована верно. Если бы радиограммы не было, сейчас в воздухе находилось бы вдвое больше самолетов. А вот окончание шифровки, где говорилось об отмене полетов со «спецподвесками» и необходимости сдать указанные «изделия» на склад, подчиненные подполковника просто не услышали, из-за тех самых чертовых помех. А посылать запросы с просьбой повторить радиограмму здесь было как-то не принято, и Уитакер не стал этого делать, поскольку счел, что все было понято и расшифровано правильно, а значит, оснований для запросов и уточнений у него не было. В конце концов, если связь временами и сбоила, то сбоила-то не просто так, а по делу. Зачем соваться куда не просят?
Подполковник плюнул и полез в свой джип.
Между тем пара массивных «птичек» со «специзделиями» на подвеске замерла на старте.
В передней кабине ведущей машины заметно вспотевший первый лейтенант Симондс затянул на лице крепление кислородной маски и, глянув еще раз на пристегнутый к бедру комбеза планшет с картой, попытался мысленно проиграть предстоящую задачу.
Вроде бы ничего сложного. Взлететь курсом на северо-восток и пройти над Балтийским морем по кромке датских и восточногерманских территориальных вод, Кильская бухта, потом остров Фемарн. Далее Мекленбургская бухта, пролив Кадет-Реннен, затем обогнуть с северной стороны остров Рюген, а затем, не дойдя примерно двадцати миль до датского острова Борнхольм, повернуть на обратный курс. Действительно ничего сложного, но если принять во внимание ночь, малознакомый ему лично район полетов, расстояние между датским, шведским и гэдээровским берегами менее чем в 50 миль, а также общую нервозность по причине повышенной боевой готовности по обе стороны границы, получалось, откровенно говоря, невесело.
– Чак, ты там как, готов? – спросил Симондс своего оператора Бакстона, сидевшего в задней кабине и, очевидно, занятого очень похожими размышлениями.
– Готов, Дэни, все системы в норме, – ответил тот.
– Кугуар-2, – запросил Симондс ведомую машину. – У вас все в порядке?
– Норма, – ответил голос Шнайдера в наушниках.
Замершие на ВПП «Фантомы» мигнули посадочными фарами.
– Кугуар-1 и Кугуар-2, я Ферма, как слышите? – спросил из рации отчего-то похожий на робота из фантастических фильмов (видимо, из-за особенностей аппаратуры) голос руководителя полетов. «Кугуар-1» и «Кугуар-2» на сегодня были позывными Симондса и ведомого экипажа второго лейтенанта Шнайдера.
– Кугуар-1, вас слышу, Кугуар-2, вас слышу, – отозвались оба экипажа. – К взлету готовы!
– Тогда вам старт! – отозвалась вышка управления полетами.
Двигатели заревели на полную мощность, и оба истребителя-бомбардировщика, разгоняясь, покатились по полосе, так же как взлетевшая за несколько минут до них и уже растворившаяся в ночном небе пара «Уайлд Уизлов» прикрытия.
Ночные аэродромные огни, словно в калейдоскопе, понеслись по сторонам пилотской кабины, все ускоряясь, а потом у сильно вдавившегося в кресло Симондса возникло некоторое чувство неуверенности, какое обычно бывает у пилота любого только что оторвавшегося от земли самолета. Хотя вроде бы все было штатно. Произведя уборку шасси, Симондс повел свою пару в ночную темноту, в сторону моря.
– Кугуар-2, я Кугуар-1, как обстановка? – запросил он Шнайдера.
– Кугуар-1, все нормально, – отозвался ведомый.
– Кугуар-1, Кугуар-2, я Канюк-1, – раздался в наушниках голос майора Тэцлоффа, ведущего пару «Уайл Уизлов». – Вижу вас на радаре, видите меня?
– Видим, – доложил Симондс после короткой утвердительной реплики оператора и взгляда, брошенного на экран радара в собственной кабине. На радаре действительно вполне отчетливо светилась пара отметок, державшихся чуть впереди, левее и выше их. А вот здешнее ночное небо Симондса не радовало, но что делать? По идее, облаков не было и на дворе стояло лето, но все равно ему показалось, что здесь все-таки куда темнее, чем над Штатами.
– Кугуар-1, как вы там? – снова прорезался на радиоволне голос руководителя полетов.
– Нормально, Ферма.
– Тогда немного уберите обороты и ложитесь на курс 120. Высота 8000, выше не подниматься, быть внимательными, следите за маршрутом, местоположением и действиями «Канюков», как поняли, Кугуар-1?
– Ферма, вас понял, выполняю, – ответил Симондс, слегка доворачивая самолет.
Затем они резали воздух практически в полной тишине, изредка перебрасываясь короткими фразами с Канюком-1, которого вполне четко наблюдали на радаре. Темнота вокруг была хоть глаз выколи. Сверху, если слегка присмотреться, можно было различить звезды и даже отдельные созвездия, а вот внизу было темно настолько, что даже не было понятно, море там или суша. Хотя, судя по очертанию береговой линии на экране радара и по времени, они уже давно летели над морем. И так продолжалось около двадцати минут.
А потом уже вполне успокоенного Симондса вдруг вывел из себя резкий и неприятный треск и вой, раздавшийся в наушниках гермошлема. От неожиданности он замотал головой, но посторонние звуки не исчезали, а, наоборот, усиливались.
– Дэн, что это за хрень? – поинтересовался из своей задней кабины Бакстон. – Или я один это слышу?
– Ничего не понимаю, Чак, у меня тоже…
– И на радаре какие-то помехи, – добавил оператор каким-то не очень уверенным голосом.
Симондс бросил взгляд на приборную доску, и увиденное повергло его в ужас. Шкалы некоторых приборов пришли в движение, в частности мелко тряслись авиагоризонт и стрелка компаса. Изображение на радаре меняло яркость и четкость, внятных отметок от пары «Канюков» там уже не было, зато появлялись и исчезали какие-то хаотичные пятна и отметки. Вот тебе и пресловутая радиоэлектронная борьба… За всю свою не сильно длинную летную карьеру Симондс ни разу не сталкивался с реальными действиями РЭБ, ни своей, ни чужой. То есть на учениях в том же Техасе им иногда сообщали по ходу дела что-то типа «а сейчас объявляется полное радиомолчание, поскольку посредник дал вводную о том, что условная РЭБ условного противника поставила условные помехи». Но реальных-то помех никто при этом не ставил, и чем это чревато, Симондс не знал…
– Ферма, я Кугуар-1, – воззвал в эфир Симондс. – У меня пошли комбинированные помехи и по каналу связи, и на бортовой РЛС. Кто-нибудь скажет мне, в чем дело, черт вас подери?
– Кугуар-1, – прорвался сквозь мощный треск и вой далекий голос Фермы. – Не паникуйте. Все штатно. Это ненадол…
После чего его голос окончательно потонул в треске и вое.
– Канюк-1, – без особой надежды на ответ запросил Симондс Тэцлоффа. – В эфире сплошные помехи, что происходит?
Никакого ответа он не услышал, в эфире были только неприятные для человеческого уха фоновые шумы. В этот же самый момент ведущий пару «Уайлд Уизлов» тоже вызывал Кугуара-1, но, к сожалению, абсолютно тщетно.
Обе пары не слышали ни друг друга, ни руководителя полетов. Они продолжали лететь над Балтийским морем в прежнем направлении, правда, опытный ведущий «Канюков», уже сталкивавшийся с безумными выходками рэбовцев, после появления в эфире помех принял единственно верное решение – на широте острова Рюген он взял влево, в результате чего «Уайлд Уизлы» начали уходить на северо-запад, в сторону Дании, с тем чтобы экстренно лечь на обратный курс. А вот пара «Кугуаров», не долетев до Рюгена, взяла чуть вправо, строго на юг, прямо в сторону побережья ГДР… Правда, ни та, ни другая пара этого еще не знали, поскольку друг друга на радарах не наблюдали и имели проблемы со связью и навигацией. Более того, даже свои наземные РЛС видели их в этот момент не очень четко.
Правда, через пару минут майор Тэцлофф услышал-таки в своих наушниках через треск помех:
– Канюк-1, я Ферма. Что у вас там происходит?
– Ферма, у меня идут помехи по всем каналам, мне вас почти не слышно, а с «Кугуарами» связи нет вообще!
– Это плохо. Похоже, они сильно отклонились от курса и забирают юго-восточнее.
– Что?
– Через пару-тройку минут они могут быть в территориальных водах ГДР. Если не сумеют вовремя определиться с курсом или если эти чертовы помехи не будут выключены…
В этот момент подполковник Уитакер тщетно пытался дозвониться до станции РЭБ под Прецем, но его ни с кем упорно не соединяли, поскольку все тамошнее начальство как раз было «на эксперименте». Драгоценное время уходило безвозвратно…
– Что-что? Повторите! – потребовал Тэцлофф.
– Повторяю, Кугуар-1 и 2 через несколько минут окажутся над вражеской территорией…
– Ферма, и что я, черт возьми, сделаю? – поинтересовался Тэцлофф. – Они же ни меня, ни вас не слышат! Кугуар-1, это Канюк-1, вы меня слышите?
Ответом были молчание и усиливающийся шорох помех.
– Канюк-1, – потребовала «Ферма» категорическим тоном. – Ложитесь на обратный курс и постарайтесь обнаружить «Кугуаров» визуально!
– Ферма, а что это даст? У меня на радаре идут сплошные помехи, и я их практически не вижу!
– Канюк-1, не рассуждать! – огрызнулся руководитель полетов и, прежде чем голос «Фермы» опять окончательно потонул в треске и свисте помех, майор Тэцлофф успел услышать: – Матерь божья, кажется, эти идиоты уже над ГДР…
Майор невесело ухмыльнулся и приказал ведомому ложиться на обратный курс. Кажется, тот его понял.
А на КП руководитель полетов в этот момент невзначай услышал на одной из свободных от помех частот бодрую команду на непонятном языке:
– «Trety», ja «Pervji»! Obnarugena para neopoznanih samoliotow! Bojawaja trewoga! Degurnoe zveno na vzlijot! Zadacha w wozduche!
Слушая, как в соседней комнатушке командного пункта орет в телефонную трубку все еще пытающийся соединиться с рэбовцами Уитакер, руководитель полетов четко осознал, что ничем хорошим нынешняя ночь для них, похоже, не кончится…
Симондс, оказавшись, как пишут в книгах про летчиков, «один в бескрайнем небе» (что было не совсем справедливо, принимая во внимание наличие ведомого), снизился, но это ровно ничего не изменило.
– Ферма! Я Кугуар-1, мать вашу!!! – заорал Симондс в микрофон. Ответом было шуршание помех.
– Чак, КП нас по-прежнему не слышит, – сообщил он оператору и задал классический авиационный вопрос пилота штурману: – А мы вообще где?
– Похоже, сильно отклонились к юго-востоку, надо быстрее разворачиваться и выбираться отсюда. Радар и навигация глючат, но если прямо сейчас пойдем на северо-запад – не ошибемся!
– Определись точнее визуально, черт возьми!
– Определишься тут… Тогда снижайся еще, мне не видно ни зги…
Послушный руке пилота «Фантом» снизился до двух с половиной тысяч. Симондс не очень понимал, что изображающий не по своей воле глухонемого ведомый при этом как привязанный держится за его хвостом и тупо повторяет все его маневры. А как должен был выглядеть со стороны, для ПВО Восточного блока резкий поворот пары ударных самолетов и их дальнейший полет с резким снижением к побережью ГДР, да еще и под прикрытием радиоэлектронных помех, никто из тех, кто отправил пару «F-4Е» на это «учебное задание», в тот момент, разумеется, не задумывался. А зря, потому что русские все поняли правильно и сыграли по всему балтийскому побережью ГДР боевую тревогу. Из Дамгартена навстречу «Фантомам» уже стартовало звено советских «МиГ-23», а из Пинемюнде – пара «МиГ-21М» ВВС Национальной народной армии ГДР.
– Ну и что там у тебя? – спросил Симондс через минуту после снижения.
– А глянь сам на пять часов, будешь «приятно» удивлен…
Симондс послушно посмотрел за борт кабины и первое, что увидел за толстенным плексом фонаря, – как по правому борту мелькнули редкие огни какого-то, похоже, не очень большого города.
– Мать его, это же суша!
– Ты, Дэни, поразительно догадлив!
– Чак, мы что – залетели к коммунякам?!
– Да! Я тебе про это уже пять минут втолковываю, а ты это все еще не понял!
– Быстро уходим!
– Давно пора. Поворачивай!
Симондс заложил боевой разворот, уводя машину влево, в северном направлении.
Но они не успели – в кабине, с особенно четко выделяющимися в темноте индикаторами приборов, запиликал нудный сигнал об облучении «Фантома» радаром.
– Что такое, Чак?
– Вроде бы у нас на хвосте несколько воздушных целей, и это явно не наши!
– Я Кугуар-2, – вдруг возник в наушниках сквозь шорохи помех голос ведомого Шнайдера, про которого Симондс почти забыл в горячке критической ситуации. – Кугуар-1, что происходит?! Почему у нас на хвосте чужие самолеты?!
– Потому что мы над красной Германией, идиот! Долбаные помехи! Заткнись и делай, как я!
– Вас понял. Но у меня падают обороты левого двигателя, – сообщил Шнайдер каким-то странно спокойным голосом.
– Черт побери, только этого не хватало!
В этот момент над самой кабиной «Фантома» промелькнула быстрым росчерком короткая цепочка цветных огоньков. Симондс хоть и не сразу, но догадался, что это короткая очередь из авиационной пушки, которая в темноте именно так и выглядит. Через секунду выше их «Фантома» проскочил вперед темный остроносый силуэт незнакомых Симондсу очертаний, были видны БАНО на концах крыльев и тусклое пламя форсажной камеры двигателя. Опять-таки не сразу, Симондс определил, что это вроде бы знакомый по альбомам силуэтов «самолетов вероятного противника» «Flogger», как в НАТО обозначали «МиГ-23». А в наушниках его шлемофона между тем прозвучал сквозь треск помех бесцветный голос на плохом английском:
– Неопознаный самолет, следуйте за мной!
– Предлагает следовать за собой, – сказал Бакстон из задней кабины. – Что будем делать?
– Да пошли они! Связь с базой есть?
– Нет.
– Тогда уходим, и будь что будет!
В момент, когда он прибавил оборотов двигателю, последовал сильный удар по хвосту, после чего скорость начала резко падать, а управляемость машины тоже явно снизилась. На приборной панели замигали надписи «Пожар» и «Остановка двигателей». Понимая, что выбора нет, Симондс отдал последнюю команду:
– Чак, выходим!
После чего схватился обеими руками за рукоятку катапульты и с силой рванул за спуск.
Откидная часть фонаря улетела с похожим на приглушенный выстрел звуком, потом сильный удар пиропатронов, показавшийся Симондсу хорошим пинком под зад, вышвырнул кресло престижной марки «Мартин-Бейкер» во внешний мир.
При этом Симондс почувствовал сильную режущую боль в спине. Потом отвалилось и улетело вниз кресло, а над головой с хлопком раскрылся парашют, чей купол был плохо виден в ночной темноте.
Вокруг по-прежнему не было видно почти ничего, только что-то тускло горящее, слегка похожее на комету, неслось к земле, а потом ночное небо озарила тусклая вспышка взрыва, видимо, от ракеты «воздух-воздух». Вот так непрезентабельно и выглядят современные воздушные бои, и зря кто-то из тех, кто выбирает по жизни карьеру летчика, думает, что когда-нибудь увидит красивые баталии в стиле фильма «Битва за Англию»…