— Так уже лучше, — заявила незнакомка, — но, может быть, немного шире.
В её глазах отразились искорки озорства, и сердце солдата совершило неожиданный скачок.
Собеседница Дункана взяла в руки лютню, которая висела у неё за спиной.
— Вступайте вслед за мной, — сказала она.
Незнакомка начала наигрывать грустную мелодию, и Дункан взял свой инструмент в руки и попытался следовать движениям её пальцев. Несмотря на качество лютни, звук, который извлекли его пальцы, не обладал светом и магией звуков, которые рождал инструмент его наставницы.
— Нежнее, — попросила девушка. — Просто слегка касайтесь струн. Не нужно их атаковать.
Спустя несколько минут пальцы Дункана стали двигаться так же легко, как и у его наставницы. Она перестала играть и слушала его, склонив голову так, что показалась ему чересчур притягательной. Её губы сложились в насмешливую улыбку.
— Где Вы научились играть?
— У друга. Он валлиец[8].
— Он когда-нибудь улыбался?
— Всё время.
— Разве Вы не могли научиться у него и этому?
— Не думал, что я был таким… неумелым.
Собеседница Дункана запрокинула голову и рассмеялась. Безо всякой насмешки. Просто добродушное веселье. И она приглашала своего ученика разделить это веселье с ней.
— Не могу поверить, что Вы часто ощущаете себя… неумелым.
Дункан нахмурился. К сожалению, он был именно таким слишком много раз. Заносчивым и уверенным, что всегда прав. Дункан подвергал своих гвардейцев опасности больше раз, чем хотел об этом вспоминать. Ему необходимо было научиться осторожности.
Его наставница наклонила лицо к лютне.
— Эта песня написана Бернардом де Вентадорном[9], протеже Элеоноры Аквитанской[10], - сказала она.
Слова окутывали Дункана.
— Когда я слышу в лесу песню птиц, приносящую нежность в моё сердце…
Месяц назад он рассмеялся бы над такой сентиментальностью. Теперь же Дункан слышал пение птиц в своём сердце, так же как и в ветвях деревьев. И те, и другие, казалось, поют вместе с девушкой. Утро было ярче, чем любое другое, когда-либо виденное им, небо — синее, а солнце — теплее. Все его чувства обострились.
Он начал подпевать ей без слов, и незнакомка повернулась к Дункану.
— Пойте со словами.
Он не возражал против того, чтобы петь песни о войне. Однако, маркиз Уортингтон колебался, не решаясь спеть о птичках, любви и цветах. Это не подобало мужчине.
Но его наставница кинула на него выжидательный взгляд.
Рис как-то сказал, что у Дункана довольно приятный голос. Но всё же тот был его другом, а вот критики во время этого частного путешествия высказывались в его адрес многословно и оскорбительно. На некоторые из их тирад маркизу Уортингтону хотелось ответить, достав свой меч. В конце концов, они так громко разговаривали и так много пили, откуда им было знать, имелись ли у него способности к музыке или нет?
Дункан не был уверен, что хотел бы это узнать.
— Я уйду, если Вы не попробуете, — предупредила его незнакомка.
Он всегда хорошо запоминал слова и мелодии. Угрозы девушки было достаточно для того, чтобы Дункан немедленно начал петь песню. Если он выставит себя дураком, то никак не большим, чем в трёх последних залах, в которых выступал. Помоги ему Боже, если кто-нибудь вспомнит этого одинокого музыканта. Маркиз Уортингтон думал только о настоящем, а не о будущем. Он почувствовал досаду при мысли о том, что придётся столкнуться с одним из его бывших нанимателей в суде.
Дункан ударил по струнам лютни, и голос его разнёсся над рекой. Он не смотрел на свою наставницу. Ему не хотелось видеть то же пренебрежительное выражение, которое Дункан видел на лицах других своих слушателей. По правде говоря, маркиз Уортингтон уже был почти готов использовать состояние своей лошади в качестве оправдания и отправиться домой.
Он взглянул на незнакомку. В её глазах не было отвращения. Или разочарования. Вместо этого они смотрели на него с некоторым удивлением.
Никто раньше не смотрел на Дункана так. И уж конечно, не женщина. Без страха. Без трепета. Без корысти.
Внезапно ему захотелось стать тем человеком, которым он притворялся. Мужчиной, свободным от обязательств и чувства долга…
Неожиданно Дункан перестал петь. Он вытянул руку и дотронулся до лица своей наставницы. Пальцы его приласкали её кожу. Она была такой же нежной, какой выглядела. Нежной и очень притягательной.
Её глаза расширились, золотые крапинки стали более заметными в серо-зелёных глубинах. Дункан прочертил дорожку вдоль скулы своей собеседницы. Затем, не в силах сдержаться, он наклонился к ней, и губы его дотронулись до её губ в поцелуе, лёгком, словно дуновение ветерка.
На мгновение Дункан почувствовал её отклик, а затем — дрожь, пробежавшую по телу девушки. Прежде чем он смог двинуться с места, она вскочила на ноги, отступая от него.
Дункан протянул к незнакомке свою руку.
— Я не хотел испугать Вас.
Она отступила ещё на шаг.
— Нет, Вы меня не напугали. Но, но… — произнесла его собеседница, заикаясь, — Вы не должны…
— Почему я не должен этого делать? Вы обручены?
— Да, — сказала она.
Вопреки всем доводам, сердце его словно ухнуло вниз. Ему следовало догадаться. Незнакомка была добра со странником, ничего более. Маркиз Уортингтон отвесил формальный поклон.
— Я очень сожалею, госпожа. У меня не было намерений оскорбить Вас.
— Я должна идти, — ответила девушка.
— Мне непременно понадобятся ещё несколько уроков.
— Улыбка, — заявила незнакомка. — Вот всё, что Вам нужно.
Но Дункану было необходимо гораздо больше, и он знал об этом.
— Ждите меня завтра на этом месте. — Это был, скорее, приказ, а не просьба. — Ещё один раз.
Она выглядела испуганной.
Наконец, его собеседница кивнула и повернулась, чтобы уйти.
— Ваше имя? — задал свой вопрос Дункан.
Но незнакомка уже исчезла, поспешно скрывшись за деревьями. Он знал, что если последует за ней, то она может больше не вернуться. Ему было даровано её время. Но только на её условиях.
Дункан никогда не мог достойно принимать чужие условия.
Теперь же он понимал, что обязан им подчиниться. Или же ему никогда больше не суждено будет снова увидеть его незнакомку.
Это была мысль, с которой он
Тело Линет словно стало другим всего лишь от этой единственной ласки.
Оно ожило.
И это напугало её.
Она ведь дала обещания.
Линет убеждала себя, что любые чувства к незнакомцу были всего лишь ложью, реакцией на ультиматум её отца. Но она знала, что если бы осталась, то уступила бы его прикосновениям, той магии, которая, так или иначе, окружала их.
Он был солдатом и странником. Возможно, где-то у него даже была семья, которую ему приходилось содержать. Вполне вероятно, что у него была женщина. В незнакомце чувствовалась какая-то уверенность, дух властности, который выделял его из обычных солдат, по крайней мере, тех, которых Линет видела в Клендене расположившимися на постой. Ещё он был опрятным, а его тело пахло мылом и кожей.
Её собеседник отличался от всех, кого она знала. Линет даже не знала его имени, однако же, они разделили моменты тишины как вчера, так и сегодня утром. По правде говоря, она никогда прежде не получала такого удовольствия от общения с мужчиной, как со своим солдатом, готовящимся стать трубадуром. Повинуясь своей фантазии, Линет начала размышлять об именах, под которыми он смог бы прославиться. Скорее всего, Джон. Это было самое обычное имя.
Но незнакомца можно было назвать каким угодно, только не обычным. Может быть, Гарет или Бэннинг. Брайс. Все эти имена вызывали в воображении мысли о силе.
Линет приближалась к замку и осознавала, что снова опоздала. Девушка подозревала, что слишком задержалась, чтобы проскользнуть домой никем не замеченной на своей великолепной лошади. На мгновение ей пришла в голову мысль о том, чтобы вернуться в лес и обменять свою кобылу на клячу незнакомца, но тогда начнутся поиски Брайди, и, вероятнее всего, собеседника Линет повесят. Скорее всего, это всё равно случится, если он продолжит прятаться поблизости, за всеми наблюдая. Очевидно, незнакомец не придал значения её предостережениям.
Однако же, Линет показалось, что он появился из ниоткуда вчера утром. Словно призрак.
Хотя незнакомец не был призраком. От прикосновения духа её кожа не стала бы пылать, а от самого духа не пахло бы лесом, мылом и кожей. Привидение не играло бы на лютне и не пело бы притягательным глубоким голосом. Призрак не заставил бы сердце Линет биться сильнее. По крайней мере, если бы всё это делал призрак, это было бы не так приятно.
Святые небеса, сейчас её размышления звучали, словно у женщины из какой-нибудь поэмы, а не как у реального человека, имеющего определённые обязательства.
Она направилась в лес, граничащий с замком, и привязала свою лошадь там. Линет могла проскользнуть во двор замка незамеченной, а Селуин привёл бы кобылу позже. Во всяком случае, она надеялась, что ей удастся пробраться домой незамеченной. Если Линет столкнётся с кем-либо из гостящих у них в замке лордов, это будет катастрофа. Она подошла к воротам и постучала. Показалось лицо Уильяма — он взглянул на молодую госпожу и впустил её.
Проходя через ворота, Линет улыбнулась стражнику.
— Ваша лошадь, миледи?
— Селуин приведёт её. Я потеряла счёт времени и подумала, что будет проще вернуться назад именно так.
Уильям кивнул, соглашаясь с ней. Он будет обо всём молчать, так же как и она не рассказывает отцу о том, что это Уильям позволяет ей каждое утро выезжать на прогулку. В свою очередь, Линет часто тайком приносила ему булочки с кухни и даже немного вина более хорошего качества из погребов замка вместо низкосортного эля, которым обычно снабжали солдат.
А затем она увидела Роберта, графа Келлума. Он сидел на лошади, так же как и ещё несколько человек, включая Мэнфилда и Уикхэма. Линет мельком взглянула на егерей, еле сдерживающих нескольких собак, которые в нетерпеливом предвкушении бегали рядом с Келлумом. Гости собирались на охоту. Её отца не было среди всадников, но в этом не было ничего удивительного. Из-за подагры ему было трудно сидеть в седле и ездить верхом.
Радуясь, что никто не обращал внимания на юного паренька, Линет нырнула за кухню, которая располагалась во внутреннем дворе замка, отдельно от главного строения. Она надеялась, что те, кто уезжал на охоту, не заметят Брайди. Или незнакомца. Святые угодники! Незнакомец. Линет должна была добраться до него прежде, чем это сделают охотники, и сказать ему, чтобы он уезжал из леса. Собаки, вне всякого сомнения, почуют его запах, и тогда незнакомца схватят как нарушителя, вторгшегося в чужие владения, или, что ещё хуже, как вора.
Дункан