Оставлю другим описывать наше возвращение в Бланкенберг; ликующая толпа, замечательные празднества по мере прихода в порт каждой победоносной субмарины. Государство щедро вознаградило каждого моряка и им не придётся ни в чём нуждаться до конца своих дней. Мужественная стойкость, долгий поход в постоянном напряжении, стеснённом пространстве, спёртой атмосфере надолго останутся в летописях. Страна может гордиться такими подводниками.
Норланд не захотел оставаться среди врагов Великобритании и заключил мир на необременительных условиях. Мы понимали, что выиграли войну в уникальных обстоятельствах и ничего подобного более не повторится; пройдёт несколько лет, и островная империя вновь наберёт силу и станет ещё могущественнее после полученного урока. Было бы сумасшествием провоцировать такого антагониста. Отгремели многие и взаимные салюты, международный арбитраж установил колониальные границы, мы ограничили контрибуцию выплатами в сторону Франции и Соединённых Штатов за ущерб, нанесённый нашими субмаринами и признанный международным жюри. Тем война и закончилась.
Конечно же, Англия не будет впредь захвачена врасплох! Её ослепила глупая иллюзия – враг не пойдёт на торпедирование торговых судов. Здравый смысл должен был указать англичанам, что неприятель будет играть по своим правилам, и не будет спрашивать дозволения, но просто действовать, оставив разговоры на потом. Сегодня весь мир полагает, что если блокада объявлена, то для её поддержки хороши любые средства и что отрезая Британские острова от источников продовольственного снабжения противник применяет обычный при осаде любой крепости военный приём.
Вскоре после объявления мира, «Таймс» напечатала примечательную передовицу: своего рода конспект мнения здравомыслящей Англии о значении и уроках произошедшего. Несколько газетных параграфов станут прекрасным завершением моего рассказа.
Ужасное дело стоило нам изрядной части торгового флота, страна потеряла более пятидесяти тысяч мирных жителей. Осталось одно утешение – случайный победитель недостаточно силён, чтобы пожать плоды своей победы. Если бы нас унизила любая из первоклассных держав, корона, несомненно, потеряла бы все свои колонии и тропические приобретения, помимо выплаты огромной контрибуции. Мы сдались на милость победителя и не имели выбора, но приняли от него условия мира: к счастью, не тягостные. Норланд прекрасно понял, что не сможет воспользоваться временным преимуществом, и заключил с Британией благородную сделку. Но мы бы закончили имперское существование в лапах любой из великих держав.
Всё обошлось, но страна не ушла от опасности. Кто-нибудь может злоумышленно завязать с нами сору и применить продемонстрированное Норландом оружие, пока мы не успели привести свой дом в порядок. Правительству необходимо поспешить, использовать общественные средства и завезти на остров огромные запасы продовольствия. Новый урожай созреет через пару месяцев. После этого мы облегчённо вздохнём, и будем жить без чрезмерных опасений, хотя и с некоторой тревогой. Дискредитированные и недальновидные политиканы, приведшие Британию к полной беспомощности перед очевидным методом военной атаки, ушли и мы, несомненно, можем положиться на новое и бодрое правительство.
Направления реорганизации несомненны. Первое и самое важное: партийные лидеры должны понять, что есть нечто поважнее академических диспутов о протекционизме и фритрейдерстве – страна пребывает в неестественном и опасном состоянии, наше население не может прожить на собственном продовольствии даже впроголодь. Возможно, нам надо подумать о пошлине для импортёров или о субсидиях собственным земледельцам; возможно, что стоит обсудить сочетание того и другого. Но партии должны согласиться с принципом и согласиться с некоторыми отрицательными последствиями – несомненный и некоторый рост цен, ухудшения в качестве пищи рабочих сословий. Это так, но мы навсегда избавимся от ужаса, столь свежего в нашей памяти. В любом случае, время споров прошло. Это должно быть сделано. Мы видим неудобства, но есть и преимущества – процветание фермерских хозяйств, и, как мы верим, прекращение эмиграционного оттока земледельцев.
Есть и второй урок: нам надо немедленно проложить не однопутку, но двойной рельсовый путь под Каналом. «Таймс» должна покаяться перед читателем: мы многажды бранили проект туннеля на наших страницах, но теперь признаёмся в заблуждении – железная дорога и сопутствующие приготовления избавили бы нас от недавней капитуляции. Продукты пошли бы в Британию прямиком из Марселя. Вместе с тем, редакция не считает туннель панацеей: наши враги могут найти союзников в Средиземноморье, но в случае войны с какой-нибудь из стран Северной Европы подземный железнодорожный путь предоставит Англии неоценимые выгоды. С туннелем связаны некоторые опасности, но без туннеля нам грозят куда как большие беды. Иной дискутабельный вопрос – строительство большого числа грузовых субмарин; подводный торговый флот станет дополнительной гарантией от пережитой опасности, оставившей столь мрачную страницу в истории нашей страны.
Конан-Дойль Артур
Задира из Броукас-Корта
В тот год (происходило все в тысяча восемьсот семьдесят восьмом) добровольческая кавалерия южных графств Центральной Англии расположилась для учений близ Лутона, и вопрос, который мучил всех до единого в лагере, заключался не в том, как лучше приготовиться к войне в Европе, а как найти человека, которого не уложит за десять раундов сержант ветеринарной службы Бэртон. Громила Бэртон, как его называли, был девяносто килограммов костей и мышц, и от легкого шлепка его руки обычный смертный падал без чувств. Нужно было во что бы то ни стало найти ему партнера под стать, потому что он уже задрал нос выше собственной драгунской каски. Для этого и отправили Фредерика Мильберна, баронета и офицера, известного больше под прозвищем Бормотун, в Лондон — узнать, не согласится ли кто-нибудь из столичных боксеров приехать сбить спесь с самоуверенного драгуна.
Боксерский ринг тогда переживал свои худшие времена. Прежние кулачные бои прекратили в бесчестьи свое существование, задушенные мерзкой толпой всяческого отребья, которое, околачиваясь вокруг ринга, несло позор и гибель достойным боксерам, сплошь и рядом скромным, по смелости и мастерству до сих пор не превзойденным героям. К честному любителю спорта, которому хотелось просто видеть бокс без перчаток, как правило липли негодяи, и защититься от них у него не было никакой возможности, поскольку, будучи зрителем, он сам оказывался участником того, что по закону считалось правонарушением. Его могли раздеть среди бела дня, отнять у него кошелек, а если он этому противился, ему могли даже размозжить голову. Увидеть бокс мог лишь тот, кто был готов проложить себе дорогу к рингу палкой или хлыстом. Неудивительно, что посещать эти встречи стали только те, кому было нечего терять.
Эра специально отведенных для бокса помещений и разрешенных законом боев в перчатках тогда еще не наступила, и бокс пребывал в каком-то странном, неопределенном состоянии. Невозможно было его контролировать и так же невозможно было с ним покончить, ибо ничто другое не влечет к себе среднего британца с такой неодолимой силой. Поэтому встречи боксеров устраивали в конюшнях и в амбарах, ездили проводить их во Францию, тайно собирались ради них на рассвете где-нибудь за городом, в глуши, и потому же пышно расцвели всякого рода эксперименты и отклонения от правил. Сами боксеры опустились до уровня той обстановки, в которой проходили встречи. Открытый, честный бокс стал невозможен, и на первое место в списке победителей попадал тот, кто громче других хвастал своими победами. Лишь по ту сторону Атлантики появилась могучая фигура Джона Лоренса Салливена, которому судьбой было предначертано стать последним чемпионом старого бокса, без перчаток, и первым чемпионом нового.
Учитывая сказанное, понятно, что капитану добровольческой кавалерии, так любившему спорт, оказалось не слишком-то легко найти в боксерских салунах и в тех из пивных Лондона, где собираются любители спорта, такого человека, который наверняка управился бы с огромным сержантом ветеринарной службы. В конце концов сэр Фредерик остановил свой выбор на Альфе Стивенсе из Кентиш-Тауна, восходящей звезде средней весовой категории; этот боксер не знал еще ни одного поражения и в самом деле мог рассчитывать на звание чемпиона. Его профессиональный опыт и мастерство вполне возмещали разницу в двадцать килограммов между громадиной драгуном и им. Надеясь на это, сэр Фредерик Мильберн его и нанял, а затем приготовился отвезти в двуколке, запряженной двумя быстроногими серыми лошадьми, в лагерь добровольческой кавалерии. Они должны были выехать к вечеру, переночевать в Сент-Олбенсе и прибыть в кавалерийский лагерь на следующий день.
Когда боксер пришел к гостинице "Золотой крест", Бейтс, маленький грум, уже держал под уздцы приплясывающих от нетерпения лошадей. Стивенс, подтянутый человек с неестественно белым лицом, сел в двуколку рядом со своим нанимателем и помахал рукой кучке собратьев; грубоватые на вид в куртках без воротников, они пришли, чтобы попрощаться с товарищем. "Удачи тебе, Альф!" — прозвучал хриплый хор после того, как юный грум оставил лошадей, вскочил на свое место позади седоков и высокая двуколка, обогнув угол, выехала на Трафальгар-сквер.
Необходимость находить для лошадей дорогу в оживленном движении Оксфорд-стрит и Эджвер-роуд настолько поглощала внимание сэра Фредерика, что ни о чем другом он был не в состоянии думать, но когда за Хендоном начались пригороды и вместо бесконечной череды кирпичных зданий потянулись заборы, он отпустил поводья и перенес внимание на человека, сидящего рядом. Отыскал его сэр Фредерик путем переписки, по рекомендации, и потому теперь разглядывал с некоторым любопытством. Уже смеркалось, но то, что баронет увидел, вполне его удовлетворило. Рядом с ним сидел настоящий боксер: могучая грудь, широкие плечи, породистое продолговатое лицо, в глубоко посаженных глазах читаются смелость и упорство. А самое главное, его пока никому не удалось победить, и потому в нем все еще сохранялась та уверенность, которая неизбежно слабеет после хотя бы одного поражения. У баронета вырвался короткий смешок, когда он подумал о том, какой сюрприз он везет сержанту ветеринарной службы.
— По-моему, ты в неплохой форме, Стивенс? — спросил он, поворачиваясь к своему спутнику.
— Так точно, сэр, могу драться не на жизнь, а на смерть.
— Судя по твоему виду, это правда.
— Образ жизни у меня такой, какой нужно, сэр, но в прошлую субботу я должен был драться с Майком Коннором, и мне для этого пришлось сбросить вес еще до семидесяти килограммов. Потом он, как побежденный, заплатил сколько полагалось, и я к тому же, спасибо ему, сейчас в самой лучшей форме.
— Очень удачно. Тебе понадобятся все твои силы — у твоего противника преимущество в двадцать килограммов веса и десять сантиметров роста.
Молодой человек улыбнулся:
— Против меня, сэр, выступали и с большим преимуществом.
— Я на это рассчитывал. Но, ко всему, он еще и страшно драчлив.
— Что ж, сэр, наше дело стараться.
Скромный, но уверенный тон, каким говорил молодой боксер, понравился баронету. Внезапно в голову ему пришла забавная мысль, и он расхохотался.
— Ей-богу! — воскликнул сэр Фредерик. — Хорошенькая будет шутка, если на дороге сегодня мы встретим Задиру!
Альф Стивенс насторожился:
— Кто он такой, сэр?
— Этот вопрос задают все. Некоторые утверждают, что видели собственными глазами, другие говорят, что это сказки, но похоже все-таки, что он существует и что кулаки у него на редкость крепкие и оставляют после себя очень заметные следы.
— И где же он живет?
— Около этой вот дороги. Между Финчли и Эльстри, как говорят. Вообще, их двое, и они выходят по ночам в полнолуние и предлагают путникам драться по-старинному. Один дерется, другой поднимает с земли упавшего. Ну а уж дерется первый!.. Случалось, находят утром какого-нибудь беднягу, а у того лицо в лепешку — так над ним поработал Задира.
Альф Стивенс оживился:
— Мне, сэр, всегда хотелось попробовать себя в схватке по-старинному, но не было случая. Пожалуй, это для меня лучше, чем перчатки.
— Значит, ты не боишься драться с Задирой?
— Боюсь? Да я бы десять миль прошел только ради того, чтобы с ним встретиться!
— Вот было бы здорово! — воскликнул сэр Фредерик. — Ну что ж, сегодня как раз полнолуние, и к проезжающим он выходит вроде бы где-то здесь.
— Если он таков, как вы говорите, — сказал Стивенс, — быть не может, чтобы боксеры его не знали, разве что он просто любитель и занимается этим только ради развлечения.
— Кое-кто полагает, что он конюх или, может быть, жокей из беговых конюшен недалеко отсюда. А где лошади, там и бокс. Если верить тому, что рассказывают, в парке, через который мы сейчас проезжаем, и в самом деле случается что-то непонятное, жуткое… эй. Осторожней, черт тебя побери!
От удивления и гнева голос у баронета сорвался и стал пронзительным. Там, где они в эту минуту ехали, дорога ныряет круто вниз, в затененную густыми деревьями ложбину, и ночью будто бы въезжаешь в туннель. Внизу, где уклон кончается, стоят по сторонам дороги два больших каменных столба, на которых днем видны пятна лишайника и ржавчины, а также геральдические эмблемы, настолько пострадавшие от времени, что кажутся теперь просто неровностями камня. Красивые чугунные ворота, косо повисшие на ржавых петлях, свидетельствуют одновременно и о былом процветании, и о нынешнем упадке старой усадьбы Броукасов, которая находится в конце заросшей сорняками аллеи. И именно из этих старинных ворот и выскочила на середину дороги энергичная фигура и ловко схватила под уздцы лошадей, и те встали на дыбы, упираясь
— Роу, подержи лошаденок, ладно? — обернувшись, прокричал человек резким голосом. — Хочу перемолвиться словечком с этим вот расфуфыренным господинчиком, пока он еще не улепетнул.
Из тени вышел еще человек и молча взялся за уздечки. Этот был приземист, широк в плечах и одет в какой-то чудной коричневый плащ до колен с несколькими пелеринами, а обут — в ботинки и гетры. На голове ничего не было, и когда свет боковых фонарей двуколки упал на этого человека, стало видно угрюмое красное лицо — толстая нижняя губа, подбородок чисто выбрит, шея высоко обмотана черным шарфом. Когда он взял уздечки у своего более подвижного компаньона, тот во мгновение ока оказался у двуколки и положил мосластую руку на ее крыло, а его свирепые голубые глазки впились в путников; собственное его лицо было теперь ярко освещено и доступно обозрению. Шляпа была низко надвинута, но хотя на лицо падала тень, баронет и боксер отпрянули, ибо лицо было злобное, неумолимо жестокое, страшное, нос приплюснутый, и грубые черты этого лица выдавали натуру, которая не ждет от других пощады и не пощадит никого сама. Что до его возраста, то тут с уверенностью можно было сказать одно: человек, у которого такое лицо, еще не стар, однако уже успел испытать на себе все зло жизни. Холодные, свирепые глазки не спеша оглядели сначала баронета, а потом молодого человека с ним рядом.
— Точно, Роу, это расфуфыренный господинчик, как я тебе и говорил, бросил незнакомец через плечо своему дружку. — Но другой парень, пожалуй, годится. Ему бы в самый раз быть боксером. Так или этак, мы-то уж узнаем, на что он способен.
— Эй ты, как там тебя зовут, — сказал баронет, — ты чертовски нагл! Еще немного, и ты получишь хлыстом по физиономии!
— Поосторожней, хозяин! Считай, что я этого не слышал.
— Зато я слышал о тебе и о твоих замашках! — заорал разозленный офицер. Я покажу тебе, как останавливать моих лошадей на королевской большой дороге! Ты в этот раз ошибся, мой друг, в чем скоро и убедишься.
— Поглядим, — отозвался незнакомец. — Кто его знает, хозяин, может, мы все убедимся в чем-нибудь до того, как расстанемся, а пока придется одному из вас выйти и показать, умеет ли он работать кулаками, а то дальше не поедете.
В один миг Стивенс выпрыгнул из экипажа на дорогу.
— Если тебе так хочется подраться, тебе просто повезло, — сказал он, — я зарабатываю боксом себе на жизнь, так что не говори потом, что тебя не предупредили.
— Разрази меня гром! — радостно завопил незнакомец. — Да он и впрямь боксер, Джо, как я и думал! Наконец не какая-то размазня, а что-то настоящее. Вот, парень, ты и встретил того, кто тебя одолеет. Ты никогда не слыхал, что говорил мне лорд Лонгмор? "Обычному человеку тебя не побить, для этого нужен специально сделанный!" Вот что говорил лорд Лонгмор. Так-то вот!
— Это было до того, как появился Бык, — проворчал, впервые нарушив молчание, человек, державший лошадей.
— Хватит меня дразнить, Джо! Еще раз я услышу о Быке, и мы с тобой рассоримся. Бык меня побил однажды, но посмотрим, управится ли он со мной, если мы еще когда-нибудь встретимся. Ну, а ты, парень, что обо мне думаешь?