Оксана с восторгом смотрела на героя-разведчика, и когда они остались вдвоем (Женька специально пораньше уехал домой), она как бы случайно попросила его рассказать о Венгрии. Изя, заранее подготовленный Женькой, о службе в советской разведке, конечно, ничего не говорил, по чем больше он недосказывал, тем с большим восторгом Оксана смотрела ему в рот, пока наконец не стала расстегивать пуговицы рубашки.
Неожиданно для себя Изя «приплыл» быстро. И когда, надев халатик, она пошла готовить кофе и затем принесла его на подносе в постель, Изя обомлел. Впервые в жизни он, как барин, лежал па диване, и молодая красивая женщина преданно и покорно ухаживала за ним.
Она вновь пришла к нему, и к Изиному удивлению (никогда ранее он не бегал на длинные дистанции) у него открылось второе дыхание. О! Это была фиеста! Изя быстренько начал вспоминать рассказы Шейнина, вспомнил почему-то только «Динары с дырками», и вдруг «Остапа понесло».
— Я пил пиво в Баден-Бадене, и кафе, в котором я обычно пил пиво по средам с четырнадцати до четырнадцати двадцати, когда ко мне наконец-то подошел долгожданный связник из Центра и передал приказ: через день, приняв облик саудовского дипломата, я должен быть в Будапеште. В тот день мятежники захватили город и повесили вес1 городское руководство компартии. Л дочь первого секретаря горкома. — Изя па мгновение запнулся, — имя ее никакого значения не имеет, была нашим резидентом и (об этом знал только мой шеф из Центра) моей любовницей. Мы должны были пожениться. И именно полому, не доверяя в то сложное время никому. Москва выбрала меня. Когда я прибыл в Будапешт, невеста моя была уже мертва. В бункере под Дунаем я нашел скрывавшегося там Яноша Кадара и передал ему текст письма, с которым тот должен был обратиться в Москву за военной помощью. В обмен на это я обещал Кадару пост главы правительства. Янош выполнил все мои указания, и я был с ним почти до конца мятежа. В последний день мы случайно попали под минометный обстрел. Я сбил Яноша с ног и накрыл его своим телом. Вторая мина аккурат разорвалась возле меня. То, что я плохо слышу на левое ухо, и есть следствие контузии.
— А твоя женитьба? Это правда, что по заданию командования? — восторженно спросила Оксана, осторожно целуя шрам, оставшийся после удаления аппендикса.
— Ты и это знаешь? Вот Женька болтун! — деланно возмутился Изя, играя ее золотистыми волосами. — Ладно, только никому не говори.
— Да, да, никому, — зачарованно повторила Оксана, прижимаясь к его груди.
— По правилам советский разведчик должен иметь семью. Это укрепляет его связь с Родиной. Ты меня понимаешь?
— Я люблю тебя, — вместо ответа тихо произнесла Оксана.
Даже если бы Изя узнал о присвоении ему звания Героя Советского Союза, он не был бы так счастлив, как в эти минуты, когда волшебно недоступная женщина, купаясь в лучах его славы, восторженно шептала ему: «Изенька, какое у тебя редкое имя…»
— Да, — восторженно повторял Изя, впервые к жизни гордясь своим ближневосточным клеймом.
Правда, на другой день ему было стыдно своего беспросветного вранья, и на Женькины расспросы, с утра потащившего его в курилку: «Ну как? Удалось?» — он кратко сказал: — Да. Она чудо, — а потом, помявшись и немного стесняясь, добавил: — Может, сказать ей правду, что я инженер?
— Ты что, хочешь все испортить? Все класс! — подбодрил его Женька. — Пойми: женщине нужен кумир, звезда! Она влюбляется в артистов и футболистов, поэтов и дипломатов, ей нужен человек редкой профессии, необычной судьбы, возле которого, точнее и лучах которого, и она будет блистать. Вспомни, что сказал Джон Кеннеди, когда прибыл в Париж: «Вы, конечно, знаете меня… как мужа Жаклин Кеннеди». Так вот, каждая женщина мечтает, чтобы о ней так сказали. Не лишай себя, старик, маленького счастья и не глупи. Ей нужно, чтобы ты был разведчиком. Так будь им! Какая тебе разница! Знаешь, кем только я в своей жизни не был, — и Женька восторженно стал перелистывать страницы своих мемуаров: и моряк дальнего плавания, и следователь прокуратуры, и даже незаконнорожденный внук опального Хрущева. — Так что не дрейфь, — и заключение подбодрил он Изю. — И приобретай, пока я жив, опыт, если хочешь брать голыми руками порядочных женщин.
Изина любовь с перерывами длилась около года, вспыхивая во время сессии и затихая, когда Оксана возвращалась в турецкую крепость к машинисту Васе.
Письмо Оксаны Изю обрадовало и удивило. Не замечая того, он действительно влюбился и не мог уже представить свою жизнь без ее института, который имеет несчастье заканчиваться, и без ее преданной и бескорыстной любви.
Все Женькины попытки переключить его на другую женщину были безуспешными. Как Ева у Адама, Оксана была в его жизни второй женщиной, и Изю заклинило. Штурм Измаила фельдмаршалом Парикмахером приближался. Пятая колонна, заброшенная во время сессии Оксане в тыл, готовила крепость к почетной капитуляции. Но неожиданный телефонный звонок застал его врасплох. И хотя генерал Сперматозоид со своим малочисленным отрядом уже был в крепости, тылы и обозы еще не подтянулись, застряв где-то в предместьях Одессы.
— Старик, что делать? — жалобно переспросил Изя, по уши засыпанный осколками телефонного артобстрела.
— Идиот, ты что, надумал оставить семью?
— Нет, — как-то неуверенно промямлил Изя, — но ее я тоже люблю. И она ждет ребенка.
— Ребята, мой вступительный износ сто рублей, — жалобно прозвучал за их спинами голос Випера.
— Мишенька, оставь нас, пожалуйста, до завтра, — приобняв, стал оттирать его Женька, — мы как раз сейчас обсуждаем твою проблему.
— Вали все на меня, — отправив внука отца Федора, мужественно предложил Левит. — Маме можешь сказать всю правду. Она от тебя все равно никуда не денется. И Шелле не продаст. А Шелле, если спросит, скажи, что я попросил тебя ради конспирации вести переписку на твой адрес. Я надеюсь, что остальные письма ты дома не хранишь?
— Нет, на работе, в столе.
— Идиот, немедленно уничтожь! Так ты понял, что сказать Шелле?
— А Оксана? Как с ней быть?
— Ты ответил ей на письмо?
— Нет, не успел. Я не знаю, что.
— Позвони и туманно объясни, что не можешь говорить. Пусть понимает между строками. Но командование против. Вторые браки запрещены. Ваши отношения должны остаться и могут продолжаться только в глубокой тайне. Мол, такая у тебя работа. Се ля ви. Так требует Родина-мать. Вот дурак! — продолжал возмущаться он. — Так вляпаться!
* * *
Если вы знакомы с женой Изи, то не мотало бы познакомиться и с женой Левита. Ее, между прочим, зовут Наташа. В молодости Женька часто пел душераздирающий романс: 'Эх, я возьму Наталию да за широку талию. и пойду с Наталией я и страну Италию», — обхватывал жену за сорок четвертый размер и занимался дальше неприличными делами.
Пел бы наш поэт другой романс, однажды придуманный им колючим январским утром в ожидании «десятки»: «На холоде деревенея, мечтаю с милой о вине я. Была бы у меня гинея, поехал с милой бы в Гвинею», — может быть, этим все и закончилось бы. Хотя фраза «гвинейский еврей» многого бы стоила. В сочетании с другой — ''китайский русский" или «японский грек».
Hо так как заклинило его с Наталией на стране Италии, го и накаркал он себе па всю оставшуюся жизнь вагон приключении и кучу неприятностей.
А начиналось нее обыденно и просто. Голда Меир -заметьте: когда в деле замешана женщина, ничем хорошим это не кончается — пригласила как-то но радио советских евреев вернуться под крышу дома своего.
Перефразируя Иосифа Бен Уткина — но под маленькой крышей, как она ни худа, сноп дом, и свои мыши, и своя судьба, — советские евреи, повозмущавшись и газетах, что не нужна им чужая Аргентина, стали не спеша упаковывать чемоданы.
Одесские же евреи, прошу не путать со всеми остальными, вспомнив о заслугах Бернардацци перед сланным городом, к ставосьмидесятилетию Одессы решили совершить жест доброй воли в адрес итальянцев. Для чего, прежде чем обосноваться в предместьях Рима, они сделали вид, что едут в Америку.
Левит вообще-то ехать никуда не хотел. Его вполне устраивали молодое вино, собственный дом, кульман и женщины разных народов. Но Наталия, из всех привязанностей мужа желая сохранить только кульман, втихаря стала прививать ему любовь к итальянскому кино.
— Ты видел, что они ели на обед? — возбужденно начинала она, как только супруги выходили из кинотеатра. — А какая там мебель!
Левит тяжело вздыхал, пытаясь дофантазировать вырезанные кадры купания в бассейне обнаженной героини, и грустно подтверждал:
— Да, итальянская кухня чего-то стоит…
— А машина? Левит, ты можешь представить себя в такой машине? Это же сказка!
— Да, — еще более грустно соглашался Левит, представляя себя в ванне с Софи Лорен.
— В этой стране ты можешь купить на свою вонючую зарплату «Жигули»? Даже если будешь халтурить с утра до вечера?
— Да, — повторял Левит, представляя, как он занимается в машине любовью с…
— Что да? Ты можешь купить машину?! — взорвалась Наташа.
— Нет, я не об этом. Ехать надо.
— Да, я тоже говорю, ехать давно уже надо было.
Зная настойчивость Наташи в достижении поставленной пели, я вполне допускаю, что в свое время Голда Меир тоже выступила но радио не но собственной инициативе. Как обе женщины сумели договориться — это их дело, но Левит дрогнул и даже потягался убедить в этом Парикмахера, медленно дрейфующего между третьим и четвертым Интернационалами.
— Ицик, — ласково начал он, — я собираюсь в Нью-Йорк. Хочу открыть там свое маленькое КБ. Советская разведка настойчиво предлагает тебе внедриться в мою фирму. Ты будешь продавать на Лубянке мои чертежи, а я — твои. Чем плохой бизнес?
— Ты что, охренел? — отказался шутить Изя. — Ты понимаешь, что губишь себя? Здесь у тебя гарантированное жилье, работа. А там? Кому ты там нужен? Кто тебя ждет? Там своих безработных некуда девать.
— Не дрейфь. Конструктор — он и в Африке конструктор. Но я не желаю больше по ночам черпать дерьмо из унитаза и вызывать каждый раз аварийку, потому что, видите ли, какая-то там блядь забила стояк и никому до этого нет дела.
— Но это же не повод менять Родину!
— Родину? О какой Родине ты говоришь? О той, что тебя, конструктора первой категории, имеет как батрака на уборке помидоров? Вспомни, ты сам мне рассказывал, как собирался устроиться в КБ поршневых колец. Вспомни, вспомни… Тебя взяли там на работу?
Изя вновь представил жирную харю кадровика, невозмутимо на Изин вопрос: «Требуются ли вам конструкторы?'' ответившего: „Нет“ и не пожелавшего разговаривать далее, несмотря на объявление при входе, написанное крупными буквами: ''Требуются конструкторы всех категории».
— Я согласен, антисемитизм здесь всегда был, — быстро согласился Изя. — А где его не было? Тот же Эренбург писал, что в Америке с евреями обедают, но не ужинают. Потому что обед — это деловая встреча в ресторане, а ужин — это приглашение в дом.
— Вспомни, что там негров линчуют, — попытался прервать его монолог Женька.
По Изя невозмутимо продолжал:
— Евреям повезло, что кроме них в Америке есть негры и пуэрториканцы. Я не осуждаю тебя. Ты хочешь сытой жизни — езжай, но Родина моя здесь, и ни за какие коврижки я ее не променяю.
Изя попытался было соблазнить прелестями социализма Наташу, потом, изменив тактику, стал петь о Дерибасовской, о ностальгии, которая убьет их через полгода заморской жизни, и добился своего. Наташа, всплакнув, предложила тост за то, чтобы они когда-нибудь смогли приехать к Парикмахерам в гости.
Изя ушел от них расстроенный, зная, что назавтра Женька пойдет в кадры подписывать овировскую анкету, и Дмитриев, начальник отдела кадров и бывший полковник ГБ, как обычно, предложит в обмен на печать отдела кадров получение его, Женькиного, заявления об увольнении.
— А что у него с той бабой? — спросила Шелла, когда Изя пришел домой и рассказал ей об окончательном решении Левитов.
— Он порвал с ней.
— А я думала, что он собирается взять ее с собой. Там же была такая любовь! — съехидничала она.
Изя промолчал, всякий раз чувствуя себя неловко, когда Шелла заводила разговор об Оксане. Маме он-таки вынужден был сказать всю правду, обвинив при этом Шеллу в том, что она плохая хозяйка, и Славу Львовну, что та обычно ходит в туалет тогда, когда он собирается заниматься с женой любовью. И что жить он так больше не может. С водой выключаемой в двенадцать часов, и с тещей, сующей во все свой жидовский нос.